Великорусские сказки Пермской губернии - Сборник Сборник (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
Влияние житийной литературы на печатаемые ниже сказки вне всякого сомнения, а это влияние — залог того, что сказка считается не пустым вымыслом, не бесцельной «складкой», а повествованием о действительных событиях, заслуживающим полного доверия[21]. Серьезная (не шуточная) сказка (не говоря уже о легендах) представляется другой раз душеспасительным, «божественным» рассказом, чем-то вроде «жития святых». Недаром же один сказочник рассказал мне среди других своих сказок подлинное житие св. великомученика Евстафия.
Даже в сказке Ломтева о Францеле, не особенно торжественной, волшебные предметы (кошелек-самотряс, кафтанчик-невидимка и трость с солдатами) даны герою какими-то таинственными богомолками, высокая нравственность коих оскорблена уже простым разговором их «названных» мужей, причем и разговор этот, будучи заочным, стал однако же сейчас же известен этим таинственным девам, ежедневно куда-то «улетавшим» на богомолье.
Наконец, о вере сказочников в действительность сказочных событий свидетельствует и самое стремление сказочников переделывать сказки в таком направлении, чтобы они получили более правдоподобный вид (ср. переделку сказки о царевне-лягушке Ломтевым и Савруллиным: №№ 19 и 28). Если видеть в сказках один вымысел, то надобности в таких переделках нет.
Замечу еще, что если человек верит в существование сатаны и чертей, то для него нет больших препятствий верить и в существование различных «Идолищ», не говоря уже о бесах, служивших Рязанцеву (№ 8), а тем более — верить в действительность волшебного кольца, данного герою сатаной за денежные жертвы (№ 87), или же в находку провалившимся сквозь землю проклятым сыном волшебной конопатки (№ 68).
* * *
Сказок о животных я не записал в Пермской губернии ни одной. На вопросы о них мне всюду отвечали, что такие сказки читают по книжке, а не рассказывают. Но в перепечатанном мною сборничке сказок, записанных братьями Вологдиными в Соликамском уезде в 1863-м году, таких сказок не менее десяти; в пяти из них (№№ 83, 84, 88–90) действующими лицами являются одни животные и в пяти (№№ 74, 75, 78–80) — животные рядом с людьми. К последним можно отнести также и мою сказку «Весёлый» (№ 62), равно как сказку «Медведь, заяц, паук и мужик» (№ 70) с вариантом ее в примечаниях. Не упоминаю здесь о сказках, в коих встречаются благодарные животные.
Легенд во всем моем сборнике напечатано шесть (№№ 15, 25, 29, 45, 58 и 64); в том числе два варианта известной легенды-сказки о Марке Богатом (№ 45 и 64).
Сказка-былина у меня, в сущности, только одна: Илья Муромец (№ 16), где встречаем также и «Егора Златогора» (Святогора). Кроме того, записанная Зыряновым сказка «Князь Киевский Владимир и Илюшка — сын Матросов» (у меня № 96) и своими действующими лицами, и особенно изложением напоминает былину. — Историческое событие затронуто в сказке «О Наполеоне» (№ 95).
Перепечатанные мною записи Вологдиных 1863 г. представляют тот интерес, что в них находим много детских сказок (отрывки животного эпоса и другие), которые в наше время так, в сущности, редки, при всей их общеизвестности: их теперь все знают из книг, а не по устной традиции. Во времена же Вологдиных грамотность была распространена еще много менее, и записанные тогда варианты не восходят к книге. Из этих записей две сказки (№ 74 и 81) производят впечатление чего-то незаконченного, неполного, как бы отрывков; можно думать, что это начала сказок, обработанные сказочником в самостоятельные рассказики для маленьких детей.
Записи Потапова того же 1863 г. (№№ 12 и 73) обе не совсем удачны: первая не закончена (хотя записавший этого, видимо и не подозревал), во второй — важный пропуск об исцелении безрукой матери.
Ученические записи (№№ 68–71) все несколько схематичны.
Среди напечатанных ниже башкирских сказок встречаются простые варианты сказок русских. Это обстоятельство и послужило для меня ближайшим поводом к тому, чтобы напечатать эти сказки в приложении к настоящему сборнику. Я, однако же, отнюдь не подбирал башкирских сказок, а только поставил на первом месте сказочника, сказки коего несколько ближе к русским. Вообще же я напечатал полностью весь записанный мной запас сказок трех башкирских сказочников из одной и той же деревни. Все эти три моих сказочника — не выдающиеся, а заурядные, каких легко встретить в каждой башкирской деревне, так как у башкир (по крайней мере у зауральских башкир, среди коих я жил не одно лето) знание сказок и интерес к ним распространены более, нежели у их русских соседей. Лучшие сказочники — обычно пожилые люди, и относятся к приезжим русским настолько недоверчиво, что сказок рассказывать не соглашаются ни за какие деньги.
