Пепел (СИ) - Бунькова Екатерина (читаемые книги читать txt) 📗
Когда мы наконец взялись за корзины и двинулись в обратный путь, я почувствовал себя победителем. Идти было тяжелее, чем в ту сторону, но приятнее: судя по весу корзин, меда в них было столько, что можно целый год есть. При взгляде на восковые наплывы текли слюнки. Соты были в основном закрытыми, но в некоторых местах все-таки стекали густые янтарные капли. Я такого даже на ярмарке не видел.
— Я гляжу, ты повеселел, — заметил Бардос.
— Может быть. Немного, — я пожал плечами и перехватился поудобнее. — Пожалуй, мне нравится такая работа. Совсем не то, что чистка печей и кидание угля.
— Чистка печей? — задумчиво протянул Бардос, словно бы что-то вспоминая. — А что? Отличная работенка. Люблю чистить печи: сразу чувствуешь, что пользу приносишь. Да и уголь кидать — неплохое занятие: машешь себе лопатой, а голова ничем не занята — думай, о чем хочешь. Лучше только косить: лезвие как следует наточишь, пару раз махнешь, чтоб рука привыкла да плечо разработалось, а потом все как по маслу. Травка шуршит, ковром к ногам стелется. Солнце греет, птицы поют — красота. Или вот еще белить али красить чего — тоже приятно.
— Тебя послушать, так нет на свете тяжелой работы, — фыркнул я. — Еще скажи, что туалеты чистить тебе тоже нравится.
— И скажу, отчего бы не сказать? — невозмутимо ответствовал Бардос.
— Что ж в этом хорошего? — я аж слюной поперхнулся. — Воняет же, да и вообще… Буэ-э.
— Так потому и здорово, что ежели почистишь как следует — так не воняет, и люди тебе благодарны, — пояснил Бардос. — А вообще, в любой работе есть и плохое, и хорошее. Просто нужно видеть хорошее и не зацикливаться на плохом.
— Есть на свете хоть какая-нибудь работа, которая тебе не по душе? — не унимался я.
Бардос задумался.
— Как-то раз я помогал Лан отрезать ногу одному мужику с гангреной, — наконец, ответил он. — Больше не хочу.
В моей голове ясно вырисовалась эта картина. Продолжать разговор сразу расхотелось. Я тряхнул головой, чтобы всякие дурные мысли покинули ее: грех думать обо всяких гадостях, когда вокруг так хорошо. Я ведь уже и забыл почти, каково это — просто любоваться природой. Не до того было. И потому медленно, но неуклонно надвигающаяся на Асдар осень замаячила на удивление близко: вот уже и листья на деревьях краснеют, а вода в канавах и прудах напротив — позеленела так, что кажется совсем уж непрозрачной. Скоро, совсем уже скоро потянутся бесконечные серые тучи и нудные дожди. А потом и зима придет. Надеюсь, хотя бы зимой эти асдарцы успокаиваются? Или у них и зимой находится тьма работы? И как же их ночные костры? Они занимаются любовью в глубоких сугробах, закутавшись в шкуры или проповедуют зимнее воздержание?
Пока я размышлял над этими, без сомнения, интересными вопросами, поля кончились, и показались знакомые стены. Когда мы пришли в дом, я бухнул корзину на стол с видом победителя, но оказалось, что это еще не конец. Бардос повел меня в какой-то чулан. Там, на подставке, стояла большая бочка со странным устройством внутри. Внизу у нее было отверстие. Бардос сразу бухнул под него большой, начищенный до блеска бак и навесил над ним железное ситечко. Потом он вручил мне нож с двумя ручками и, нацепив на лицо улыбку щедрого повелителя, разрешил:
— Режь.
— Что? — не понял я, оглядывая рамки.
— Верх срезай, — пояснил Бардос. Я покосился на рамки. Верх?
Бардос вздохнул, на мгновение закатив глаза, потом отобрал у меня нож и одним движением срезал с одной из рамок верхний слой воска, показывая, как надо. Тот скатился в ловко подставленный таз, а рамка заблестела ровными окошечками переполненных медом сот.
— Понял? — спросил Бардос. Я кивнул.
Мы «открыли» четыре рамки и закрепили их в устройстве внутри бочки. Бардос подмигнул мне, поплевал на руки, взялся за рычаг, ведущий к зубчатым колесам под бочкой, кивнул, чтоб я смотрел внутрь, и налег. Я, с любопытством и не без некоторой дрожи нетерпения, заглянул. Устройство дрогнуло, скрипнуло, и принялось вращаться. Сначала медленно, потом все быстрей и быстрей. И тут на стены бочки полился мед — густой, ароматный, янтарно-прозрачный. Он лениво тянулся вниз и скапливался там, как на дне странного железного цветка. В нем еще плавал мусор, и ему предстояло долго и упорно цедиться сквозь железное ситечко, но все равно это было потрясающе!
