Судьба попугая - Курков Андрей Юрьевич (книги без сокращений .TXT) 📗
— Он меня бросил… — с трудом выдавила из себя Зоя, и в ее глазах снова заблестели слезы.
— Кто? Когда? — спокойно спрашивал Соколов. Добрынин слушал его голос и по-доброму завидовал спокойствию и хладнокровию майора.
— Сеня… Семен…
— Как фамилия?
— Гаркавый… — сказала Зоя, и слезы уже полились по ее щекам.
Майор налил в стакан воды из графина, поднес ей, подождал, пока она глотнула немного, потом вернулся на место.
— Дальше рассказывайте!
Софронтов оживленно ерзал на стуле, тоже с интересом наблюдая как за Матросовой, так и за майором. И из-за этого ерзанья правый пустой рукав пиджака снова вылез из наружного кармана.
— Слышь, Добрынин, — зашептал он.
Народный контролер обернулся, понял сразу, в чем дело, и засунул рукав обратно.
— Он сказал, что распишемся десятого, а не сказал, что отпуск у него до шестого… и уехал…
Снова слезы покатились по красивому личику девушки-вредительницы.
— Значит, — старался помочь ей майор, — Семен Гаркавый приехал в отпуск… краткосрочный отпуск?
— Да.
— Из армии? — уточнил майор.
— Да.
— Приехал в краткосрочный отпуск из армии, пообещал жениться, но обманул и уехал назад. Да? Зоя кивнула.
— И из-за того, что вас обманул красноармеец, вы стали плохо относиться ко всей армии, да? Зоя замотала головой.
— Нет, — прошептала она. — Я не знаю, что со мной было…
— Вы его любили? — спросил майор. Зоя кивнула.
— А сейчас, сейчас тоже любите?
Зоя снова кивнула, но с небольшим опозданием.
— Ну в общем ясно, — майор Соколов посмотрел на остальных. — Как я и говорил — личные причины.
— А что же делать будем? — немного нервничая, спросил Фомичев.
Майор задумался.
— У меня ребенок от него будет! — вдруг проговорила Зоя и снова зарыдала.
— Мда-а, — выдохнул майор.
Добрынину стало жалко девушку. Видел он, что хоть и вредительница она, но не настоящий враг. И тут же злость в нем возникла, злость на этого красноармейца, соблазнившего и бросившего такую красивую хрупкую девушку. И захотелось Добрынину сказать что-то о своих чувствах.
— Я думаю, — заговорил народный контролер, — что виноват здесь этот Семен… Опозорил он Красную Армию…
— Сейчас-сейчас, — остановил его майор. — Товарищ Добрынин, я в общем-то с вами согласен, но нам надо решить, что делать. Ладно, Зоя, — обернулся майор к девушке. — Идите в общежитие и будьте у себя в комнате все время. Вы можете понадобиться.
Девушка ушла.
— Ну что, — майор обвел взглядом оставшихся в кабинете мужчин. — Давайте решать. Я сперва свое мнение скажу. Зоя Матросова — не закоренелый преступник. Вред она, конечно, нанесла, и за это придется отвечать. Но как представитель НКВД я должен добиваться максимальной справедливости. И поэтому предлагаю нам вынести такое решение: через военкомат вызвать гражданина Гаркавого в краткосрочную командировку сюда, заставить расписаться с обманутой им девушкой, а после этого уже определить вину и меру наказания гражданки Матросовой.
Добрынин улыбнулся.
— Я это тоже думал, — сказал он.
— Согласен, — сказал Софронтов.
— Ну что ж, — Фомичев почесал затылок. — А до этого времени? Пустить ее обратно в цех или уволить?
— Пусть работает, — сказал майор. — Она больше не будет, я уверен.
Через два дня в Сарск приехал рядовой Гаркавый в сопровождении прапорщика.
Ничего не знавшую о решении майора Соколова Зою вызвали из цеха и приказали идти в городской ЗАГС. Туда же привезли на машине Семена Гаркавого. Солдат, зайдя в комнату регистрации браков и увидев там Зою, остолбенел и несколько минут не мигая смотрел на девушку.
— Ну что ты? — сказал Добрынин, подойдя к нему сзади и дотронувшись до плеча. — Не бойся.
В комнате были только свои: директор фабрики, Софронтов, майор Соколов и Добрынин. Добрынин и Соколов расписались вместо свидетелей в книге регистрации браков.
После этого вместе с солдатом Гаркавым и его прапорщиком вернулись на фабрику, где засели в кабинете Фомичева.
