Тщетная предосторожность - Картленд Барбара (книги без регистрации бесплатно полностью .TXT) 📗

Барбара Картленд

Тщетная предосторожность

Глава первая

– Я передумала. Я не продаю усадьбу.

Адвокат поглядел на нее удивленно. В темных глазах Роберта Шелфорда мелькнули недоумение и легкая насмешка.

Да, Синтия и сама понимала, что ведет себя глупо. Придется, конечно, продать. Ничего не поделаешь. А сказанное только что вырвалось против воли, и она не сумела бы объяснить, почему. Презирая себя за слабость, Синтия поспешно добавила, не дав мистеру Далласу сказать ни слова:

– Во всяком случае, мне нужно время, я хочу снова все обдумать.

– Не поздно ли, мисс Морроу? – раздраженно заметил адвокат, но его снова перебили, на этот раз Роберт Шелфорд.

– Легко понять мисс Морроу, кому же захочется продавать «Березы»? – проговорил он тихо. – Я сам мечтаю об этой усадьбе и представляю себе чувства хозяйки – трудно расставаться с таким прекрасным домом.

Синтия бросила на нею быстрый взгляд. Вместо благодарности за поддержку она испытала раздражение. Почему, спрашивала она себя, он зарится на «Березы»? И вообще надумал их приобрести? «Березы» принадлежат ей и только ей… Она с вызовом посмотрела на посетителей, словно защищая от них свое владение, но испытывала при этом лишь безнадежную опустошенность и отчаяние. Какой толк от проволочек? «Березы» неизбежно перейдут в чужие руки. Если не к Роберту Шелфорду, то к кому-то еще, кто вовсе не станет здесь жить, а просто купит земельное владение и начнет строительство или затеет что-нибудь столь же ужасное.

Но Синтия сознавала, почему у нее вырвалась фраза, нарушившая спокойную обстановку деловой беседы: она была не в силах стерпеть, что Роберт Шелфорд вознамерился сделать «Березы» своим домом. Ей казалось, будто кто-то, кто бесконечно дорог ей, готов оставить ее ради другой – только с горечью подобной утраты можно было сравнить ее муку и отчаяние.

– К чему борьба? Для чего растравлять рану, отчаиваться еще горше? Придется продать «Березы». Месяц назад выяснилось, в каком хаосе остались дела отца. Уже тогда Синтия понимала: все потеряно, – но с особой силой ощутила свою потерю в это утро, приехав пораньше из Лондона взглянуть в последний раз на родное гнездо, прежде чем будет подписан договор и ее владение перейдет к другому.

– Вам повезло, мисс Морроу, – сказал ей адвокат, известив о положении дел. – Крупно повезло! Мистер Шелфорд обратился в нашу контору после того, как узнал, будучи за границей, о предстоящей продаже «Берез». Он и раньше, как выяснилось, интересовался возможностью приобретения вашей усадьбы. В общем, было ясно: он действительно намерен ее купить, и я понял, какая это удача для нас, мисс Морроу. Мы всегда пеклись о вашем благополучии, и мои коллеги, и я были крайне огорчены… как бы это сказать… одним словом, некоторой расточительностью вашего батюшки. Мы полагали, что сделаем благое дело, а вы сэкономите на комиссионных агенту по сделкам с недвижимостью.

– Спасибо, мистер Даллас, – поблагодарила Синтия с должной вежливостью, но сердце у нее разрывалось от боли.

Она совершает кощунство! Она чувствовала, что предает и себя, и семейную традицию… Но какое, впрочем, это имеет значение? Ничто теперь не имеет значения. С тех пор как Питер и она…

JHHTHH старалась не думать о Питере, о «Березах», однако неумолимо приближался день, когда надо поехать в усадьбу, проверить там все и проститься с родным гнездом.

Поначалу она тешила себя мыслью, что все дела можно уладить в Лондоне, но в глубине души знала – это просто-напросто трусость, попытка уклониться от неизбежного. Когда пытаешься уйти от собственных мыслей, рано или поздно они настигают тебя. Синтии это было хорошо известно. И все же она откладывала поездку до самого последнего дня. Адвокат подтолкнул ее к окончательному решению:

– Мистер Шелфорд хочет видеть вас, у него есть к вам вопросы. По-моему, разумнее встретиться с ним лично. Прежде всего, конечно, решить, кому из слуг положена пенсия. А еще он хочет знать историю дома. Никто не сможет рассказать ему лучше, чем вы.

