Вольно дворняге на звезды выть (СИ) - Чацкая Настя (первая книга .txt) 📗
Рыжий молчит. Это молчание то ли облегченное, то ли пристыженное. То ли просто молчание, у которого нет расшифровки и объяснения.
— Так что никакой помады не было. — Хэ Тянь протягивает руку и приподнимает подбородок Рыжего. Заставляет поднять глаза.
Повторяет:
— Не было вообще ничего. Услышал?
Рыжий кивает — услышал. Хэ Тянь кивает — хорошо. Спрашивает тихо:
— Есть хотя бы небольшой шанс, что я на пять минут отлучусь в душ, а когда вернусь, ты останешься здесь, а не сбежишь?
— Меня мать дома ждёт.
— Она знает, что ты со мной. Тем более, — неуверенная улыбка касается губ Хэ Тяня, — насколько я понял, у неё девичник. И ты обещал мне салат.
— Я ни хрена…
Он убирает руку и делает шаг назад.
Дефилирует до своего низкого, стильного комода с узкими выдвижными ящиками, предоставляя Рыжему смотреть на мягкие движения лопаток под кожей. А потом судорожно, заполошно отводить взгляд. Потому что, серьёзно, какого хуя?
Хэ Тянь выдвигает один из ящиков, достаёт футболку и говорит:
— Если что — я не запирал, дверь открыта. Можешь за собой просто захлопнуть.
Закидывает её на плечо и добавляет, проходя мимо:
— И ещё, если что. Миски для салатов — в верхнем ящике, возле вытяжки.
Он ведёт себя почти как обычно. Почти те же интонации, почти тот же взгляд. Словно не было всей этой херни три минуты назад. Словно их обоих не колотило дурниной. Словно нервный озноб не продирает под кожей Рыжего до сих пор.
Когда за Хэ Тянем закрывается дверь в ванную, Рыжий длинно выдыхает, пряча лицо в ладонях.
Что за пиздец, — думает он. — Что за пиздец. Что за пиздец. Что за пиздец.
Хэ Тянь — мастак брать себя в руки, и нужно знать его хотя бы немного, чтобы заметить, что ящик он не закрыл до конца, что движения его более скованные, чем обычно. Что взгляд отдаёт пекущей, как ссадина, болью, и слишком часто задерживается на лице.
Что полная херня, которая зависла над ними, как дамоклов меч, так и осталась полной хернёй.
Что они, оба, — две разные планеты, две разные галактики, которым нельзя — невозможно — даже близко друг к другу подлетать. А иначе — ебучий взрыв, вспышка, рождение сверхновой, но — смерть всему живому.
Их встречи больше похожи на захват крепости, после которого город лежит в руинах и не выживает никто.
Нужно знать Хэ Тяня хотя бы немного, чтобы видеть, в каком он сейчас вымораживающем ужасе, и чего ему стоит удерживать на лице эту маску счастливчика, парня я-потанцую-с-тобой-на-тусовке, парня из-нас-выйдет-крутая-команда, парня сегодня-мне-повезёт.
Нужно знать его хотя бы немного, чтобы понимать, что сейчас он выкрутит горячую воду, уткнётся лбом в мокрый кафель, постоит так, а потом ебанёт о стену кулаком — раз или два, или три. Закусит резцами костяшку пальца. Зажмурится. Позволит себе задрожать. А потом вернётся сюда с мокрыми волосами и в мокрой майке, похабно улыбнётся углом рта и вывалит что-то о: спорим, ты запал на мой шикарный пресс? Могу разрешить потрогать, только для тебя.
Рыжий не хочет его знать, но уже знает, возможно, лучше, чем все вокруг. И не понимает, как это произошло.
Он поднимает голову и сверлит взглядом входную дверь.
Рыжий не хочет его знать. Хочет, чтоб он исчез. Хочет ту хрень из «Людей в чёрном», чтоб на счёт раз-два-три забыть всё-превсё, и снова стать нормальным, к чёртовой матери, человеком, который сможет послать происходящее к хуям, сжечь этот мост и шагать вперёд — или идти на дно.
Но у него нет этой хрени из «Людей в чёрном». У него нет ни фига даже приблизительно похожего.
Поэтому Рыжий отталкивается от диванной спинки, несколько секунд стоит, сжимая пальцы в кулак, и молча идёт в прихожую. Останавливается у самой двери. Думает: не нужно. Не делай этого.
А потом протягивает руку и с тихим щелчком запирает входной замок.
