Стрекоза в янтаре. Книга 1. Разделенные веками - Гэблдон Диана (читать книги .txt) 📗
Он замер в нескольких шагах от меня. Я отвернулась от него и то ли села, то ли упала на деревянную скамеечку. Глаза мои были закрыты, и я вся дрожала. Несмотря на то, что дождь прекратился, было холодно, влажный ветер проникал сквозь резные стены беседки.
Джейми не приближался ко мне, но я чувствовала его присутствие, слышала его прерывистое дыхание.
— Клэр! — В его голосе звучало отчаяние. — Клэр, разве ты не видишь… Клэр, ты должна поговорить со мной! Ради Бога, Клэр! Ведь я даже не знаю, был ли это мальчик или девочка!
Я сидела словно завороженная, вцепившись руками в грубое дерево скамьи. Вдруг я услышала какой-то шум рядом. Я заставила себя открыть глаза и увидела, что он сидит на земле, на мокром гравии, у моих ног, низко опустив голову. Капли дождя поблескивали у него в волосах.
— Простишь ли ты меня когда-нибудь? — прошептал он.
— Это была девочка, — спустя минуту ответила я. Мой голос звучал хрипло, я говорила через силу. — Мать Хильдегард покрестила ее и дала ей имя. Вера. Вера Фрэзер. Ты знаешь, что матери Хильдегард присущ юмор…
Он продолжал некоторое время сидеть с опущенной головой. Потом спросил:
— Ты видела ребенка?
Теперь мои глаза были открыты. Я сидела уставившись в свои колени. Капли дождя, время от времени залетавшие в беседку, оставляли темные пятна на моей шелковой юбке.
— Да, видела. Акушерка, самая лучшая из лучших мадам Бонэр, оказывающая «Обители ангелов» услуги на благотворительной основе, сказала, что я должна взглянуть на младенца, поэтому я это сделала.
Я даже слышала, как она говорила: «Дайте ей ребенка. Лучше, когда мать видит своего мертворожденного младенца, тогда у нее не остается никаких иллюзий». У меня их и не осталось. Я все помню.
— Она была само совершенство, — продолжала я как бы про себя, — такая маленькая. Ее головка помещалась у меня на ладони. Ушки были слегка оттопырены. Они просвечивали на солнце. И все ее тельце мягко светилось, особенно на округлостях щек и ягодиц. Мать Хильдегард завернула ее в кусок белого шелка. — Я сидела, глядя на свои руки, лежащие на коленях, сжатые в кулаки. — Глаза были закрыты. Ресничек еще не было, но глазки слегка косили. Я сказала, что ее глазки похожи на твои, но мне ответили, что у всех младенцев такие глаза. Десять пальчиков на руках и столько же на ногах. Ногтей еще не было. Но сквозь нежную кожу просвечивали суставы пальцев, коленные суставы, локтевые косточки…
Я вспомнила свое пребывание в больнице и то, как мать Хильдегард и мадам Бонэр шепотом переговаривались о том, что надо позвать священника, чтобы он по просьбе матери Хильдегард провел специальное богослужение. Я вспомнила я выражение лица мадам Бонэр, после того как она осмотрела меня. Видно, она посчитала, что я отправлюсь вслед за младенцем, потому что заговорила с матерью Хильдегард совсем тихо. Возможно, они шептались о том, что придется отслужить не одну, а уже две панихиды.
И из праха ты не воскреснешь.
Но я воскресла из мертвых. Власть Джейми надо мной и моим телом оказалась достаточно сильной, чтобы вырвать меня из небытия, и мистер Раймон знал об этом. Я знала, что только Джейми мог вернуть меня к жизни. Вот почему я бежала от него, гнала его прочь. Я не хотела возвращаться в этот мир, не хотела вновь познать любовь, а вместе с ней и страдания. Но было уже поздно. Я знала это, хотя и пыталась удержать эту серую пелену. Цепляясь за нее, я лишь способствовала ее разрушению; это было подобно попытке удержать в руке частичку облака, тающего в холодной мгле. Я уже чувствовала приближение света. Он время от времени озарял меня и согревал своими лучами.
Джейми поднялся и стоял рядом со мной. Его тень упала мне на колени. Несомненно, это означало, что пелена разорвана, тень не может существовать без света.
— Клэр, — прошептал он. — Позволь мне утешить тебя.
— Утешить? А каким образом? Ты можешь вернуть мне моего ребенка?
Он опустился передо мной на колени, но я не подняла головы. Я сидела, устремив взгляд на свои руки, бессильно опущенные на колени. Я почувствовала, как он протянул ко мне руку, но не посмел коснуться меня, отвел ее в сторону, потом снова протянул.
— Нет, — сказал он чуть слышно. — Нет, не могу. Но… с Божьей помощью… я мог бы подарить тебе другого.
Его ладонь легла на мои руки, и я ощутила ее тепло. Я ощущала также обуревавшие его горе, и гнев, и страх. И мужество, которое позволяло ему при этом еще и говорить. Я тоже собрала все свое мужество, взяла его за руку и подняла голову навстречу солнцу.
Мы сидели на скамейке, тесно прижавшись друг к другу и взявшись за руки, неподвижные и молчаливые. Казалось, прошла целая вечность, а холодный ветер все продолжал шептаться с листьями винограда у нас над головой, осыпая каплями дождя.
— Ты замерзла, — прошептал наконец Джейми и накинул мне на плечи полу своего плаща, делясь со мной теплотой своего тела. Я прижалась к нему, больше дрожа от этой близости, чем от холода.
Я положила руку ему на грудь, трепеща от мысли, что прикосновение к нему обожжет меня, и мы еще долго сидели так, прислушиваясь к шепоту виноградных листьев.
— Джейми, — нежно прошептала я. — О Джейми, где ты так долго был?
Он обнял меня, но ответил не сразу.
— Я думал, что ты умерла, mo duinne, — сказал он так тихо, что я едва расслышала. — Я видел тебя там, неподвижно лежащей на земле. Боже! Ты была бледная как мел, а твои юбки насквозь промокли от крови. Я хотел сразу же броситься к тебе, но меня схватил патруль.
Он судорожно сглотнул. Я почувствовала, как по всему его телу прошла дрожь.
— Я вырывался, даже дрался с ними, но они оказались сильнее. Меня увезли в Бастилию и заперли в камере там… Я думал, что ты умерла, Клэр, и что виной тому — я.
Дрожь снова стала сотрясать его тело, и я поняла, что он плачет, хотя и не видела его лица. Сколько времени он просидел в Бастилии, совершенно один?
— Все в порядке, — сказала я, крепче прижимая руку к его груди, как бы желая успокоить его неистово бьющееся сердце. — Джейми, успокойся. Ты ни в чем не виноват.
— Я пытался разбить голову о стену — только ради того, чтобы избавиться от мыслей, снедавших меня, — продолжал он почти шепотом. — Тогда они связали меня по рукам и ногам. А на следующий день Роган пришел ко мне и сказал, что ты жива, хотя, по-видимому, долго не проживешь.
Какое-то время он молчал, но я чувствовала, что его терзает боль, острая как осколки льда.
— Клэр, — наконец прошептал он. — Прости меня.
«Прости меня» — были последние слова, обращенные ко мне и начертанные на листе бумаги перед тем, как мир развалился на куски. Но теперь я относилась к этим словам иначе.
— Я знаю, Джейми, я все знаю. Фергюс мне рассказал.
Он глубоко, прерывисто вздохнул.
— Ну, ладно… — произнес он и умолк. Я положила руку ему на бедро. Его брюки для верховой езды были грубы на ощупь.
— Они сказали тебе, когда отпускали, почему тебя освободили? — Я старалась говорить спокойно, но мне это не удавалось. Бедро его напряглось под моей рукой, но голос звучал твердо:
— Нет. Разве только то, что это доставляет удовольствие его величеству. — Слово «удовольствие» было произнесено с еле сдерживаемой яростью, из чего следовало, что он и сам догадывался о причине своего освобождения, независимо от того, сообщили ему ее или нет.
Я закусила нижнюю губу, стараясь сосредоточиться и решить, как лучше рассказать ему обо всем.
— Мне рассказала об этом мать Хильдегард. После того, как меня освободили, я сразу же поехал в «Обитель ангелов» и отыскал мать Хильдегард. Она передала мне твое письмо. И все рассказала.
— Да, я ездила, встречалась с королем.
— Я знаю. — Он стиснул мою руку, и по его прерывистому дыханию я поняла, что он с трудом сдерживает гнев.
— Но, Джейми… когда я поехала…
— Боже! — сказал он и, отстранившись от меня, впился в меня взглядом. — Да знаешь ли ты, Клэр, что я… — Он закрыл глаза и глубоко вздохнул. — Всю дорогу, пока я ехал в Орвиэто, эта картина стояла у меня перед глазами. Я видел его руки на твоем белом теле, его губы у тебя на шее, а его… его член… нацеленный тебе между бедер… и как потом этот мерзкий обрубок вынырнул из тебя… О Боже, Клэр! Сидя в тюрьме, я думал, что ты умерла, а когда ехал в Испанию, я молил Бога, чтобы так и было!