Сексуальная жизнь Катрин М. (сборник романов) (ЛП) - Элли Роберт (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗
Эммануэль пришел ровно в полночь — поднялся на крышу и влез к ней в окно, как они и договаривались. Кэнди лежала, раскинувшись на кровати, являя собой поистине соблазнительную картину: ее светлые волосы разметались золотистым пламенем по шелковой подушке, подсвеченной бледно розовым светом, черная переливчатая ночная рубашка выразительно облепила тело, подчеркивая все его выпуклости и изгибы — сочные груди и бедра, гибкую тонкую талию и стройные ножки.
Садовник застыл в потрясении, глядя на это призывное великолепие; кажется, он не верил, что все это происходит на самом деле — слишком похоже на сказку или на романтическое кино, — невообразимо красивая девочка протягивает к нему руки и шепчет, прикрыв глаза:
— Милый, я знала, что ты придешь.
Он был одет в те же самые джинсы и майку, что и сегодня утром. Даже не сняв кроссовок, он бесшумно прошел по ковру и заключил Кэнди в объятия.
— Раздевайся быстрее, милый, — выдохнула Кэнди. — И главное, не шуми. — Она приложила палец к губам и широко распахнула глаза, как бы давая понять, как это действительно необходимо — соблюдать полную тишину.
Эммануэль разделся в один момент, и вот он уже лежит рядом, и обнимает ее, дрожа от возбуждения, и одним нетерпеливым рывком задирает ее ночную рубашку до самых плеч.
— О, я тебе так нужна, так нужна! — прошептала она, закрывая глаза, но пока что не чувствуя ничего — кроме уверенности, что она делает все, как нужно. Но когда рука садовника легла ей между ног, а его палец скользнул во влажную ямку, Кэнди слегка напряглась: она заранее приготовилась пострадать ради него, она знала, что будет больно… но чтобы приятно… и она не очень понимала, как это «приятно» укладывается в общую картину происходящего и укладывается ли вообще. Так что она отстранила его жадную руку и удовольствовалась пока тем, что подставила ему для поцелуя свою левую грудь, к которой он тут же неистово присосался.
— О, мой хороший, мой славный, — шептала она, гладя его по волосам; но он продолжал настойчиво тыкаться ей между ног своей горячей и напряженной штукой, и это было обидно — потому что это отвлекало и разрушало все зыбкое волшебство ее жертвы, когда она отдала ему «на растерзание» свою грудь. Она снова закрыла глаза и вспомнила слова профессора Мефисто: «Желания мужчины, они такие мучительные… и пронзительные». — Да, я все понимаю, милый. Твои желания… они такие мучительные и пронзительные. Я так сильно тебе нужна! — она обхватила его за шею обеими руками и прильнула к нему всем телом, а он тем временем разыскал ее крошечный клитор и принялся мять его двумя пальцами. Пальцы были мозолистыми и жесткими. Кэнди тихонько вскрикнула и снова вся напряглась; но на этот раз она все-таки не оттолкнула его руку, ведь это была та цена, которую она должна заплатить за свою красоту, ее великая жертва, ее путь к обретению прекрасной и волнующей привилегии — отдаться полностью, целиком, — так что садовник не встретил бы сопротивления и пронзил бы ее одним мощным толчком, образно выражаясь, насадил бы ее на копье любви… если бы в этот момент в коридоре не раздался звук приглушенных шагов.
— Ой, мамочки, — воскликнула Кэнди чужим, хриплым голосом. — Это папа! — Она оттолкнула Эммануэля обеими руками. — Это nana!
