Локи Выдумавший обман (СИ) - Субботина Айя (полные книги txt) 📗
— Что это за суровая отцовская наука? — повторяет она до боли знакомые мои же слова. Получается, она слышала не только последнюю фразу, но и кое-что до нее, но вряд ли успела поймать ту часть, где я рассказываю брату о ее «особом предназначении» для моего отца. Это хорошо. Было бы очень хреново, если бы Александра узнала, что и муж у нее — козлина, и тесть — жопа.
— Просто я…
Овечка не дает продолжить: наставляет палец мне в нос и очень холодно, прямо до подпрыгнувших мне в мошонку яиц, предупреждает:
— Даже не смей мне врать. Теперь я пойму, Локи. Теперь я тебе мозги поджарю, если хотя бы заподозрю, что ты снова меня дурачишь. Или в обмен на свою невинность не заслуживаю даже такой малости, как правда?
— Уверена, что не хочешь изменить решение? Твоя невинность бесценна, и я бы на твоем месте затребовал больше.
Александра устало роняет руку, но продолжает держаться на расстоянии, стоит мне хоть подумать, чтобы придвинуться к ней ближе. Не преувеличивала, когда сказала, что теперь может превратить мои мозги в пережаренный гуляш. Наверняка у этого прорыва есть логическое и почти научное объяснение, но сейчас я не готов заниматься выведением сложных теорий. Мне просто нужно заграбастать свою Овечку, завернуть ее в одеяло, перевязать шелковыми лентами и держать в тепел и покое, пока из нее не выйдут бесы, и мы сможем нормально поговорить.
— Даже сейчас ты не можешь быть серьезным, — обреченно шепчет Александра.
— Хорошо, что ты хочешь, чтобы я сказал? — Точно не правду, поэтому мне приходится тщательно упаковывать свои мысли в несгораемые шкафы и прятать от моего личного Мозгового шторма. — У отца со мной уговор: я должен соблазнить невинную смертную за… определенное время. Я же демон, это мое ремесло.
Овечка смотрит очень внимательно, несколько раз глубоко вздыхает — и мне кажется, что ее касания внутри моих мыслей становятся такими же обреченно-меланхоличными, как и ее лицо сейчас. Она пытается мне не верить, но вы же помните, что я — Локи Выдумавший обман. Когда я хочу соврать — очень хочу — раскусить меня может только отец. Маленькая невинная Овечка, даже если она может поиметь мой мозг, все равно и близко мне не соперник в искусстве притворства.
— Тогда, наверное, тебя можно поздравить, Локи. — Александра кивает на мою грудь. — Ты выиграл свой уговор.
Машинально кладу руку на то место, где должен быть дурацкий «орден-цветок»… и вдруг понимаю, что кожу словно выжигают изнутри. Горит так сильно, что судороги по телу волнами, и бросает то в жар, то в холод. А через пару секунд все заканчивается, как будто мне дернули больной зуб.
Больше нет никакого цвета, и намека на него не осталось.
«Я и так в тебя втрескалась. С первого взгляда, наверное», — повторяю в уме ее слова.
Мне бы радоваться, ведь теперь моему бессмертию ни хрена не угрожает, но вот ни хера не хочется улыбаться. Да и какая в жопу радость, когда у Александры такой вид, будто над ней поглумилась вся Тень.
Глава тридцать седьмая: Александра
Мне плохо.
Мне так сильно плохо, что хочется отыскать в этом проклятом втором мире существо, которое может вынуть душу и затолкать на ее место кусок асфальта. Наверняка здесь есть такие. Вряд ли мне посчастливилось стать первой и неповторимой «жертвой» циничного соблазнения.
И чем я только думала? Где была моя голова?
Но и это не самое паршивое.
Можете считать меня дурой, но все же винить Локи как-то… странно что ли. Он не скрывал, что демон и питается тем, что имеет женщин. Он прямо говорил, что его интересует только секс. Даже в лоб об этом заявил. Он всегда смотрел на меня только как на говорящее тело и не клялся в любви до гроба. Поэтому взваливать на него вину за свою глупость — все равно, что обвинять кота за то, что он слопал спящую в его миске мышь.
Сама виновата, Саша, самой и расхлебывать, но точно не здесь.
