За порогом мечты - Хейер Джорджетт (читать полную версию книги .txt) 📗
– А вот и нет, в ней не было ни капли настоящего куража! – возразил Каверли холодно. – Она скорее была романтичной, ласковой, ищущей покровительства девушкой, такие всегда льнут к кому-то более сильному. Она, помню, ударилась в слезы и чуть не потеряла рассудок, когда мы прощались… Наверно, мне нужно было удержаться, но не вышло. Я ужасно хотел принести себя в жертву, но… Тогда я не был достаточно разумен. А как они жили с Роулэндом?
Каверли содрал с этой потрясающей истории весь романтизм, и Эбби гадала, не стояла ли за его показным равнодушием сердечная рана. Она задумчиво отвечала ему:
– Не знаю. Я в то время была еще ребенком и не понимала таких вещей. Селия всегда казалась такой спокойной, и нельзя было сказать, что она несчастлива… Видно было, что она не любит Роулэнда, но она его уважала . То есть она всегда следовала его мнениям и вкусам, и самый важный аргумент в споре у нее был – «так считает Роулэнд»…
Некоторая едкость последней фразы вызвала у Каверли короткий смешок:
– Чувствуется, мисс Абигайль Вендовер не разделяла мнений своего брата!
– Нет. Не разделяла. Роулэнд был… – Тут ее на мгновение потеплевшие от взаимопонимания глаза потухли. Эбби умолкла.
– Роулэнд был надутый и очень солидный индюк! – улыбаясь, подсказал Каверли, чтобы обойти щекотливый момент.
– Да, именно! – с готовностью поддакнула Эбби. – И всегда указывал всем, как и что надо делать… – Она снова осеклась, покусывая губы. – Извините, не обращайте внимания на мои слова.
– Конечно-конечно. А знаете, чем дольше я думаю обо всем этом, тем больше я прихожу к мысли, что они с Селией были созданы друг для друга. По крайней мере, я рад, что она не впала в черную меланхолию, или в зеленую тоску, или в черно-зеленую тоскохолию…
Эбби хихикнула и удивленно приподняла брови:
– Да, но… А что, Роулэнд знал о вашем с Селией побеге?
– Господи, ну а как же? – Он улыбнулся с холодноватым равнодушием. – Давайте валяйте дальше, мэм! Куда там бегут ваши мыслишки? Не задумывались ли вы о том, что Селия была наследницей крупного состояния? И ее побег конечно же вызвал бы скандал. Люди стали бы чесать языки, и ничего не могло быть гаже для Морвала или Вендовера, чем такие слухи и сплетни. Они решили замять и спустить на тормозах все дело, и тайна оказалась только в их распоряжении – их четверых.
– Четверых?!
– Ну да. Это ваш отец, отец Селии, мой отец и Роулэнд, – сказал мистер Каверли спокойно.
– А-а, респектабельность, – горько протянула Эбби. – Как я всегда ненавидела этого идола моего папаши… А ваш отец, он тоже молился на респектабельность?
– Нет, но он любил хороший тон. Я хороший тон всегда презирал, и потому он всегда хотел от меня избавиться – и тут как раз представился случай. Нет, я не могу его винить. Я ему слишком дорого обходился, знаете ли.
– Из того, что я услышала, ваш брат обходился ему еще дороже, – заметила Эбби. – Почему бы вашему отцу не избавиться заодно и от него?
– Ну, ведь Хэмфри был его главным наследником, – снова бегло улыбнулся Каверли. – И хотя у него имелись долги, это были долги чести, очень модные долги – сделанные за карточным столиком в дорогих клубах, среди знатных людей… Он любил вращаться в высоких сферах, от которых меня… гм!.. временами просто тошнило.
– Так он и своего сынка пустил по своим пятам?
– Вовсе не обязательно. Думаю, он умер, когда Стэси был еще слишком мал. Сколько я могу судить, Стэси поступил в Оксфорд, но вряд ли его закончил… Скорее всего, он просто то выбывал, то снова поступал туда…
– А вы сами учились в Оксфорде? – с любопытством спросила Эбби.
– Как вам сказать? Моя наука от Оксфорда в основном состояла в том, что меня вытурили оттуда, – кратко сообщил мистер Каверли.
Эбби хотелось прыснуть со смеху, но она сдержалась и процедила, стараясь удерживать челюсти в сцепленном состоянии:
– Ну, каковы бы ни бы ли ваши ошибки юности, не думаю, что сейчас вы могли бы одобрить совращение вашим племянником молодой девушки и тайное с ней венчание…
– Однако, если бедняга разорен, что ему еще остается делать? – хладнокровно отвечал мистер Каверли.
