Семейные хроники Лесного царя (СИ) - Бересклет (Клименкова) Антонина (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
«Уходи! Не смей развращать моего сына! Оставь его!»
Рогволода под льняной рубашкой морозом пробрало. Вроде бы и лето, и солнце светит, и птицы поют, ровно как минуту назад. Но вмиг вокруг него всё как-то потемнело, словно воздух сгустился. И холодом обдало могильным, иначе не сказать. А самое неприятное: на него смотрели с ненавистью. Со всех сторон. Сам Лес его ненавидел, единодушный с царем.
Князю стоило немалой силы воли, чтобы взять себя в руки, не убежать с воплем в сторону ведьминого терема, чтобы пятки сверкали. Он весело оскалился назло невидимому Хозяину, выкрикнул задорно:
— Прозевал ты своего мальца! Он меня выбрал — со мной от тебя уедет!
Лес недобро зашумел. Рогволод отодвинулся от колючего куста, который явственно потянул к нему свои ветки.
«Если ты причинишь ему вред, тебе не жить.»
— Это мне нежить говорит?! — не отступался князь, хоть сердце в груди колотилось так сильно, как не трепетало в детстве, перед субботними розгами. — Выйди, покажись, коль такой смелый, что князю угрожаешь! Видал я тебя — сопляк сопляком! Сам на своего сына глаз положил, да взять невинного не решался? А как тебе дорожку перебежали, сразу строгим отцом заделался? Ревнителем добродетели? Да ты!..
Рогволод заткнулся, получив хлесткий удар березовым прутом по лицу. Утерев кровь с рассеченной губы, князь усмехнулся:
— Негоже, царь-батюшка, эдак-то. Был бы ты мужиком, вышел бы честно, поговорили бы с глазу на глаз. А так с тобой и разговаривать нечего.
Показательно сплюнув перед собой под ноги, князь с оскорбленным достоинством ушел из-под лесной сени.
— Что случилось? — всполошился вышедший ему навстречу Драгомир. Привстав на цыпочки, ухватил любовника за подбородок, повернул ему голову, пальцем оттянул губу, чтобы лучше рассмотреть ранку.
— Ничего, — ухмыльнулся князь, отчего ранка опять открылась и закровоточила.
— Как же ничего! Как же ты так?.. — возмутился Мирош.
Но Рогволод заставил его замолчать — притянул к себе за пояс, притиснул, положив властную ладонь пониже спины. И чмокнул в уголок рта, оставив, как печать принадлежности, красное пятнышко.
Драгомир затих. Только глаза широко распахнул, не видя в мире ничего и никого, кроме князя. И неважно, что Лес смотрел на них сейчас со стороны опушки всеми своими глазами. Главное, он получил свой первый поцелуй. Почти поцелуй, но для начала ему и этого легкого касания хватило для счастья, такого огромного, что изнутри распирало грудь и мешало дышать. Или то было не счастье, а еще только надежда на него? Какое же тогда будет счастье настоящее? Драгомир и представить не мог, загадывать боялся...
На следующее утро они вдвоем покинули терем.
Драгомир еще накануне в сумерки по просьбе (вернее сказать — по приказу) князя сбегал на берег Сестрицы, к тайному броду. Свистнул протяжно трижды, как показал Рогволод. И на условный свист на том берегу откликнулись коротким посвистом, из кустов высунулась бородатая заспанная рожа. Драгомир, внутренне обмирая, показал позолоченную пряжку с князева плаща. Рожа понятливо кивнула, скрылась в кустах, после чего появилась вновь: мелкий мужичонка, прикидываясь рыбаком, спустил на воду плоскодонку — и сноровисто подрулил к ждавшему Миру. Без лишних вопросов шепотом договорились, чтобы к назначенному часу ждали здесь с лошадьми и охраной.
День сменил ночь, и Рогволод, хрюкая смешками, выпихнул сонного юного любовника из постели, нарядил в женскую одежду, позаимствованную из старых сундуков Лукерьи, так как сарафаны Милены, пусть и выглядели богаче, но были велики как в груди, так и по длине. Волосы убрали под ленту, косицу заплетать не стали, слишком короткая получалась — у девиц обычно до колена или до пяток, а тут равно как у малышни, стыдоба. Драгомир молча пожалел, что весной обрезал волосья, сейчас как бы пригодились, вот точно бы краше любых красавиц получился бы, князю попрекать его было бы не за что.
