Мой разбойник - Миллер Линда Лаел (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗
Кейли захотелось, чтобы он рассердился, закричал, начал швырять вещи. Тогда она не чувствовала бы себя таким бессердечным чудовищем.
– Я возвращаюсь в Лос-Анджелес, – добавил он, выходя из кухни.
Кейли последовала за ним, ее лицо было мокрым от слез, подбородок дрожал.
– Прощай, Джулиан. – Это все, что она была в состоянии сказать.
Джулиан поцеловал ее в лоб.
– Прощай, – хрипло ответил он и пошел к машине.
Кейли закрыла за ним дверь. Ей хотелось упасть на пол и плакать, но не из-за Джулиана, не из-за того, что она причинила ему боль, а плакать по своим детям, которых никогда не будет. Через некоторое время, обретя душевное равновесие, она вернулась на кухню, умылась, налила чашку крепкого чая с сахаром, как она любила, взяла дневники и направилась в бальный зал.
Зеркало было пустым, и Кейли долго стояла, прислонив лоб к стеклу, как никогда остро ощущая свое одиночество. Наконец, она села на край раскладушки и снова принялась за чтение дневников. В них больше ни разу не упоминалось ни ее имя, ни имя Дерби Элдера. Глубоко разочарованная, Кейли приняла ванну и легла спать. Но перед этим она перенесла раскладушку наверх, в детскую спальню. Кейли знала, что, оставшись в зале, не обрела бы покоя.
На следующее утро, приняв душ и позавтракав на скорую руку, она надела брюки цвета хаки, кофточку из набивного ситца с короткими рукавами, кроссовки и подкрасила губы. Затем села в машину и, вернув дневники в библиотеку, как и обещала, направилась в сторону ранчо Трипл Кей. В последний раз она видела это ранчо в детстве. Тогда дом был заколочен, конюшни стояли пустые, а вся мебель была распродана.
Бабушка почти ничего не рассказывала ей о семействе Каванагов. Кейли знала от нее только то, что его члены, пережившие первую мировую войну, разъехались по стране.
Теперь, как и дом Кейли в Редемпшне, главный дом ранчо Трипл Кей был полон подрядчиков и их помощников. Молодая женщина с живыми серыми глазами и темными волосами, забранными во французскую косичку, вышла на веранду встретить ее. Без сомнения, это была Франсин Стефенс.
– Я Кейли Бэрроу, – представилась Кейли, подойдя к крыльцу и протягивая руку для приветствия.
Франсин улыбнулась и чуть заметно побледнела, ее пальцы напряженно сдавили перила.
– Значит, это правда, – пробормотала она.
Кейли почувствовала волнение, как перед каким-то великим открытием, и самый обычный страх.
– Что – правда? – спросила она, остановившись.
– Извините, – мягко уклонилась от ответа Франсин. – Я не хотела быть невежливой. Как вы, вероятно, догадались, меня зовут Франсин Стефенс. Ангус Каванаг был моим пра-пра-пра-прадедушкой. Не знаю точно, сколько «пра» нужно добавить или убрать. Заходите, и мы поговорим.
Когда Кейли поднималась по ступеням вслед за хозяйкой, ее вдруг охватило другое странное чувство – все здесь казалось ей знакомым, хотя она никогда не была внутри дома.
– Здесь страшно, – неожиданно вырвалось у нее.
– Вы еще и половины не знаете, – заинтриговала ее Франсин. – Подождите, я покажу вам, что нашла на чердаке.
ГЛАВА 4
Войдя в дом, Кейли еще сильнее ощутила, что все здесь знакомо ей. Она знала, что рабочий кабинет был справа, большая гостиная – слева, а кухня располагалась в задней части дома. Наверху была длинная спальня хозяина с камином, выложенным белым камнем. Сердце Кейли билось как сумасшедшее, и, казалось, вот-вот выскочит из груди. Прошло немало времени, прежде чем она снова обрела дар речи.
– Как вы узнали, что я приехала? – недоумевала она.
Франсин, видимо, направлявшаяся на чердак, остановилась на середине лестницы и с успокаивающей улыбкой повернулась к Кейли.
– Что касается этого, то здесь нет никакого волшебства. Мисс Пирс позвонила мне и сказала, что вы уже в пути и что вы интересуетесь историей рода Каванагов.
Кейли остановилась на секунду, держась рукой за перила лестницы, затем последовала дальше за хозяйкой. Ремонт на ранчо шел полным ходом, и равномерный стук молотков отдавался эхом по всему дому.