По вопросу об отношении башкирских сказок к русским для меня не все ясно. Разумеется, башкиры позаимствовали много русских сказок, но у них есть и сказки, не имеющие ничего общего с русскими, а общие с киргизами и другими народами Средней Азии (ср. №№ 100, 107, 108). Сходство башкирской сказки о чудесной скрипке (№ 103) с соответствующею русскою сказкою о чудесной дудке, равно как и башкирской сказки «Старик и Деу» (№ 104) с соответствующей русской «Змей и цыган» настолько отдаленное, что, будучи вариантами, это, в сущности, совершенно различные и самостоятельные сказки.
Записанная мною от башкира сказка «Золотая гора» (№ 98) имеется, в близком варианте, в сборнике русских сказок Афанасьева (№ 136). При всем том я сомневаюсь, русская ли это сказка. В собрании В. И. Даля, которым воспользовался Афанасьев, были, вероятно, также и сказки башкирско-киргизские, записанные Далем в Оренбургском крае от русских или даже от инородцев.
Д. К. Зеленин
СКАЗКИ О ЖИВОТНЫХ
1(88). ЗАЯЦ И ЛИСИЦА (Лиса-повитуха)
Напечатано в Пермских губернских ведомостях
Жил-был зайчик да лисичка. У зайчика-то избушка лубенна, а у лисички-то ледянна. Вот пришла весна — у лисички-то избушка и растаяла.
Вот она и пришла к зайчику проситься да и говорит: «Куманек, куманек, пусти-ка меня на порожек». — Зайчик и говорит: «Лезь, кумушка».
Вот она посидела, посидела на порожке-то да и говорит: «Куманек, куманек, пусти-ка меня на приступочек». — «Лезь, кумушка».
Лисичка посидела, посидела да опять говорит: «Куманек, куманек, пусти-ка меня на голбчик». — «Лезь, кумушка».
Вот она посидела, посидела да и говорит: «Куманек, куманек, пусти-ка меня на полатцы-те». — «Лезь, — говорит, — кумушка, лезь».
Вот лисичка полезла на полатцы, легла спать да и говорит: «Куманек, ты меня утром разбуди — меня бабитьсястанут звать». — «Ладно, кумушка».
Вот ночью лисичка и стучит хвостом. Зайчик и говорит: «Чу! кумушка, вставай: тебя бабиться зовут». — Лисичка соскочила да и побежала на вышку,масличко есть; у зайчика на вышке-то масличко было. Вот она почаламасличко-то и пришла в избушку; зайчик и спрашивает у нее: «Кого Бог дал?» — «Початышка».
На другу ночь лисичка наказывает опять зайчику: «Куманек, ты меня разбуди — меня бабиться станут звать». — «Ладно».
Вот пришла ночь. Лисичка и стучит хвостом о полатцы… — «Чу! — говорит зайчик. — Вставай, кумушка: тебя бабиться зовут». — Лисичка соскочила и побежала опять на вышку, масличко есть. Вот поела и пошла в избушку. — «Кого Бог дал?» — спрашивает зайчик. — «Середышка».
На третью ночь лисичка опять наказывает зайчику: «Куманек, ты меня утром разбуди: меня бабиться станут звать». — «Ладно, кумушка».
Вот и опять ночью стучит лисичка хвостиком в полатцы. — «Чу! кумушка, вставай — тебя бабиться зовут».
Соскочила лисичка и убежала на вышку масличко есть. Вот поела и пришла в избушку. — «Кого Бог дал?» — спрашивает зайчик. — «Заскребышка».
Вот по одно утро и сдумал зайчик оладышкиизжарить да и говорит лисичке: «Кумушка, поди-ка сходи — где-то было масличко на вышке, дак принеси».
Лисичка сбегала на вышку и говорит: «Нет, куманек, ничего нету на вышке-то». — «Как, кумушка, нету? Было! Дай-ка я сам схожу!» — Сходил зайчик да и говорит: «Ты, видно, кумушка, съела?» — «Нет, куманек, ты сам съел да и забыл».
