Мимолетное сияние (Марина Мнишек) - Арсеньева Елена (читаемые книги читать txt) 📗

Беременность утомляла Марину необычайно, и чем дальше, тем становилось тяжелее. Даже появление Заруцкого не вывело ее из состояния того оцепенения, в каком она теперь пребывала. Иной раз до такой степени все становилось безразлично, что хотелось уснуть вечным сном, только бы не суетиться больше.

Так чуть не произошло в Угрешском монастыре. Тогда Дмитрий все еще хотел держаться поближе к Москве. Однако польский гетман Жолкевский, пленивший царя Василия Шуйского, пошел через Москву с намерением захватить «вора». Действовали поляки в такой тайне, что почти в обхват стали вокруг монастыря. Но это каким-то чудом стало известно касимовским татарам [12], которые никак не могли выбрать себе господина и служили то полякам, то Дмитрию. Вот и на сей раз так вышло, что сам Ураз-Махмет, касимовский царь, уже был у Жолкевского, а сын его продолжал держаться за Дмитрия. Более того, с ним у «вора» оставались его мать и жена. Жалея своих, Ураз-Махмет тайно послал к Дмитрию человека с предупреждением. Посланный прибыл в последнюю минуту, поэтому уходили из монастыря чрезвычайно поспешно.

Никакого награбленного добра – а его свезли в монастырь немало! – забрать с собой не успели. Вдобавок никак не могли разбудить Марину. Она отмахивалась от всех попыток поднять ее с постели, словно не понимая, что подвергает всех смертельной опасности. Дмитрий был вне себя от ярости, кричал, что решил бросить ее – зачем она ему теперь, если Сигизмунд отнял у нее титул московской царицы! Барбара пыталась унести свою госпожу на руках, но не хватило сил.

Вмешался Заруцкий. Он оставил своих донцов дожидаться, вбежал в монастырь, завернул спящую Марину в одеяло и так, на руках с нею, пустился во главе своего отряда. Дмитрий и Барбара шли на рысях следом.

Словом, ускользнули из-под самого носа поляков. Те ни с чем воротились на Девичье поле, где стояли тогда.

А касимовский царь, словно раскаявшись, что его волею ненароком спасся Дмитрий, учудил вот какую штуку. Взял да и приехал в Калугу под тем предлогом, что хочет с сыном повидаться. Дмитрий за свое спасение оказал Ураз-Махмету всяческое уважение и даже устроил ради него псовую охоту. Вырвались вперед четверо охотников: сам Дмитрий, Ураз-Махмет и два «ближних боярина» царика: Михаил Бурулин и Игнатий Михнев. Скрылись за лесом… как вдруг через некоторое время видят люди: летят обратно во весь опор Дмитрий да его «бояре» и криком кричат:

– Спасайтесь все, Ураз-Махмет посадил в засаду своих людей, чтобы убили нас!

Охотников было мало, все поспешили удариться в бегство в Калугу. Гнались за ними татары или нет, сего никто не видел, да и оглядываться некогда было.

Сын Ураз-Махмета по-прежнему оставался в войске Дмитрия, и великодушный царик никогда ему укора за отцово предательство не делал, к прочим татарам относился как к дорогим соратникам. Ураз-Махмет же больше не появлялся ни в Калуге, ни в своем Касимове. Думали, он воротился к полякам либо в Москву.

В октябре Марина родила сына. Крестили его Иваном.

На пиру в честь этого события Иван Мартынович Заруцкий напился так, что его без чувств унесли. Никто и никогда не видел атамана таким! Марина избегала его, не хотела и слова сказать. А впрочем, она мало выходила из дому – все хворала после родов. И Барбара была при ней неотлучно, никак не поговоришь…

И вот именно в это время в Калугу пришел на рысях татарский отряд с предложением Дмитрию: принять его под свои знамена. Во главе были касимовец Петр Урусов и его брат.

Ох, как обрадовался Дмитрий! Пошли пиры, а потом татары попросили устроить для них псовую охоту.

Как-то так получилось, что отправились немногие: Петр Урусов с братом и еще самые близкие им люди да Дмитрий с несколькими «боярами».

Марина только вздохнула завистливо, глядя, как выезжает кавалькада из ворот. До чего же она сама любила охотиться дома, в Самборе! Но все это осталось в прошлом, а о прошлом Марина старалась не вспоминать.