— Ей! — невнятно, но радостно вскрикнул я, шлепнув бочку по округлым бокам. Черт его знает, чему я радовался. Казалось, я еще никогда не был так счастлив. Мы срезали и крутили, переливали и чистили. И это было обалденно. Бардос показал мне, что такое пчелиное молочко, и научил жевать срезанные восковые «шапочки», полные жидкого золота. И хотя я никогда не любил мед, это все-таки было безумно вкусно. Потом мы развлекались, выжевывая воск и оставляя на нем отпечатки зубов: соревновались, у кого лучше получится. Среди рамок затерялась одинокая и озлобленная пчела. Она отчего-то решила, что в постигшем ее улей несчастье виноват белокожий вторженец, и мне пришлось срочно улепетывать, отмахиваясь крышкой бака. Бардос ржал во все горло и советовал нырнуть в стоявший неподалеку ящик с овсом. К счастью, пчелу он все-таки зашиб. А затем мы вдвоем самозабвенно матерились, пытаясь прибрать за собой и отмыть бочку.
Напоследок Бардос отмерил мне одну плошку меда, сказав, что расхищать собственность дома Лан, вообще-то, не положено, но так как я ее муж, то мне можно. Чуть-чуть. Я взял эту плошку и помчался с ней в дом.
— Лан, смотри! — сказал я, без стука влетая в ее кабинет и ставя перед ней добычу с увязшей в ней ложкой.
— Что это? — спросила Лан, осторожно отодвигая от нее письма и документы.
— Мед, — гордо ответил я. — Попробуй.
— Но я не… — начала она.
— Попробуй! — перебил я, без спроса вынимая ложку, закручивая ее, чтоб не капало, и поднося к губам Лан. Она вздохнула и осторожно попробовала: мягкие губы лишь слегка сомкнулись, а потом по ним быстро пробежал розовый язычок. Я поймал себя на мысли, что стою с открытым ртом, как нянечка, которая кормит дитя, и тут же закрыл его.
— Вкусно? — спросил я.
— Вкусно, — кивнула она.
— Вот! — я потряс в воздухе пальцем, как это обычно делает Бардос, выпрямился и вышел из ее кабинета с чувством выполненного долга. Лан наверняка смотрела мне вслед, но я даже не обернулся. Высокородные не оборачиваются. Даже если очень хочется. Очень. Хочется.
Глава 10. Взлеты и падения
После ужина я долго и со вкусом отмокал в ванне. Устал, как собака, но был почему-то доволен прошедшим днем. Такая работа мне больше по душе: с Бардосом и веселее, и проще, и не лезет никто. Надо завтра снова с ним напроситься. Тем более, если будет еще что-нибудь интересное. Сегодня я, например, здорово поразвлекался и при этом не пострадал. Даже не испачкался, только пропотел.
Мое лежание в ванне продолжалось до тех пор, пока вода не остыла, и даже еще немного. Когда я, обернувшись в полотенце, наконец, вернулся в свои покои, то, к своему величайшему изумлению, застал там Лан: она сидела на моей кровати, напялив на себя мою любимую домашнюю рубаху, мои штаны и мои туфли! В руке у нее был сборник крагийских стихов, который мне сложил с собой Шаард: она невозмутимо листала его, привалившись спиной к столбику моей кровати и закинув на нее одну ногу.
— Что ты делаешь? — спросил я, оторопев от этого зрелища: мало того, что они с Эдаром без спроса приходят, так теперь еще и вещи мои берут без разрешения!
— Пытаюсь взглянуть на мир твоими глазами, — как ни в чем не бывало, ответила Лан.
— Верни на место, — раздраженно сказал я, забирая у нее книгу. Почему-то подобная шалость показалась мне ужасно неуместной. Лан послушно отдала, но тут же чуть наклонилась вперед, ухватила меня за талию и притянула к себе, прижавшись щекой к моему животу.
— Такой холодный, — удивилась она, оглаживая мою спину. — Ты воду для умывания совсем не греешь, что ли?
— Отпусти, — сдержанно потребовал я и попытался выпутаться из ее объятий, в одной руке все еще держа книгу, а другой придерживая развязавшееся и сползающее полотенце.