– А что вы имели в виду, когда сказали на веранде, кажется: «Подождите, пока не увидите, что я нашла на чердаке»?– Кейли вопросительно посмотрела на Франсин.
Они прошли по коридору второго этажа, и Франсин повернула на другую лестницу, более узкую и крутую, чем та, по которой они только что поднялись.
– Многие фамильные вещи были распроданы, поделены между мной и моим братом Майклом или просто выброшены. Но на чердаке остались некоторые сундуки и ящики, и я обнаружила в них интересные вещи.
Дверь на верху была приоткрыта. Франсин ступила на чердак, Кейли не отставала от нее. Большое чердачное помещение пронизывали золотые солнечные лучи, с клубящейся в них пылью, воздух здесь был сухой и затхлый.
Первым, что привлекло внимание Кейли, была большая скульптура, высеченная из гранита, – изумительное изображение лошади и всадника, на полном скаку преодолевающих скалистый перевал. Высота фигуры была примерно двадцать четыре дюйма. Это зрелище наполнило глаза Кейли невольными слезами, и пугающее ощущение того, что эта вещь до боли знакома ей, вырвало вздох изумления из ее груди. Она, бесспорно, видела эту скульптуру раньше, но она не могла ее видеть. Кейли опустилась рядом с ней на колени, прикоснулась к гладкой поверхности прекрасного творения, провела по ней дрожащими пальцами. Несмотря на тусклый свет, она сразу узнала в наезднике Дерби.
– Как?..– вскрикнула Кейли и не смогла больше вымолвить ни слова.
Франсин, которая несколько минут назад была ей совершенно чужим человеком, присела рядом с ней на пыльный дощатый пол.
– Она лежала в ящике, а то Майкл уже давно продал бы ее. Посмотрите на имя автора и на дату.
Рядом с левым задним копытом лошади стояла личная отметка Кейли – просто буква «К», выгравированная в камне, и дата «1887».
Кейли поднесла руку к горлу, у нее перехватило дыхание. Франсин взаля ее за плечи, пытаясь привести в чувство.
– Здесь еще много всего, – нежно сказала она.– Может, выпьете воды, прежде чем я покажу все остальное?
Рассматривая скульптуру, Кейли водила пальцами по изгибам ее поверхности, как слепая, старающаяся запомнить лицо любимого.
– Она не может быть...– Кейли никак не могла выговорить последнее слово, – ...моей.
– Я принесу воды, – сказала Франсин.– Постарайтесь не волноваться, хорошо?
Кейли не ответила, она не могла отвести взгляд от статуи, не могла оторвать от нее руки. Видения в зеркале бального зала были знакомы ей с детства, хотя одно это уже показалось бы странным любому нормальному человеку, но сейчас видения тесно переплелись с реальностью, и это стало сильнейшим потрясением для Кейли.
Франсин скоро вернулась. Кейли немного овладела собой, но потрясение еще не прошло. Она сотворила стоявшую перед ней скульптуру собственными руками в память о Дерби, в этом не было сомнений, хотя она и не помнила этого и вообще никогда не работала с таким камнем.
– Ваша работа, не так ли?– нежным голосом спросила Франсин, протягивая ей стакан с водой.
– Не может быть, – в смятении молвила Кейли.– Но...
Но все же это была ее работа. Этот феномен был так же реален, как и образ Дерби в зеркале бального зала в доме ее бабушки. Кейли сделала глоток воды и постаралась взять себя в руки.
– Это моя отметка, – была вынуждена признать она.– Но как это связано со мной?
Вместо ответа Франсин подошла к одному из тяжелых деревянных сундуков и подняла крышку. Она достала толстую книгу в кожаном переплете. Это мог быть альбом для вырезок или дневник.
Как оказалось, это было сочетание того и другого. Между первой и второй страницами был вложен старый коричневый дагерротип – свадебный снимок. На нем были запечатлены мужчина и женщина: мужчина сидел, а женщина стояла рядом, положив руку ему на плечо.
У Кейли помутилось в голове – невестой, смотревшей на нее с карточки, была она сама, в этом не было сомнения. Такое совершенное сходство было невозможно, даже если предположить, что этой счастливой невестой была ее пра-прабабушка. На ней было длинное шелковое платье цвета слоновой кости, отделанное кружевом, и старомодная фата. Женихом, конечно, был Дерби, тщательно побритый, постриженный и удивительно красивый в темном костюме. Хотя, в соответствии с викторианской традицией, выражение лиц у обоих было серьезное, их глаза светились счастьем, а губы едва сдерживали улыбку.