– Может быть, он все-таки найдет другие способы подняться на ноги, вместо совращения моей племянницы?
– Конечно, с его стороны было бы разумнее сосредоточиться на девушке, которая уже может распоряжаться своим приданым…
– Как?! И это все, что вы имеете сказать? – обиженно вскричала Эбби.
– А каких слов вы ожидаете от меня? – в свою очередь спросил Каверли.
– Мне казалось, что вы могли бы кое-что сделать …
– Что?
– Положить конец этой интрижке!
– Каким образом?
– Ну, побеседовать с племянником, убедить его… Я не знаю! Вы наверняка способны что-нибудь придумать!
– Вот и нет. Мои мыслительные способности всерьез повреждены жарким индийским климатом. И потом, с чего это мне надо беспокоиться?
– Потому что это ваш долг! Это ваш племянник!
– Придумайте что-нибудь получше. У меня нет никакого долга перед Стэси, а если бы и был таковой, я и то не стал бы ничего предпринимать.
– Но вы же не можете допустить, чтобы ваш племянник опустился ниже всякого достоинства?!
– Да мне совершенно все равно. Так что, если вы думаете, что я могу оказать на него влияние, вы заблуждаетесь.
– Вы просто невозможны! – огорченно вскричала Эбби.
– Да уж конечно. Но только черт меня побери, если я возьмусь читать кому-нибудь мораль после всего того, что сам натворил в жизни… А вот блеск ваших кровожадных глазок, когда вы злитесь, мне очень правится…
После этой фразы разговор невозможно было продолжать. Эбби, не забыв еще раз окатить его жгучим взглядом, гордо развернулась и пошла прочь.
Про Левенингов, естественно, она позабыла. Когда она дошла до Лора-Плейс, тут только до нее дошло, что ведь ее записка к Левенингам осталась лежать брошенной на столике, там, где она сидела… Оставалось только надеяться, что письмо это нашли и передали Левенингам.
К этому времени ее гнев, возбужденный беседой с мистером Каверли, несколько поутих, и она могла обдумать все дело уже более взвешенно. Она замедлила свой шаг и свернула на Грейт-Палтини-стрит в такой задумчивости, что даже не обратила внимания на робкое приветствие ее поклонника из священнослужителей, каноника Пинфорда. Это досадное недоразумение повергло преподобного джентльмена в мучительные раздумья, чем он мог когда-либо обидеть прелестную мисс Эбби Вендовер…
Очень скоро Эбби с удивлением обнаружила, что ее странно притягивает недостойный мистер Майлз Каверли. По его же собственным словам, он был человеком, никак не заслуживающим никакого уважения, однако всякий раз, как Эбби припоминала его словечки по поводу того или иного жизненного явления, ее неудержимо тянуло расхохотаться. Но потом она вспомнила о разных других деталях, которые уже вовсе не были смешными, а скорее требовали холодного размышления. Она ведь знала, что его исключили из Итонского колледжа; а сам он мимолетом проронил, будто его выгнали из Оксфорда. И к тому же он пытался бежать вместе с девушкой-гимназисткой, ну да бог с этим, он ведь сам, надо полагать, был еще совсем молод и к тому же сильно влюблен… Нет, хуже другое: как легко, смеясь, небрежно он признавался в своих грехах, даже не хвастая ими, а так, словно и они были всего лишь маленьким житейским пустячком. Пустячком, которым он попросту забавлялся, даже с некоторым сквернословием, вспомнив о котором Эбби снова была вынуждена подавить улыбку. Но вот то, что он так грубо отказался вмешаться и спасти Фанни от Стэси, – вот это уже Эбби совсем не нравилось. Ведь он выразил полную незаинтересованность в успехах своего племянничка, и более того, хотя о своем юношеском увлечении он вспоминал с насмешкой, все-таки он явно носил в своем сердце нежность к Селии, и ему должна быть небезразлична судьба ее дочери…
Восстанавливая теперь в памяти заключительную часть их беседы, Эбби снова начала про себя беситься, и вся ее симпатия к мистеру Каверли пропала. Так что к моменту, как она добралась домой, на Сидни-Плейс, состояние ее души было взбаламученным и неуютным. Она не знала, следует ли больше презирать Майлза Каверли за его отвратительный цинизм или себя саму за то, что хихикала над его гнусными остротами. Совершенно позабыв об окружающих, она позвонила в дверь, при этом вслух сказав: «Облезлый индюк!» – что, безусловно, относилось к мистеру Каверли, но было принято на свой счет открывшим дверь дворецким Миттоном, которого глубоко обескуражило это ничем не мотивированное обвинение.