День для охоты был как на заказ – ясный, солнечный, морозный, но тихий. Однако удача не шла. В конце концов всем надоело попусту мотаться по лесу – подъехали к заранее разбитому шатру, отобедали, выпили крепко… настолько крепко, что после этого Дмитрий верхом ехать уже не мог. Раскинулся в нарочно для всякого случая взятых санях, смеялся, болтал с Петром Урусовым и его братом, ехавшими по обе стороны саней.

И вот Петр оглянулся на далеко растянувшихся по дороге «бояр» и негромко спросил Дмитрия:

– Сделай милость, государь, покажи то место, где ты моего царя Ураз-Махмета в Оку сунул?

С Дмитрия мгновенно слетело благодушие:

– Что ты сказал, морда татарская?! Да как ты смеешь?! Ураз-Махмет сам меня чуть на тот свет не отправил, он засаду…

– Врешь! – вздохнул Урусов. – Врешь ты все. Ты царя за то убил, что боялся, как бы он сына своего от тебя не увел и конников его к полякам не переманил. Я знаю, как дело было. Только в тот день вы за лесом от других охотников скрылись, как ты и дружки твои, Михаил Бутурлин и Игнатий Михнев, на царя напали и закололи его кинжалами. Бросили убитого в Оку, а потом назад поскакали, крича, что на вас напали… Так вот прошу тебя: покажи, где мой царь встретил свой смертный час. Тогда, быть может, я тебя и прощу…

– Врешь, – продолжал упорствовать бледный до синевы Дмитрий, не в силах постигнуть, как мог Урусов догадаться о случившемся с Ураз-Махметом. Он прекрасно понимал, что признаваться никак нельзя, что, признавшись, он как раз и подпишет себе смертный приговор. – Не было этого!

Он затравленно озирался, но помощи ждать было не от кого. Отряд изрядно отстал. Дмитрий понял, что татары нарочно задерживают верных ему людей.

– Не хочешь говорить? – сурово сказал Урусов. – Ну, коли так…

И тотчас же сабли братьев Урусовых с двух сторон обрушились на лежащего в санях Дмитрия:

– Вот тебе за нашего царя месть!

Так, словно невзначай, покончено было с человеком, который некогда забыл себя, чтобы унаследовать судьбу другого. Как сказал некий его современник из числа иноземцев, «русские не забудут его, пока свет стоит».

Беда только, что эта память пахла кровью, дымом и смертью.

Когда тело Дмитрия привезли в город, Марина выскочила на крыльцо в чем была. Вопила, рвала на себе волосы, требовала мести.

Калужане, впрочем, смотрели на ее горе довольно-таки равнодушно: им порядком осточертела власть Дмитрия, да опасно стало жить в городе, который поляки в любую минуту могли огню предать из-за того, что он приютил мятежников! Многие втихомолку крестились, что избавились от такого «постояльца».

Тогда Марина бросилась к донцам, однако Заруцкий встретил ее неприветливо и никакого желания мстить за Дмитрия не выразил.

– Да полно притворяться! – сказал с угрюмой насмешкой. – Спасибо скажи, что он погиб, а не ты мертвая лежишь!

– Плохо ты меня знаешь! – яростно выкрикнула Марина. – Кто я теперь? Разжалованная царица? Вдова с ребенком? Никто! Дмитрий, может быть, довел бы меня до Москвы, а кто теперь доведет? Ты, что ли?

– А почему не я? – тихо спросил Заруцкий. – Только скажи: этот ребенок… он мой сын?

Какая женщина на месте Марины сейчас сказала бы «нет»? Но Заруцкий отчего-то знал: любой ее ответ будет правдивым. Знал!

– Твой, – сказала она, ни мгновения не промедлив.

Заруцкий задохнулся.

Какое-то время они молча стояли друг против друга, не в силах развести взгляды, потом оба враз закрыли глаза, шагнули вперед и крепко обнялись.

Но долго обниматься было некогда.

Заруцкий поднял своих казаков, те напали на татар, каких только можно было найти в Калуге, перебили их. На другой день атаман от имени Марины стал требовать от калужан присяги ее сыну как наследнику престола.

Да, все были уверены, что ребенок – сын Дмитрия: это придавало его имени весомость. Ну кто стал бы присягать сыну казачьего атамана?! Поэтому как ни ныло ретивое у Заруцкого, он был принужден признать правоту Марины, которая называла сына Иваном Дмитриевичем. Единственное, что утешало казака, это уверенность, что сын назван в его честь.