Вольно дворняге на звезды выть (СИ) - Чацкая Настя (первая книга .txt) 📗
А тут прям штырит. По-плохому штырит. Суставы выворачивает. Ебашит под солнышко.
Рыжий грубовато приваливает Хэ Тяня к стеклянной автобусной остановке. Хорошо, что в это время здесь не бывает много людей. Девчонка с розовым рюкзаком на коленках сдвигается в дальний конец скамейки. Косится краем глаза. У её ног лениво ворчит жирный мопс, наклоняя голову набок.
— Пусти, — говорит Рыжий, выворачиваясь из-под руки. Хэ Тянь — дебил. С улыбкой притягивает его ближе. Облизывает губы.
Блядь.
Рыжий перехватывает его предплечье. Сжимает. Сильно.
Повторяет одними губами:
— Пусти.
Между лицами такое крошечное расстояние, что прохлада вечера исчезает, сгорает в тепле кожи. Хэ Тянь переводит прищуренный взгляд на девушку, сидящую у Рыжего за спиной. Возвращается к глазам. Медленно разжимает руку и ткань мастёрки выскальзывает из пальцев.
Рыжий на свободе.
Он тут же делает шаг назад. Раздражённо поправляет на себе одежду.
Хэ Тянь следит за ним, откинувшись затылком на стекло. На нём тонкий обтягивающий свитер, сливающийся с вечерней теменью. Вырез-галка открывает крепкие светлые ключицы. Рукава подкатаны так, что хорошо видны крупные вены, поднимающиеся от костяшек — вверх, увивают предплечья и прячутся под тканью. Одна из таких вен выныривает под самую кожу на шее — сбоку. Раздваивается, как загородная дорога, и снова прячется в глубину.
Рыжий понимает, что слишком пристально рассматривает его, но когда спохватывается и вздёргивает взгляд к лицу, замечает самодовольную улыбку на тонких губах — спалился.
Становится жарко.
— Как ты вообще дошёл сюда? — холодно интересуется он, чтобы Хэ Тянь не вздумал ляпнуть что-нибудь другое.
— Йонг помог.
— Лучше б помог тебя домой запереть.
— Я попросил — сюда.
Рыжий качает головой.
— Придурок.
Отворачивается. Высматривает в конце улицы автобус. Мопс у девчонки под ногами снова ворчливо тявкает.
Рыжий достаёт мобильный и набирает мать. Краем глаза видит, как Хэ Тянь наклоняет голову и молча наблюдает за ним, не отлипая от стекла остановки.
— Привет, это я. Уже закончили. Чувствуешь себя нормально? Соседка ещё там? Хорошо. Я… мам, задержусь чуток. Нет. Нет, не переживай.
Он поднимает короткий взгляд на Хэ Тяня. Хмурится. Отвечает:
— Да, с ним.
— Передавай ей привет, — тихо говорит тот неожиданно-трезво. Рыжий выставляет перед собой средний палец. Обойдёшься.
— Хорошо. Не переживай, я поел. Не жди меня, ложись спать, лады? И сразу звони, если что.
— Всё нормально? — спрашивает Хэ Тянь, когда Рыжий суёт мобильный обратно в карман штанов.
— Да.
— Ты так озабочен её самочувствием.
— Потому что она моя мать? — выразительно интересуется Рыжий и тут же запинается на полуслове. Замечает, как Хэ Тянь отводит взгляд. Ай. Чёрт. — Я… вообще не о том, — добавляет после неловкой паузы.
— Порядок.
Теперь Хэ Тянь смотрит мимо — на подсвеченную фонарями дорогу и глубоко вздыхает, прикрыв глаза. На улицу выворачивает блестящий в фонарном свете автобус. Рыжий суёт руки в карманы. Говорит зачем-то:
— Чо, хуёво тебе?
Хэ Тянь качает головой — нет. Снова смотрит в глаза. Отвечает:
— Мне нравится этот вечер.
И Рыжему опять кажется, что мажорчик тотально трезв.
В автобусе они едут молча. Хэ Тянь устраивается у окна и, не отрываясь, смотрит на ночной город, изредка задевает локтем — локоть Рыжего. Коленом — колено Рыжего. Рыжий смотрит вперёд и игнорирует это. Говорит себе: что я делаю. Зачем делаю. Почему нянчусь с ним. На следующей же встану и выйду. Следующая — моя. Пусть себе едет домой, протрезвеет, проблюётся. Проспится. Я-то ему нахуя.
Нахуя я тебе нужен?
Но встаёт Рыжий на конечной: автобус приехал в центр. Двери закрываются. Не забывайте свои личные вещи.
