Семейные хроники Лесного царя (СИ) - Бересклет (Клименкова) Антонина (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
— За всеми не уследишь, — простил воеводу Яр. — Развелось людишек слишком много, да о совести совсем забыли. Законов не помнят, ни лесных, ни собственных человечьих.
Охотник, слушая, затрясся еще сильнее. Порывался в ноги упасть, но болотная нечисть не дала, на резкое движение схватили за шиворот, встряхнули, чтобы не отводил глаза, когда с ним сам царь говорит.
— За умышленный вред смертью должен ответить! — прогремел Яр. И грозно шагнул к пойманному, замахнулся. Но не ударил.
Всхлипнув, охотник прикрыл голову руками.
— Правша, значит, — определил Яр с холодной злостью. Отступил на шаг.
Человек, не веря, что его живым оставили, робко выглянул, но руки опускать не решился.
— Быстрой смертью не отделаешься, — сообщил владыка. — Всю жизнь будешь помнить свой грех. Коли вправду раскаешься, повторно не согрешишь и другим станешь напоминать о завете, что я заключил с вашими прадедами — через дюжину лет прощу. До того дня ходи и мыкайся, на посмешище и поучение прочим смертным.
Охотник заорал от боли: правая его рука, от самой ключицы до грязных ногтей, загорелась невидимым огнем. Кости жгло и выкручивало из суставов. Мышцы сводило, они усыхали на глазах, истончались в пергамент, пока от руки не осталась какая-то скрюченная сухая ветка.
Поняв, что с ним сотворили, человек разразился бранью. То ли такой неумный попался, то ли решил схитрить и вместо многолетней пытки попытался добиться мгновенной гибели. Яр, вскипев, лишил его за непочтение левого глаза. И в отличие от руки глаз не пообещал вернуть через срок.
Кривясь от презрения и брезгливости, Яр обернулся к лешему:
— Примешь на воспитание сирот?
Тот взглянул на хнычущих медвежат, вздохнул:
— Приму, куда ж деваться. Дочурке отдам, пусть нянчится.
Распрощавшись с воеводой, лесной хозяин отвел своего двойника обратно в овраг, где вновь растворил в болотной жиже.
Яр не спешил разрывать тончайшие нити связи. Потратил несколько лишних минут, лежа в покое под покровом мха: тщательно осмотрел свои владения, обманчиво тихие в ночной темноте. Не удержался, заглянул на границу земель, нашел старшего сына — тот спал. Поэтому Яр не стал его тревожить и коснулся сознания верного своего коня Полкана. Тот обрадовался весточке из дома, в свою очередь доложил повелителю, что у них день прошел спокойно до скуки. Яр попросил задержаться на границе, ему хотелось перед долгим расставанием еще раз увидеться с сыном. Чудо-скакун обещал исполнить просьбу. Лесной царь улыбнулся, зная, каким изобретательным бывает его необыкновенный конь, когда дело касается проказ — даст урок даже шуликунам.
Следующими Яр незримо проведал своих младших. Он редко позволял себе «подсматривать» за повзрослевшими отпрысками, но сегодня сделал исключение. Тем более двойняшки нашлись на крыльце материнского дома, перед сном вышли насладиться прохладным ветерком и переливчатыми звездами на высоком синем небе.
— Козу подоил? — требовательно перечисляла Милена.
— Угу, — привычно невозмутимо кивал Драгомир. Он стоял, облокотившись на резные перильца и запрокинув голову к небу.
— Мать сказала, что долго не вернется, — напомнила дочь. — А корма ей задал?
— Матери-то? — фыркнул Мир.
— Козе! — рассердилась Милка.
— И козе, и поросю, и курям, — смеясь, перечислил брат. — И соседушке молока поставил крынку.
— Это правильно, — кивнула, поуспокоившись, Милена.
Яр не стал вмешиваться в разговор, разорвал связь, пока его не заприметили. Не хватало еще выставить самого себя тревожным папашей, эдаким петухом-наседкой.
— Папаня, что ль? — шепотом спросила Милена.
— Угу, заглянул на минутку, — подтвердил Драгомир, которому тоже мало нравилось находиться под тайным родительским присмотром. — Уже «ушел».
Милена прислонилась к фигурному столбцу, держащему козырек крыльца, тяжело вздохнула.
— Опять кого-то услышала? — обернулся к сестре Мир. — Воды принести?
— Нет, прошло уже, — отмахнулась Милена. Потерла пальцами лоб, сдвинув расшитую жемчугом ленту выше на волосы. Да торопливо поправила обратно, огладила ладонью толстую косу.
— Опять какая-нибудь медведица или рысь своих зверенышей в темноте потеряла. А ты за всех беспокоишься, — проворчал Драгомир. — Или деревенский ребенок заблудился, аукает, соплями хлюпает. Найдутся сами!
— Нет, тут совсем другое, — не вспыхнув против своей привычки, тихо отозвалась Милена.
— А, опять твоя далекая несчастная страдалица?
— Очень далекая. Даже не знаю, где ее искать. Но за пределами отцовских земель, это точно. Где-то на закат, к северу.
— Очень подробные сведения! — хмыкнул Драгомир.
— А что ты хочешь: я едва ее слышу! И вообще не каждую ночь. Иной раз неделями молчит, как ни прислушиваюсь, будто умерла… Нет, всё! Мать пока не вернулась, я поеду. Хочу наконец-то выяснить, что там стряслось, — решительно заявила Милена. Брат вместо ответа пожал плечами.
В дом они не заходили, потому что там их подслушал бы соседушка-домовой, который мог по доброте душевной обо всём немедленно доложить отцу. И не докажешь, что уже сами за себя решать вправе! Вон Евтихия ведь отпустили гулять по свету, да и сам папаня в их возрасте успел пройти полмира и осесть здесь, в чужой для себя земле, освоиться и царство под себя вырастить. Нет же, они-де еще маленькие! А Миленка вообще девушка, мол, негоже ей без опеки невесть где носиться. Тем более и непонятно, куда ее заведет любопытство.
— Понимаешь, не могу я сделать вид, будто оглохла, — в который раз принялась объяснять брату Милена. Тот кивал, понимая, что она больше для себя самой рассуждает вслух. — По ночам слышу сквозь сон, словно зовет кто-то. И не меня, нет. Дочку свою потерявшуюся, что ли. Или ушедшего друга… Я не могу разобрать слов. А чувства такие острые, жалобные, плач прямо за сердце берет! Ну не могу я тут сидеть, если кому-то настолько плохо, понимаешь? А вдруг кроме меня и помочь-то ей некому? Ведь если б был кто-то там рядом, так давно б помогли, успокоили бы!
— Как же, дождешься! — фыркнул Драгомир. — Отец что о людях рассказывал, помнишь? От них помощи ждать нечего. Своих же камнями забивают по праздникам. А раз ты эту страдалицу слышишь, значит не человек она. Может, колдунья, может, еще кто.
— Наверное, — согласилась Милена. — Значит, тем более я обязана помочь.
Драгомир и не возражал.
— Матери можешь не говорить, а вот у отца отпроситься придется, — сказал он. — Даже если по воздуху полетишь, всё равно он тебя заметит и потребует ответа.
— Ну, уж папке как-нибудь зубы заговорю, не волнуйся, — заявила с хитрой улыбкой сестрица. — Улечу гулять, а тебя тут оставлю! За козой и курями присматривать.
— А я с тобой и не собирался, — проворчал Драгомир.
Сестрица, пользуясь преимуществом своего высокого не по-девичьи роста, со смехом дотянулась, взлохматила ему волосы на макушке. И радостно убежала в дом, пока не словила в ответ шлепок по мягкому месту.
Яр вернулся в спальню. И на миг застыл на пороге: Лукерья не ушла всё-таки. Завернулась в лоскутное одеяло, сложила руки в замочек на высокой груди — лежит, ждет мужа как примерная женушка.
Заметив его появление, Лукерья приподняла бровь с нарочитым безразличием:
— Опять убил кого-то?
— Надо было убить, — мрачно ответил Яр. Неторопливо разделся под пристальным взглядом супруги, но ради ее удовольствия надевать «мужественный» облик не стал. — Покалечил другим для примера. Дал срок раскаяться.
Лицо ведьмы осветилось улыбкой: подобного милосердия к человеческим существам от мужа она давно не помнит. Она сбросила с себя одеяло и протянула к нему обе руки.
Яра долго уговаривать не надо было — кинулся в объятия, выпрыгнув из сапог. Вот только буквально в полете над кроватью не удержался от шутки: из юноши превратился в малютку-фею с огромными крыльями бабочки за спиной. Пару секунд порхания над постелью, рассыпая искры мерцающей пыльцы с крыльев — в наслаждении богатством чувств супруги: удивление, досада неуместным легкомыслием, смирение с неисправимой сутью сумасбродного муженька. И приглашающая улыбка. Яр «нырнул» — с наслаждением зарылся головой по самые плечи между грудями жены, обхватил руками под бюстом, колышущимся от смеха, ногами попытался объять талию, да кукольной длины не хватило. Затих, блаженствуя.