Нервно стаскиваю с пальца кольцо: оно почему-то врезалось в кожу, хоть раньше было в самый раз. Получается только с третьей попытки, но зато когда справляюсь с задачкой, то от всей души и злости швыряю его куда подальше.
— Александра, остынь, — спокойно предлагает Локи. — Ты… вымоталась, кажется?
— Да ради бога, Локи, называй вещи своими именами: у нас случился секс, я больше не невинная — и ты думаешь, что в честь такого события мне полагается заглотить упаковку обезболивающих, состроить печальную мину и сутки трупом лежать в постели. Знаешь, что? Это все хрень собачья! Девственная плева — не отпиленная нога и не порванная селезенка. Это… молочный зуб! Рано или поздно он все равно выпадет, но еще ни один ребенок не скончался от этого в болезненных муках.
Локи потирает лоб и бормочет:
— Ты сейчас такой… невыносимый медик, Овечка.
— Верни. Меня. Домой. — По словам говорю я, и судя по тому, как демон морщится, мое «говорю» близко к «ору». — Я не лягу в твою проклятую постель, мне не нужно «полежать от женского недомогания», мне просто нужно больше никогда тебя не видеть.
Локи внимательно на меня смотрит, и мне кажется, что кости внутри него начинают слабо пульсировать желтым огнем. Нужно просто перестать так остро реагировать на мужчину, который совсем не стоит того, чтобы я теряла от него голову. Даже если я уже ее потеряла.
— Ты абсолютно уверена, что настолько сильно не хочешь меня видеть, что даже не можешь подождать до утра? — переспрашивает он.
Иду к окну и пару раз плашмя бью ладонью по стеклу.
— Там всегда только ночь. Даже если это утро, или день, или вечер — в твоем мире всегда ночь. Так какая мне разница, в какой из часов ночи уходить от того, что мне противно?
Демон как будто ждал чего-то такого. Пересекает гостиную широким шагом, хватает меня за локоть — и я чувствую звон в ушах, как будто меня оглушило реактивным двигателем. На мгновение перед глазами все смешивается в разноцветный водоворот, но когда хаос снова обретает гармонию, я понимаю, что стою посреди своей комнаты в общежитии, где стол все так же завален учебниками и конспектами, а на спинке стула висит моя пижама.
Выдергиваю руку их пальцев Локи и зачем-то говорю:
— Я переоденусь и верну тебе рубашку.
Он резко мотает головой, поворачивается — и просто исчезает.
Вот и хорошо, и никаких долгих слез, и прощаний.
А пореветь я и так могу. Вот прямо сейчас, только забьюсь в самый пыльный уголок.
Обычно меня тяжело пробить на слезы. То есть вот вообще. Даже если мне очень больно — а в моей жизни случались случаи, когда в самом деле было действительно больно — у меня получается закусить губы и держать глаза сухими. А сейчас, сидя в уголке между кроватью и тумбочкой, я просто реву и не могу остановиться. Да и не очень хочется, потому что если боль нельзя вырвать, то можно попытаться хотя бы выплакать ее и выкричать.
Но самое неприятное то, что я до сих пор в его рубашке, и когда хочется орать так сильно, что саднит горло, я прикусываю кончик воротника, чтобы от натуги не скрипеть зубами. И мгновенно в ноздри «бросается» знакомый приятный запах. Срываюсь на ноги, бегу к столу, хватаю ножницы, чтобы срезать ткань прямо с себя и очиститься… и снова сползаю на колени. Изо всех сил заворачиваюсь в темный шелк и кульком укладываюсь на холодный пол.
Если очень постараться, я точно смогу уснуть. А утром резь от заплаканных глаз напомнит, какая я все-таки дура, и что даже маленькие дети не плачут по выпавшим молочным зубам.
Когда открываю глаза, на улице уже светает, и я так замерзла, что трясусь на полу, хоть во сне это была какая-то унылая поездка в телеге по ухабистой дороге. Тело ломит и между ногами тянет так сильно, что приходится буквально заставлять себя, чтобы подняться и размять затекшие суставы. Холод в комнате зверский — наверное, в общаге снова выключили отопление из-за очередной аварии. Почти привычная ситуация. Еще и вода в душе еле теплая, но я все равно сижу там долго, благо, больше нет желающих.