И действительно: дверь с грохотом распахнулась, и на пороге возник мистер Кристиан, похожий на разъяренного гигантского омара в состоянии буйного помешательства. При виде дочурки в объятиях садовника, он пошатнулся, как от удара, весь побагровел, даже, можно сказать, почернел от ярости и привалился плечом к стене, хватая ртом воздух. Не то чтобы мистер Кристиан не верил своим глазам: подобная сцена частенько являлась ему в кошмарах — в омерзительных страшных снах, которые начинались с того, что Кэнди употребляли все, кому не лень, сперва профессор Мефисто, потом какие-то незнакомые мужики, потом негры, потом гориллы, потом бульдоги, потом ослы, кони, мулы, слоны, кенгуру, носороги, и под конец, на закуску — все разом, окружая ее всей толпой, хотя (в самом конце) это она выступала зачинщицей, это она ненасытно насиловала их всех, яростно запихивая их раздутые, бьющие струями спермы органы во все мыслимые отверстия — во влагалище, в анус, в рот, в уши, в нос и т. д. А однажды ему приснилось, что она спрашивает у него, а правда ли, что и в зрачке тоже есть крохотное отверстие, потому что, если такое отверстие есть, сказала она в том сне, тогда она (в самом конце) сможет принять еще одного — даже двух — любовников, например богомолов. Так что теперь, когда самое страшное произошло уже наяву, мистер Кристиан, по идее, должен был быть к этому подготовлен, но на деле все вышло наоборот. Это как сны о смерти: сколько бы раз ты ни видел во сне свою смерть, умирать наяву всегда страшно, и эти сны — вовсе не подготовка к концу, а лишь отражение твоих собственных страхов. Короче говоря, мистер Кристиан увидел, что происходит, его едва не хватил удар.
— Э… эээ… эээ… — сдавленно прохрипел он и как-то странно взмахнул руками, словно царапая воздух. Потом он неловко шагнул к кровати на прямых негнущихся ногах, подхватил стул и занес его над головой.
— Папа! — испуганно закричала Кэнди. Ее крик несколько запоздал, потому что мистер Кристиан уже обрушил стул на Эммануэля, но тому все-таки удалось увернуться и вскочить с кровати. Стул ударился об изголовье и разлетелся буквально в щепки. Но одна ножка все еще оставалась в руках у мистера Кристиана, и в качестве оружия нападения она была даже опасней, чем целый стул. Мистер Кристиан с ревом бросился на садовника. Он наконец-то обрел дар речи:
— Ты… ты… ты… КОММУНИСТ!
Он размахивал ножкой стула, целясь садовнику в голову и задыхаясь от гадливого отвращения, как истеричная женщина, которая пытается прибить палкой змею, но в своей слепой ярости не попал в цель ни разу. Бежать садовнику было некуда, но он вовсе не собирался погибнуть во цвете лет. Поскуливая, как загнанный в угол зверек, Эммануэль рванулся к кровати, вернее, к своей одежде, разбросанной на полу у кровати… потому что где-то там, среди одежды, был и его садовый совок, и он нашел его, схватил, и в отчаянии поднял над головой, и когда мистер Кристиан набросился на него с явным намерением убить на месте, воткнул совок острым краем — с истошным воплем, в котором было больше страха, чем торжества, — в самую середину черной, пронзительной боли, от которой у мистера Кристиана буквально раскалывалась голова.
Глава 5
— Ой, папа, папочка, бедный папочка, — причитала Кэнди на следующий день, сидя у его койки в окружной муниципальной больнице. Травма мистера Кристиана вошла в число наиболее необычных за всю историю обращений в окружную больницу Расина. Мистер Кристиан не умер, однако совок расколол ему череп и задел мозг, произведя импровизированную лоботомшо. Сейчас он полусидел-полулежал на постели, с перебинтованной головой и безмятежным выражением на лице.
— Не волнуйся, котенок, с ним все будет в порядке, — заверил Кэнди ее дядя Джек, который стоял рядом с ней и гладил ее по плечу, утешая. — С ним все будет в порядке.
Кэнди стиснула его руку, как будто это он, а не она, нуждался сейчас в утешении.
— Да, дядя Джек, — тихо проговорила она. — Я знаю.
Папа и дядя Джек были братьями-близнецами. Они были похожи как две капли воды, хотя дядя Джек и выглядел как-то моложе, и, кажется, лучше, чем папа, понимал устремления и чувства ее поколения — во всяком случае, так ей казалось, и она постоянно твердила об этом папе. До того как дядя женился, они с Кэнди были большими друзьями, и до сих пор оставались очень близки, и когда им удавалось увидеться, они проявляли свою привязанность друг к другу посредством невинных ласковых прикосновений и родственных поцелуйчиков в щечку — к вящему раздражению папы, — хотя в последнее время виделись они нечасто, потому что мистеру Кристиану очень не нравилась жена брата, жизнерадостная хохотушка Ливия. Он считал, что она плохо влияет на Кэнди.