Только теперь услышал рядовой Гаркавый, к чему привело его предательство любимой девушки. Несколько раз он краснел, слушая майора Соколова. Зоя была спокойнее. Самые страшные минуты остались позади, и теперь она, уже замужняя женщина, взявшая мужнину фамилию, думала о будущем и о тех немногих испытаниях, которые предстояло ей преодолеть на пути к нормальному семейному счастью.
— Завтра будет суд, — под конец сказал майор Соколов. — К счастью, именно гражданский суд, а не военный трибунал. И каким бы ни было наказание, я прошу вас, гражданин и гражданка Гаркавые, отнестись к этому спокойно и рассудительно. Впереди у вас еще длинная жизнь.
Суд был недолгим, но справедливым. Рядовой Гаркавый осознал свою вину и просил, чтобы наказали его, а не Зою. Однако суд принял другое решение: узнав, что рядовому срочной службы Семену Гаркавому оставалось служить еще четыре года, суд приговорил Зою Гаркавую к четырем годам заключения, чтобы не пришлось им ждать друг друга дольше, чем следует. Многие присутствовавшие на суде плакали, а особенно плакали женщины, когда после вынесения приговора молодоженам разрешили попрощаться.
Зоя и Семен долго обнимали друг друга. И тоже плакали. И никто не торопил их и не отрывал насильно друг от друга, хотя стоял в двух шагах прапорщик, который должен был отвезти рядового Гаркавого обратно в часть, а с другой стороны терпеливо ждали Зою два солдата войск НКВД и шофер.
Уже после суда, когда почти все разошлись, но Добрынин и Ваплахов, взволнованные и задумчивые, все еще сидели в зале, к ним подошел майор Соколов.
— Вы знаете, — сказал он, — а я в них верю. Думаю, за следующие четыре года они многое поймут, и дальше у них будет счастливая жизнь.
Добрынин, сглотнув комок в горле, кивнул. Ваплахов был где-то глубоко внутри себя — он вспоминал суд над лжекоммунистом Кривицким и думал о том, что жизнь действительно становится добрее и лучше.
Глава 33
Трудно было Банову первые дни привыкать к свой новой подкремлевской жизни. Все вроде было хорошо. И еды им хватало на двоих с Кремлевским Мечтателем. Спал он со стариком в одном шалашике, но старик крепко храпел, и храп этот будил Банова каждую ночь. И тогда выходил Банов из шалаша, смотрел на звезды и думал о Москве. О школе своей думал, о Кларе. Страшно делалось ему, когда понимал он, что в каком-то смысле предал он и школу со своими учениками, и любимую женщину, бывшую для него не только женщиной, но и самым близким по мировоззрению товарищем. Переживал он сильно, даже появлялись капитулянтские мысли, предлагавшие ему пойти сдаться, рассказать все и ждать справедливого решения своей участи. Но, будучи человеком неглупым, понимал Банов, что справедливое решение его участи может привести и к двадцати годам тюрьмы, и к расстрелу. И поэтому, хоть и выслушивал он такие мысли терпеливо, но их советам не следовал. Стал уже думать, как бы улучшить свой подкремлевский быт. Первым делом, конечно, собирался поставить себе отдельный шалаш недалеко от шалашика Кремлевского Мечтателя. Уже и место выбрал между трех елок — малозаметное со стороны и вполне надежное. Натаскал туда веток, но до самого шалаша дело еще не дошло. Много оказалось работы у Банова — старик его сразу секретарем своим определил, ну а Банов даже рад был такому доверию.
По-прежнему каждый день приносил курьер два мешка: один с письмами, второй — с посылками и бандеролями. Старик теперь распечатывал только посылки и бандероли, а письма Банову поручил. Попросил, чтобы самые интересные письма Банов откладывал, а обычные и неинтересные клал обратно в мешок, чтобы отдать курьеру на следующий день для последующей доставки их в Институт марксизмаленинизма.
Так и просиживал Банов с завтрака до обеда и с обеда до ужина над бесконечными письмами. Интересных писем было мало, но все-таки были. Кто-то из далекой сибирской глубинки не соглашался с «Апрельскими тезисами», написанными Кремлевским Мечтателем много лет назад, и писал свои аргументы. Кто-то предлагал свои собственные мысли для будущих работ Кремлевского Мечтателя. Многие письма начинались со слов «Дорогой Эква-Пырись!». Прочитав первое такое письмо, в котором писавший просил «Эква-Пырися» «послать ему удачную охоту», Банов вспомнил, что когда-то Кремлевский Мечтатель спрашивал его насчет этого странного имени. Помнил Банов и то, что решили они в тот раз, что так переводится на какой-то язык имя Кремлевского Мечтателя. Должно быть, так оно и было.
