Вольно дворняге на звезды выть (СИ) - Чацкая Настя (первая книга .txt) 📗
Рыжий в немых психах отводит взгляд, разворачивается, шагает по улице дальше и понимает, почему Хэ Тянь продолжает улыбаться. Потому что — и контролировать это никогда не выходит — кончики ушей у него снова становятся ярко-алого цвета.
— Я испеку пирог!
— Мам…
Рыжий понимает, что сказать ей было плохой идеей, когда Пейджи в ту же секунду разводит бурную деятельность. Несётся в гостиную, гремит чем-то, возвращается с перекидным блокнотом на пружине и карандашом. В блокноте в основном выписаны суммы счетов за электроэнергию, телефон, водоснабжение, небольшие долги, которые нужно возвращать соседям. Куча перечёркнутых и обведённых в круги цифр.
Это блокнот прожжённых должников.
Пейджи шлёпает его на стол и громко вырывает чистый лист из средины.
— Я напишу список продуктов, которые мне нужны для пирога.
Рыжий пытается снова:
— Мам.
Но Пейджи перебивает его — целится тупым концом карандаша в лицо и говорит:
— Ни слова, Гуань. Это лучший повод, чтобы немного расслабиться.
День рождения долбаного придурка, который разрушает мою жизнь — это вообще не повод. Вот, что хочется заявить в ответ. Но выходит только опустить башку и потереть лицо ладонями. Пробормотать сдавленно: «блин».
— Надеюсь, ты уже придумал, как его поздравишь.
— Да. Никак.
— Гуань!
Ага. Гуань.
Он молча возвращается к еде.
Жуёт лапшу и прихватывает палочками тушёные овощи. Чувствует энтузиазм Пейджи, которая уже написала на вырванном листе несколько пунктов, а теперь задумчиво постукивает карандашом по столу. Она отлично печёт. У неё получится потрясающий домашний пирог. Но.
Рыжий представляет себе этот день.
Представляет, как Хэ Тянь выруливает из какого-нибудь крутого ресторана, в который наверняка поведёт его отец, где они будут ужинать каким-нибудь лобстером или мидиями в соусе из дыни денеб, где будут огромные хрустальные люстры, бесконечные люстры от пола до потолка, и стеклянные лифты с тилинькающей музыкой, и официантки в накрахмаленных рубашках, и будет пахнуть дорогими духами, дорогой едой, будет пахнуть огромными бабками от каждого угла. Рыжий представляет, как Хэ Тянь выруливает из такого ресторана и приезжает к ним домой. Чтобы скрипнуть полом в гостиной, сесть на шаткий табурет и есть мамин пирог.
Щёки обдаёт жаром.
Он подаётся вперёд и кладёт руку на лист. Пейджи поднимает вопросительный взгляд.
— Что такое?
— Не нужно, — просит он.
— Почему?
— Потому что… мам, ты что, реально не понимаешь? Ты не видишь, что он другой?
Пейджи слегка хмурит брови — и тут же становится слегка похожа на Рыжего. Надо же. А раньше как-то не замечалось.
— Другой? — переспрашивает она. — Ты о чём, дорогой?
С другой планеты. Из другой галактики. Господи, как же это объяснить.
— У его отца собственная компания в Токио, — говорит он, так сильно прижимая пальцы к блокнотному листу, что ногти белеют. — У него квартира больше, чем весь наш дом. У него… даже мыло, обычное, блин, мыло — навороченное! Мам. Ты не видишь, какой он? Это ж… капец, какой другой мир.
Пейджи смотрит Рыжему в глаза. Морщинка между бровей разглаживается, лицо снова становится мягким. На губах появляется лёгкая, еле заметная улыбка, когда она накрывает пальцами напряжённую ладонь Рыжего и говорит:
— Разве это мешает ему попробовать мой пирог?
Рыжий несколько секунд смотрит на неё, а потом бестолково выдыхает, потому что понимает — что бы он ни сказал, это бесполезно. Его мать уже под влиянием этой убийственной магии.
Против этого нет лекарства, обречённо думает он, убирая руку, ободряюще улыбаясь одними углами губ. Я, думает он, проебал эту битву. Пейджи протягивает ладонь и гладит его по волосам.
— Дорогой, деньги — это не то, в чём измеряется дружба.
Он фыркает и отворачивает голову, но мать возвращает его взгляд к себе. Говорит, заглядывая в глаза:
— В дружбе всё значительно проще.
И хочется ей верить так, что десна зудят. Хочется сформулировать фразу «мы с Хэ Тянем друзья» хотя бы мысленно, но звучит она настолько абсурдно, что не получается.
Даже так, молча — не выходит.
Друзей вообще хочется засосать? Это вообще как, нормальное желание? На этот вопрос у Пейджи найдётся ответ?
Может быть, все друзья иной раз друг друга так выручают: ну, мало ли. Девка отказала, друг приходит к другу, толкает к стене, вылизывает его рот. Очень жаль, что так случилось, дружище, очень жаль, уверен, она пожалеет, лишилась такого шанса, такого рта — рта моего друга.
Вот бред-то, а.
Главное — опять не начать краснеть.
— Ладно, я… — он прочищает горло. Хватается за свою тарелку, как за спасательный круг. Поднимается и ставит её в мойку. — Поздно уже.
Пейджи смотрит на часы. Рыжий тоже смотрит на часы. Без пятнадцати одиннадцать.
— Пойду в душ, — сдавленно говорит он.
И думает: пиздец какой-то. Хэ Тянь его сломал. Что с ним, к чёртовой матери, происходит.
— Дорогой, ты точно здоров? — весело интересуется Пейджи у его удаляющейся спины.
— Да, — бурчит он в пустую гостиную.
И думает: нет. Совсем, абсолютно, максимально не точно.
Он улыбается.
Улыбаются его глаза, его лицо, его губы. Его ебучая ямочка. Глубокая и острая, как запятая, можно было бы порезать об неё язык, если бы… если…
Рыжий выдыхает приоткрытым ртом и сильно жмурится. Становится совсем темно. Совсем. Улыбка Хэ Тяня в этой темноте вспыхивает ещё ярче. Если бы он стоял очень, очень близко, он бы не улыбался. Он бы опустил лицо, он бы дразнил, он бы скользил взглядом по губам Рыжего, хотя они стояли бы почти вплотную. От него бы пахло… как всегда.
Пахло так, чтоб вдохнуть хотелось поглубже, так, чтоб…
И Рыжий действительно вдыхает, только выдыхает рывками, прижимается затылком к мокрой кафельной плитке.
Он на секунду представляет себе руки Хэ Тяня. На половину, крошечную четверть секунды он представляет, как пальцы Хэ Тяня смыкаются на его члене, и тут же с силой прикладывается башкой о стену. Затылок ноет, но боль тут же исчезает, потому что мышцы скручивает горячими спазмами, от которых дышать не получается вообще. Рваный выдох, рваный выдох, рваный выдох — в такт замедляющейся руке.
Следующие секунд пять он не думает ни о чём.
Лучшие пять секунд в мире.
Потом оказывается, что в выключенном сознании Хэ Тянь продолжает улыбаться, поэтому Рыжий торопливо открывает глаза. Смотрит перед собой в мутную шторку душевой. Подставляет дрожащую руку под струи тёплой воды и смывает сперму с пальцев, подаётся под душ, запрокидывает лицо.
Это конец. Конечная, реально. Не хочется быть королевой драмы, но без драмы тут вообще никак: дрочить в душе на богатенького мальчика с красивыми зубами без драмы сегодня никак не получается. Особенно когда ты не пидор.
Рыжий монотонно бьётся головой о стенку — это не больно, но, по крайней мере, отвлекает от дурацких мыслей. Точнее, они есть, но хотя бы текут в такт глухим ударам.
Дрочил? Ну, допустим.
Понравилось? Блин, а кому дрочить не нравится.
Только вот не все кончают от улыбающегося лица человека, которого неимоверно хочется то ли кулаками измесить, то ли…
Рыжий ударяется посильнее. И ещё.
Протягивает руку, выключает душ, вытирается, натягивает белье и домашние штаны, в которых привык спать. Растирает башку полотенцем, возвращается в комнату. Заглядывает по пути на кухню: Пейджи уже нет. Только блокнотный лист, вырванный, пришпилен к холодильнику старым магнитом с отбитым уголком. На нём пунктов семь. Продукты для пирога.
Рыжий смотрит на список, и понять не может, как можно было проебать тот момент, когда его жизнь превратилась вот в это. Нормальный человек должен был заметить что-то? Заподозрить?
Когда он впервые припёрся к мажорчику? Весной? Ранним летом? Готовил ему ебучую утку. И что? Что он тогда чувствовал? Он хотел побыстрее свалить, он думал, что получит бабки за наскоро приготовленный ужин.