А Рогволод, выведя из родного терема царевича под локоток, словно украденную невесту, сиял физиономией ярче червонца! И поднявшийся злой ветер, кидавший песок в лицо, его не пугал. Не обращал внимания на шелест и скрип деревьев, мимо которых шли. Мешала высокая трава, хватающая за ноги словно нарочно сплетенными петлями, хлестали встречные ветки. Он не верил самому себе! И уже прикидывал в уме, как далеко с такой покладистой «любовницей» он сумеет зайти, ибо эдакой удачей, идущей в руки, грешно не воспользоваться в полной мере.
У Драгомира сердце было не на месте. Шел, куда князь вел, и не смел глаз от земли поднять. С каждым шагом в груди щемило, стучало, а то обрывалось: остаться ли? Вырваться из рук князя, который держит его уж слишком крепко, не опасаясь оставить синяки. Дойдут до реки — назад пути не будет. Зачем Драгомир ему? Зачем Драгомиру он? Верно ли князь полюбил или только врет? Разумеется, врет. Побудет Мир любовницей некоторое время, ну месяц, ну до осени. Потом вернется домой, просить прощения у отца. Или, что скорее, не вернется. Как братец Евтихий, тоже поедет путешествовать, искать свою судьбу. Так почему не уехать сразу? Зачем идти в позорное услужение к князю? Узнал уж его в близости, потешил любопытство — не хватит ли?
Драгомир крепко зажмурился, помотал головой, прогоняя непрошенные мысли. Не его это рассуждения! Внушенные сомнения — он-то сам нисколько не сомневается, что полюбился князю. По-своему, но стал приятен ему и дорог. И тот честен с ним, не обещает невозможного, не клянется в вечных чувствах, не скрывает, что везет в город тайной любовницей, на позорное место бесправной комнатной девки. А то, что сердце зовет назад — так это трусость! И отцовские чары.
Мир оглянулся вокруг: Лес хмурился, небо оделось тучами, деревья шумели листвой. Он мысленно попросил прощения за причиненную тревогу. Пообещал, что с ним всё будет хорошо, что он обязательно будет счастлив. В конце концов, Новый Город рукой подать — не на цепь же посадит его князь в хоромах! Драгомир найдет время, чтобы приплыть на родной берег, навестить семью.
«НЕ УЕЗЖАЙ»
Лесной царевич вздрогнул.
— Замерз неужто? — заметил Рогволод, обнял за плечи: — Или переживаешь? Не бойся, тебе в моем городе понравится! Золотого терема не обещаю, но на скотный двор точно не отправлю.
Князь громко рассмеялся собственной шутке.
Мир же резко отвернулся, низко опустил голову: на мгновение он отыскал глазами среди зарослей пятно мрака, откуда всей кожей ощущал пристальный взгляд.
«Прошу тебя!»
«Не проси.»
Полил дождь, холодный, непроглядный. Словно в полдень наступили сумерки, летом — зимние, густые, тоскливые.
Ждавшие на берегу лошади нервничали. Дружинники, явившиеся при оружии, говорили слишком громко, отвешивали пошлые шуточки. Когда завидели князя, да не одного, загоготали гусаками:
— А мы-то переживали! Мы-то гадали, не помер ли! А наш князюшка удалец, слетал на чертов бережок за чертовкой!
— Ведьму лесную себе нашел? Она его, что ль, после ран боевых выходила? Да в оплату за услугу потребовала ее под венец отвести?
— Под венец вряд ли, а возлечь на брачное ложе с такой чаровницей незазорно!
Парню, попытавшемуся ущипнуть «красотку» за мягкое место, князь с размаха и без предупреждения врезал в челюсть. Тот на ногах не устоял — с берега в реку плюхнулся. Но это вызвало лишь новую волну гогота, всё равно из-за дождя все были промокшие до нитки, купайся или нет. А к тяжелой руке и нелегкому нраву своего господина дружинники привыкли давно.
В седло Мира подсадил сам Рогволод. Лесной царевич думал только об одном: как бы в обморок не уплыть. Схватился за врученный повод, словно утопающий за соломинку.
Брод переходили верхом, лошадям вода пришлась по брюхо. Кони всхрапывали, недовольно ржали. Драгомир беззвучно молился, чтобы Лещук Илыч не наслал на них мавок-щекотух. Но водяной, к счастью, решил не вмешиваться в сугубо семейное дело.
«Простите меня. Прощайте!» — Мир знал от отца, что в городе не сможет связаться с Лесом.