Здесь поживее, здесь много народу и яркие мигающие вывески. Остановка прямо около въезда на подземную парковку дома, в котором живёт Хэ Тянь. Тот бодренько спускается по автобусным ступенькам, разминает спину, мычит в закрытые губы. Улыбается Рыжему, блестит глазами, и Рыжий думает: нет. Он точно пил. Может, не так много, как хочет показать, но пил. Слишком расслаблен. Слишком спокоен.
— Пошли уже. Делать мне нечего: целый вечер на тебя убивать.
И Рыжий идёт ко главному входу.
Хэ Тянь догоняет очень быстро. Осторожно закидывает руку на плечо, снова слегка сжимает рукав мастерки пальцами. Уже не взваливает половину своего веса, просто слегка подминает под себя, почти в шутку.
Рыжий, почему-то, не выворачивается. Даже в шутку не хреначит локтем под дых. Только отворачивает голову, потому что сладкий, чужой запах печёт слизистую и глотку. Бесит. Этот запах здесь лишний, как если бы по центру города шёл слон, сбивая собой столбы.
Девушка за ресепшеном уже давно знает Рыжего — почти собака, которую приучили не лаять на соседа. Она вежливо улыбается им — это даже не выглядит натянуто. Возможно, потому, что здесь Хэ Тянь, который расплывается в сладкой улыбке:
— Добрый вечер, прелестная.
И Рыжий закатывает глаза. Убирает из-под его бока своё плечо.
Ускоряет шаг, вызывает лифт. Внутри, как всегда, тилинькает музыка. Они становятся по разным углам. В отражении отражения зеркальной стены Рыжий видит себя и глядящего на него Хэ Тяня.
Который неожиданно говорит:
— Сделаешь для меня кое-что?
— Что ещё тебе надо?
— Приготовь нам ужин.
Рыжий недоуменно уставляется в ответ.
— Ты примерно представляешь, сколько щас времени?
Хэ Тянь жмёт плечами, разводит руками. Говорит:
— Просто… салат.
— Салат?
— У меня есть продукты. Я даже заплачу тебе за работу.
— Я тебя щас звездану. Забесплатно притом.
Хэ Тянь медленно улыбается, не отводя взгляд. В углах его глаз появляются тонкие морщины. Это странно, учитывая, сколько ему лет. Потому что, улыбаясь, из-за этих морщин он кажется старше. Рыжий отстранённо скользит по ним взглядом. По ним, по ямочке на щеке. Он уже растерял все свои давно отработанные реакции на мажорчика. Теперь остаётся просто смотреть. И получается неожиданно-серьёзно, когда он спрашивает:
— Где помада?
Хэ Тянь приподнимает брови.
— А?
Рыжий кивает на его губы. Поднимается к глазам и повторяет:
— Где помада. Запах бабы есть, а помады нет.
Хэ Тянь не ожидал — по всему видно. Удивлённо смотрит, изучает. Его взгляд недоверчиво вглядывается в глаза, пытается сковырнуть корку, заглянуть под кожу. А Рыжий чувствует растущее в грудной клетке напряжение. Необъяснимое. Хочется пихнуть его в плечо и сказать: отвечай, давай.
Ответь, сука, на мой вопрос.
Почему-то сейчас, когда вопрос уже прозвучал, становится очень важно услышать ответ. Но слышно только дебильную музыку. А потом двери с тихим звоном раздвигаются.
Они ещё какое-то время смотрят друг на друга. Рыжий коротко сжимает челюсти. Говорит:
— Ясно.
И выходит первым.
Он сверлит прямым взглядом здоровенную вазу, расположенную в самом конце этого бесконечного коридора. Ему кажется, что если он от неё отвернётся, то обернётся и действительно съездит Хэ Тяню по роже. Злость на него такая же неожиданная и необоснованная, как спокойствие, в котором они только что ехали в автобусе. В башке ни одной мысли: только тупое гудение и образы.
Образ Хэ Тяня, прижимающего девку (без лица и без имени) к стене. Она впивается пальцами в его плечи, зарывается в волосы. Травит запахом своих духов, пропитывает, как едкий порошок пропитал обои в подсобке Клетки. Выдыхает ему в рот.
Он закидывает её ноги себе на талию, как в плохой порнухе.
Она стаскивает с себя одежду.
Блядища.
Звук открываемой двери доносится, будто сквозь вату. Сквозь грязный и плотный туман. Сквозь судорожные удары сердца в башке.
Рука цепляет его за локоть:
— Гуань…
Рыжий не оборачивается даже — врезается руками в его плечи. Отпихивает. Бешено рычит, еле-еле разжимая сомкнутые зубы:
