На острие луча - Шепиловский Александр Ефимович (электронную книгу бесплатно без регистрации txt) 📗

Утром его словно подменили. Он горячо, долго и как-то неумело тряс мне левую руку, а потом воскликнул:

— Великий из великих! Руководитель всего того, чего нет и что есть! Ты руль неба, ты столп земли! Тобой…

— Замолчи! — строго сказал я. — Или ты ничего не понял, чему я тебя во сне учил?

Он прижал руки к груди и воскликнул:

— О, Владыка вечности! Подумать только, какими глупцами были фараоны, считая себя владыками мира. И я среди них, невежа. Стыдно вспомнить, как жесток я был в общении с людьми — стадом бога! А рабы! Я считал ниже своего достоинства даже глядеть на них. Я преклоняюсь перед вами, Фил. Возвысил вас бог перед миллионами людей. Спасибо, что ли?!

— Называй меня на ты, — сказал я и спросил его имя.

— Квинтопертпраптех.

— О, слишком длинно. С сегодняшнего дня ты будешь Квинтом. Так вот, Квинт, присядь-ка сюда, давай выясним, сколько тебе лет и откуда ты. Знал ли ты фараонов Тефанахта или Псамметиха?

— Господин мой…

— Опять за старое? Я тебе просто друг, и мы вместе обсуждаем один вопрос. Так знал ли?

— Не знал я.

— А фараона Аменхотепа или Тутмоса?

— Не слышали мои уши.

— Ну, а Хеопса? У которого самая большая пирамида?

— Не знаю Хеопса. И пирамиды тоже. А что это такое?

— Огромное каменное сооружение. Вы же считали, что тело, превращенное в мумию при помощи определенных, должно быть, тебе известных молитв, овладевает вашей мудростью и становится нетленным. Так это?

— Ты говоришь, как главный жрец. Да, оно становится Саху. Но молитв нам, фараонам, знать не положено.

— Вы верили, — продолжал я, — что каждый человек обладает неким духом Ка, покидающим после смерти тело. Вы делали статую умершего, которая после особых церемоний получала способность принять Ка, и вместе с мумией помещали ее в гробницу, не забыв положить туда пищу и предметы домашнего обихода. Не окажись статуи или мумии на месте, а также, в случае их разрушения Ка навсегда оставался бесплотным. Вот поэтому и строили пирамиды-гробницы. Запутанные ходы, ловушки… надежно прятали. Пирамид много, а Хеопс переплюнул всех.

— Переплюнул?

— Ну, превзошел. Самую большую пирамиду себе возвел. Ее строили триста тысяч человек в течение двадцати лет.

— Он, должно быть, терпеливым был, этот Хеопс. А жесток ли он был?

— Суди сам. При постройке его пирамиды люди гибли тысячами. Умершего от усталости или побоев раба просто бросали у подножия пирамиды, и коршуны раздирали его тело, а шакалы разносили кости по всей пустыне.

— Хоть он и мой соотечественник, но большой негодяй. Его место в Месте Таинственном. Не жили бы ноздри его вообще. Мы пирамиды не строили, мы скромнее были.

Я улыбнулся.

— Ну, конечно, вы были великими скромниками. — Квинт иронии не понял и, довольный, согласно закивал головой.

— Хорошо. А фараона Джосера ты не знаешь?

— Не слышали уши мои.

— Ну, а про фараона первой династии Мину, того что объединил царство Верхнего и Нижнего Египта, слышали они?

— Нет и про такого не слышали.

— Так ты совсем древний! Тебе около шести тысяч лет.

— Да, да. Фил. Ты разумен уже с рождения. Ты мудр…

Я нахмурил брови. Квинт сразу осекся. Молодчина. Понимает меня.

— Теперь скажи, откуда ты?

— Не скажу точно я. Из Клахторуфия.

— Ра-ау тебе знакомо?

— Каменоломни? Видел, знаю. По соседству дворец мой стоял.

— Вот и отлично! Мы кое-что выяснили. Можно и позавтракать.

Много ночей я учил его нашему языку. Он понимал значение многих слов, но с произношением было сложнее, и мы этим занимались днем. Практиковались даже во время обеда. Квинт оказался дотошным учеником.

— Какая разница между картошкой и картофелем?

Или спрашивает:

— Борода — это волосы, усы тоже волосы, и бакенбарды — волосы, а волосы на голове как называются?

Порой заберемся в такие дебри, что я сам начинаю, путаться в словах не хуже его.

Гуляя по городу, Квинт больше не испытывал страха. Он восхищался и задавал мне массу вопросов.

Квинт уже разбирался во многих проблемах современной науки, но иногда запутывался в самых простых вещах. Хорошо объяснив устройство транзистора, он тут же мог задать вопрос: «А что такое баня?». И на выдумки он не был способен. Это меня несколько огорчило. И воспринимал он все слишком прямолинейно, как ребенок. Так, я однажды сказал, что природу трудно провести, трудно утереть ей нос. Он это понял в буквальном смысле и искренне удивился, неужели у нее есть нос? А то спросил, как человек может вылететь в трубу. Но я уверен, время устранит эти недостатки, и уж во всяком случае твердо знал, что помощником Квинт будет отличным.

Глава третья

Хорошо помню тот влажный теплый вечер, когда я впервые включил ядроскоп. В вакуумную камеру для большей оригинальности я поместил тогда обыкновенный ржавый гвоздь. Для чего-то, помню, закатал рукава и подсел к окуляру гудящего ядроскопа. Так и хотелось взглянуть на атом, но я не торопился, я предвкушал удовольствие и растягивал его. Другой бы на моем месте сказал, что сидел с замирающим или колотящимся сердцем. У меня этого не было, я не больной и стометровку перед включением не пробегал. Волнение — другое дело. Я волновался и, не дождавшись успокоения, еще выше закатал рукава и прильнул к окуляру. Тут же гудение ядроскопа прекратилось, и он вышел из строя. Раздосадованный, я вскочил и проверил блоки питания с трансформатором. Все исправно. Значит, поломка внутри.

Всякий понимает, как трудно найти маленькую неисправность в большой сложной машине. Я снял боковые люки, верхнюю крышку и для начала сделал беглый обзор. Все в порядке. И контакты целы. Частичная разборка тоже ничего не дала. Наступила ночь. Моросил нудный противный дождичек, под стать моему настроению. Пришлось начинать полную разборку, и лишь глубокой ночью я нашел причину. Но что это была за причина! Виновником моих мучений оказался клоп. Да, да! Клоп! Зловредное насекомое вползло в щель и замкнуло собой два крохотных волоска проводки…

С рассветом сборка была закончена, дождь прекратился, и я уже без всякого волнения приник к окуляру.

Признаться, сначала я разочаровался, хотя этого и следовало ожидать. Ведь атом по существу пуст. Если его увеличить до объема шара диаметром четыре метра, то в центре будет находиться ядро в четверть просяного зернышка, а на периферии несколько незримых пылинок — электронов. Поэтому в первый раз я ничего не увидел. Но я сумел сфокусировать волны тяготения так, что объем уменьшился до кубического сантиметра, атом кажуще уплотнился, и только тогда, добившись предельного увеличения, я увидел его, как вижу яблоко на столе. Он выглядит как туманное, не имеющее резких границ слабосветящееся чарующим зеленоватым светом пятно, в центре которого выделялся неподвижный, но уже более четко очерченный комок — ядро. Бешено вращающиеся вокруг ядра электроны сливаются в сплошное облако.

С помощью специального механизма я как бы замедлил время вращения в двести миллиардов раз. Ох, и заманчивая картина открылась взору!

Величаво и грациозно плывут по орбитам электроны. Впрочем, даже не плывут, а как-то размываются по ним. Электрон — вовсе не шарик. Он не твердый и не мягкий. Его не надуешь и не сожмешь, не разорвешь и не продырявишь. Это что-то хитрое и непонятное, но ясно видимое — вроде размытого пятна, которое постепенно расплывается и, наконец, затухает совсем. Формы электрона я так и не рассмотрел: мельтешит перед глазами. Покажется вроде круглым и только я отмечу про себя этот факт, а он уже огурец не огурец, сапог не сапог. Даже мне однажды показалось, что электрон был похож на мою физиономию, рассматриваемую сквозь мокрое стекло. Мало того, эта физиономия состроила мне гримасу и стала отворачиваться.