Судьба попугая - Курков Андрей Юрьевич (книги без сокращений .TXT) 📗
— Товарищ контролер, — прозвучал рядом приятный голос дежурной по цеху. — Посмотрите! Добрынин обернулся.
Женщина держала в руках уже проклеенного красноармейца.
— Вот здесь, — она показала на кончик ружейного дула, — остается отверстие для надувания. Пробочки делают в другом цеху, они здесь в коробке. И вот, когда клей просох, мы берем готовое изделие, подставляем его отверстием к этому дышлу…
Дежурная нанизала фигуру на тоненькую трубочку, прикрученную плашмя к краю стола. Потом нажала ногой на педаль под столом, и красноармеец мгновенно взбух, надувшись.
Добрынин от неожиданности сделал шаг назад.
— Там, под столом, — говорила женщина, — дозатор талька, смеситель и углерод под давлением. И теперь изделие готово.
Уже на выходе из цеха Добрынин остановился на секунду, пристально осмотрел занятых работой женщин и, кивнув сам себе в ответ на какую-то мысль, вышел.
Этим же вечером, когда рабочие ушли, Добрынин и Софронтов решили внимательно осмотреть цех. В цеху было довольно чисто, и воздух был прозрачным, что удивило Добрынина.
Внимательно осмотрев все углы и поверхности цеха, Добрынин и Софронтов тем не менее ничего подозрительного не нашли.
Вернулись в отдел кадров. Заварили чаю и задумались.
— Во всяком случае, ты прав в том, что те, кто работают на разматывателе и пресс-резаке, прокалывать не могли, — сказал кадровик. — Давай их сразу вычеркнем из списка.
И, вытащив список из стола, Софронтов пробежал глазами фамилии и, взяв карандаш, стал вычеркивать, называя фамилии, с которых было снято подозрение:
— Солодова… Кормухина… Володина… Кошкина… Белопольская… Шехерева и… Щербак… да и вот Липкина тоже… Остается двадцать… Учитывая характеристики и личные дела, я думаю, надо проверить первым делом Кузнецову, Матросову и Морозову… видишь, они из верующих семей, хоть и комсомолки.
Пока пили чай, народного контролера пронзила мысль.
— Слушай, — сказал он, опустив только что поднятую кружку обратно на стол.
— А давай этих работниц по четыре до обеда и по четыре после обеда командируем в другие цеха…
Софронтов прищурил глаза и непонимающе пожал плечами.
— Зачем? — спросил он.
— Ваплахов будет проверять качество, и если в какой-то день до или после обеда у всех красноармейцев будут целые глаза, значит вредительница была в этой четверке, которая была в это время в другом цеху.
— Ну ты хитрец! — одобрительно сказал Софронтов. — А такой простой с виду! Только надо директору сказать. Они позвонили директору, но его в кабинете не было.
— Слушай, а может, майору позвоним? — предложил Добрынин.
Майор Соколов был у себя. План ему очень понравился, и он попросил к утру сделать для него копию списка подозреваемых.
Вернувшись к себе в общежитие, Добрынин проинструктировал сонного уркуемца насчет следующих нескольких дней.
Спал он ночью крепко и хорошо, в отличие от Ваплахова, отработавшего смену за двоих и даже во сне отхаркивавшего вкус резины изо рта. Однако это не помогало, и он ворочался с боку на бок, то просыпаясь, то впадая в неустойчивую дрему, которая всякий раз заканчивалась приступом тошноты.
Утром приказом директора фабрики первую по списку четверку командировали в цех надувных шариков.
Томительное ожидание овладело Добрыниным, и хоть понимал он, что мог бы сейчас пойти в комнату контроля и, помогая Ваплахову, ждать там, но что-то держало его, не выпуская из отдела кадров, ставшего на несколько дней штабом расследования.
Перед самым обедом он все-таки заглянул в комнату контроля.
— Ну как? — спросил он.
— Есть проколы, — ответилурку-емец, вытирая со лба пот.
Добрынин кивнул и вернулся в отдел кадров. Там же они и пообедали, благодаря заботе директора. После обеда Софронтов вычеркнул фамилии первой четверки из списка подозреваемых.
Наступило время для командирования второй четверки. Вечером список подозреваемых сократился еще на четыре фамилии.
Оставалось только ждать, и двое пожилых мужчин, взявшие на себя ответственное задание, терпеливо ждали, зная, что в конце концов победа будет на их стороне.
В конце следующего рабочего дня урку-емец, несмотря на огромную усталость, счастливо улыбнулся зашедшему Добрынину.
— После «беда проколов не было, — сказал он. Добрынин был счастлив. Он обнял Ваплахова и побежал в отдел кадров. Тут же доложили они с Софронтовым и Фомичеву, и майору Соколову о том, что подозреваемых осталось четверо.
— Что ж, — довольным голосом сказал Соколов. — Значит, дальше будет так — две из четырех командируются утром, другие две работницы — после обеда. Вечером доложите.
Дело шло к концу. Круг смыкался вокруг вредительницы, и, понимая, что после окончания этого дела жизнь снова станет монотонной и грустноватой, Добрынин потерял свой азарт. Еще день-два, думал он, и снова они вдвоем с Ваплаховым по восемь часов в день будут надувать красноармейцев, рабочих и крестьян, и если это продолжится, то вкус резины и талька останется во рту до конца жизни.
День спустя подозреваемых оставалось только две: Матросова и Заболоцкая. Поздно вечером, сидя в отделе кадров, Добрынин еще раз просматривал их личные дела, читал характеристики, проверял ведомости по уплате проф-взносов, а также взносов в другие общественные организации. Нет, думал Добрынин, это не Заболоцкая. Заболоцкая — честный и ответственный работник. Пять почетных грамот, две фотографии в «Сарской правде», значок ударника. Оставалась Матросова, двадцатилетняя комсомолка, выросшая в семье баптистов, малообщительная, иногда заносчивая, два раза ушедшая с общефабричного собрания, без наград и не пользующаяся уважением товарищей. Чём больше думал о ней Добрынин, тем сильнее была его уверенность, что именно она — самый настоящий вредитель. И ясно становилось Добрынину, что неправ майор Соколов, считая, что только сумасшедшие могут прокалывать глаза резиновым красноармейцам. Нет, думал народный контролер, если бы работала Матросова на танковом заводе, то вред от нее был бы намного серьезнее, а если бы она была медсестрой в военном госпитале?.. На последний вопрос Добрынин испугался даже мысленно ответить. Хотя, вспомнив о таких людях, как Софронтов, понял народный контролер, что ни на танковый завод, ни в военный госпиталь человека с такой характеристикой не взяли бы.
В пятницу круг вокруг Матросовой окончательно замкнулся. Подозрения Добрынина подтвердились еще раз, когда одна из работниц, ничего не зная о происшедшем, сообщила, что Матросова носит с собой на работу шило. Конечно, эта бдительная работница думала о чем-то более страшном, хотя вряд ли убийство может быть страшнее ненависти к Красной Армии.
Поздно вечером в пятницу в здании фабрики одиноко светилось одно окно — в кабинете директора Фомичева.
Посередине кабинета стояла все еще в синем комбинезоне краснолицая заплаканная Зоя Матросова, в общем-то красивая девушка, стройная, с каштановыми волосами, спускающимися на плечи.
Фомичев сидел за своим столом. Рядом сидели майор Соколов, Добрынин и начальник отдела кадров Софронтов. Пустой правый рукав пиджака Софронтова бесформенно лежал, опустившись на колено, и кадровик попросил Добрынина сунуть рукав в наружный карман.
— Ну что, начнем, товарищи! — сказал майор Соколов. — Расскажите, Зоя, как вы стали на путь вредительства.
Матросова хотела что-то сказать, но снова разрыдалась, закрыв лицо руками и вздрагивая.
— Вы же взрослый человек, возьмите себя в руки, — сказал, скривив губы, майор.
Девушка немного успокоилась и подняла пугливый взгляд на смотревших на нее мужчин.
— Давно вы этим занимаетесь? — спросил майор Соколов.
Она отрицательно мотнула головой.
— Почему вы не любите Красную Армию?
— Я люблю Красную Армию… — едва слышно прошептала Зоя.
Добрынин смотрел на нее и не чувствовал к ней никакой вражды — такой хрупкой и безвредной казалась она.
— Но если вы любите Красную Армию, то зачем прокалывали глаза красноармейцам? — допытывался майор Соколов.