Ничего не поделаешь. Встреча с Робертом Шелфордом неизбежна; придется говорить с ним – с человеком, который, по сути, отнимает единственное, что было ей в жизни опорой, что она по-настоящему любила… кроме Питера.

Но и Питер, и «Березы» неотделимы друг от друга, как части единого целого. Она снова почувствовала это, выйдя через калитку в такую знакомую аллею, где под сенью могучих дубов был подъезд к парадному входу.

Все эти три года за границей «Березы» снились ей чуть ли не каждую ночь. Даже если плохо спалось и подушка была мокрой от слез, пролитых из-за Питера. «Как смогу я опять жить там, если его не будет рядом?» – спрашивала она себя в те дни.

А сны все снились – лебеди, гордо плывущие по серебряной глади озера, величественная лестница с геральдическими леопардами на стойках перил, нежный аромат бельевых шкафов, торжественная роскошь банкетного зала, картинная галерея, где портреты чопорных предков немного заносчиво взирали на них с Питером из своего временного далека.

Часто они танцевали вдвоем.

– Люблю обнимать тебя, – сказал он однажды. – И невыносимо представить, что ты можешь танцевать с другими. – Голос его звучал ревниво. – Не смей, не позволю, ты принадлежишь мне!

Сияющая, счастливая Синтия подняла на него глаза и прошептала еле слышно:

– Тебе одному…

– Как странно, необычно – мы так давно знаем друг друга и никогда не думали: ведь нас связывает любовь!..

– Быть может, она жила у нас в сердце.

Синтия чуть-чуть отстранилась, подняла голову и, наморщив лоб, посмотрела на него.

– Наверное, юнцы вообще не осознают этого чувства, – сказал он серьезно.

Синтия рассмеялась.

– Мы и сейчас не старики. Дай подумать, тебе в следующем месяце – двадцать один, а мне в январе – девятнадцать.

– Достаточно взрослые, можем сами принимать решения! – воскликнул юноша пылко и уверенно.

– Конечно. – Синтия придвинулась к нему ближе. – И вообще, что они понимают? Каркают, причитают, попрекают кровным родством. Что мы можем поделать, если мы двоюродные, но любим друг друга?

– Забудь об этих глупцах!

По радио зазвучала быстрая музыка, они снова закружились в танце, тесно прильнув друг к другу, словно слившись в одно целое, бросая вызов всему миру, – юные, полные жизни и любви.

Ах, Питер, Питер!.. Думая о «Березах», как же не думать о нем? И воспоминания нахлынули потоком, словно ушедшее вернулось.

Вот Питер будит ее ранним осенним утром, и они отправляются поглядеть охоту на лисиц.

Вот он безутешно плачет – любимый пес попал под машину.

Вот он приезжает на школьные каникулы и высокомерно заявляет, что Ходжсон-старший терпеть не может девчонок. И это так обидно! Усевшись на подоконник в библиотеке, Синтия горько плачет в одиночестве…

Этот широкий подоконник, выложенный подушками, связан и с другими минутами, полными нежности и любви.

Вот здесь, за старинными вышитыми портьерами, Питер – ему недавно исполнился двадцать один год – просит ее выйти за него замуж. Опустив в застенчивости глаза, он перебирает ее пальцы, шепчет, как мечтает жениться на ней. И она слушает, не дыша, полная немыслимого счастья.

Ах, Питер!.. Питер!.. Разве нужно просить согласия, с нетерпением ждать ответа! Ведь она всегда любила его, с детства, с того самого дня, когда Питера взяли к ним на воспитание после смерти его родителей.

Наконец он взглянул на нее и увидел на ее лице все, что хотел узнать.

– Моя любимая… – еле слышно вымолвил он.

И они целовались в первый раз – быстро, жадно, неумело. Пугающая, невыразимая страсть!..

Питер! Каждый камень, кирпич, каждый уголок дома повторял его имя. Избавится ли она когда-нибудь от тоски и одиночества? И надо ли пытаться? Бессмысленно.

Всю войну и потом в ней жила надежда побороть страдание. После Дня победы Синтия перевелась в военный госпиталь в Индию. Там с головой ушла в работу, всегда брала на себя самые тяжелые обязанности, но постепенно, к великому огорчению, поняла, что ей не по плечу чрезмерная нагрузка. Она попросту надорвалась. В результате – демобилизация и возвращение в Англию – навсегда. Ее ждала жизнь в усадьбе в полном одиночестве! Но где еще могла Синтия найти приют, как не в «Березах»? Надо вновь обрести силы и здоровье, а где это сделать, если не под родным кровом.