дельта Дракона
Название звезды: Надус II. Перевод с арабского: второй узел петли
Готовка всегда успокаивает его.
То, что мать называет трудолюбием, для Рыжего — отличный способ отвлечься. Нож в руках послушнее, когда работаешь им бездумно — эта мысль иногда становится пугающей, потому что иногда случается представлять, как сложилась бы его жизнь, если бы в нём были задатки какого-нибудь садиста или маньяка. Рыжий с лёгким холодом в сердце представляет, как выходит на ночную охоту, чтобы прирезать одного или двух бездомных, бросить их истекать кровью на грязных картонках. Хорошо, что в нём этого нет. Кого-то это может удивить, но Рыжий не из тех ребят, которые попадают в сводку криминальных новостей.
Ножи на этой кухне — как на подбор. С крепкой, тяжёлой ручкой и таким же крепким, уверенным лезвием. В подставке их семь — все разного размера. Для мяса, для хлеба, для рыбы, для масла…
Нахуя ему столько ножей, если он даже готовить не умеет? — крутится в голове дурацкая мысль, пока Рыжий открывает верхний ящик около вытяжки и достаёт салатную миску.
Нахуя ему столько продуктов, если мусорник забит упаковками от лапши быстрого приготовления и коробками ресторанной доставки? — крутится в голове, пока Рыжий моет огурцы и в несколько движений снимает свежую шкурку.
Он думает о чём угодно, чтобы не думать о том, почему он остался здесь. Он думает, почему в студии, прямо у кровати, до сих пор стоят аккуратной башней четыре картонных ящика, как будто у мажорчика никак руки не доходят распаковать их. Как будто он на днях переехал, а не жил здесь как минимум полгода. Думает: почему здесь так пусто?
Кровать, диван, телевизор. Прикроватная тумбочка, книжный шкаф, ночник. Студия будто неживая — ни одного ебучего цветка в горшке, ни одной фотографии, ни одного намёка на то, что у человека, живущего здесь, есть семья. Есть кто-то ещё, кроме него самого. Рыжий не спец, но что-то подсказывает ему, что это не хороший знак.
Огурец уже мелко накрошен в салатник, Рыжий как раз заканчивает с сыром — нарезает его крупным кубом, — когда руки застывают на полпути к миске.
Неизвестно, как это объяснить и в чём именно дело, то ли в нём самом, то ли в Хэ Тяне. Просто в один момент это происходит: воздух начинает заряжаться.
Превращается в кисель. Густеет.
Затылок стягивает мурашками, спинной мозг даёт Рыжему напряжённую команду: будь осторожен. Не подставляй спину. Обернись. Так срабатывают датчики в современных машинах — механический писк предупредит вас, что если не прекратить сдавать назад, под вашими колёсами сейчас окажется собака.
Рыжий продолжает механически нарезать сыр, не оборачиваясь и не реагируя. А взгляд Хэ Тяня — по лопаткам, по шее, по затылку — скользит, гуляет снизу вверх и обратно.
Не оборачивайся. Не смотри. Не реагируй.
Только нож громче стучит о доску.
— Закончу и свалю, — зачем-то бросает Рыжий, обращаясь к столешнице.
Говорит нейтрально, негромко, но знает, точно знает, что Хэ Тянь слышит, потому что воздух опять начинает дрожать электричеством, потому что он, Хэ Тянь, подходит ближе. Останавливается за спиной.
Тук. Тук. Тук. Тук. Кубы сыра становятся всё мельче. Носа касается запах чайного дерева — теперь ясно, где очаг этого запаха, который сопровождает Хэ Тяня повсюду. Вот, чем пахнет, когда он оказывается настолько близко. Гель для душа. И сейчас он принимает Рыжего в своё тёплое облако, как в трясину затягивает. Никакого шанса выбраться, отойти — впереди только кухонная стойка.
Рыжий стискивает зубы, потому что чувствует лёгкое дыхание на своём загривке. Как раз в том месте, где воротник футболки ложится на выступающий седьмой позвонок. От судорожной мысли: только посмей, — пальцы на ручке ножа сжимаются сильнее. Тук-тук-тук-тук-тук.
— Спасибо, — шепчет Хэ Тянь, и так хорошо слышна его улыбка. Она почти скользит по затылку вместе с дыханием, вместе с этим шёпотом, который пробирается прямо в позвоночник, сочится в рёбра и дрожью сжимает сердце.
