Сегодня, мама! - Лукьяненко Сергей Васильевич (мир книг .TXT) 📗

— Их к тебе не пускают? — жалостливо спросил я.

— Казнили их, — тихо ответила она, и две запоздалые слезинки скатились по ее щекам.

— Как это казнили? — опешил я. — За что?

— За то, что папа был простым гончаром, а мама — женой простого гончара. А у фараона не может быть родственников низкого происхождения.

— Ну и логика, — поразился я. А у Стаса лицо стало такое, будто он тоже собрался плакать.

— Лина, прости меня, — сказал он просто, и я даже зауважал его. — Я сам не знаю, что на меня нашло.

— Да ладно. — Она вытерла слезы. — Ты же не знал ничего. К тому же скоро я встречусь с ними, — и она улыбнулась.

— С кем? — не понял я.

— С папой и мамой, — ответила она, продолжая мечтательно улыбаться. — Ведь фараон тяжело болен и знает, что скоро умрет. А вместе с ним в царство мертвых отправятся его самые любимые слуги и, конечно, жена. Он для того и женится, чтобы в землях Анубиса у него была молодая жена.

У меня комок подкатил к горлу, а Лина продолжала:

— И я не боюсь туда уйти, ведь сказано же в первой песне жреца Неферхотепа: «Время, которое проводится на этом свете, — сон». А в землях Анубиса меня ожидает пробуждение в прекрасном мире, и там я снова найду своих родителей.

— Религия — опиум для народа, — по-русски пошутил Стас невесело. И закончил философски: — А может, так и лучше…

В это время глаза Лины окончательно высохли, и она сказала, понизив голос, так, чтобы не услышал Улик:

— Но иногда все-таки страшно. Сказано в песне арфиста: «Оттуда никто не приходит обратно». И вдруг прав герой Ани, который не верил в царство мертвых? Так говорил он богу Атуму: «Нет в той пустыне воды, она глубока-глубока, она темна-темна, она вечна-вечна». Порой я думаю так же.

И тут я вдруг допридумал то, что начал придумывать вчера перед сном.

— А фараон хотел бы вылечиться? — спросил я для начала.

— Конечно, — ответила Лина. — Только никто его вылечить не может. Он уже двенадцать лекарей крокодилам скормил, а двоим повезло: он их отравил ихними же лекарствами.

Отлично! То есть не то отлично, что лекарей поубивали, а то, что я выяснил главное.

— Лина, — сказал я, — по-моему, ваш Ани прав. А раз так, тебе нужно спасаться. Если мы отсюда выберемся, мы тебя возьмем с собой. Там, откуда мы пришли, тебя будут учить в школе, ты будешь ездить на машинах, летать на самолетах…

— А кто такие самолеты?

— Не кто, а что, — поправил я. — Самолеты — это такие большие серебряные птицы, внутри которых сидят люди.

Зря я про самолеты начал. Сразу почти напрочь потерял ее доверие. Сначала-то она мечтательно протянула: «Красиво…» — но потом вдруг встряхнула головой и сказала:

— Мальчишки любят придумывать. Это нечестно. Я-то вам всю правду рассказала.

— Да Сет с ними, с самолетами, не это главное, — постарался я исправить положение. — Я тебе клянусь, что там тебе будет хорошо. И уж точно никто там тебя не заставит замуж выходить.

— И что же, я всю жизнь буду жить одна?

— Почему одна?! Станешь старше, сама себе мужа найдешь. Который понравится.

Тут Стас сделал вид, как будто что-то уронил, и принялся лазить по глиняному полу камеры. Но я-то понял, зачем он там лазает: чтобы мы не заметили, как он покраснел.

Но Лина на него вовсе не обращала внимания. Она напряженно думала. Наконец повторила брезгливо:

— Сама найду мужа? Но ведь это стыдно! Женщина не должна искать себе мужа.

Прямо «Белое солнце пустыни» какое-то. Только паранджи не хватает.

— Ладно, — продолжал я, чувствуя, как удача ускользает между пальцев. — И с мужем тоже, Сет с ним. Главное — не убьют тебя. А жить нужно, потому что никакого царства мертвых нет.

— А ты откуда знаешь?

— От верблюда, — огрызнулся я, хотя слова «откуда» и «от верблюда» в древнеегипетском совсем не рифмуются. Но почему-то именно это ее сразу убедило. Может быть, в этом совсем древнем и отсталом Египте вместо кошек священные животные — верблюды?

— Хорошо, — сказала она. — Только как вы спасетесь? Отсюда не убежишь.

— Ты с фараоном можешь поговорить?

— Могу конечно. Только я стараюсь лишний раз с ним не встречаться.

Стас к этому времени уже оправился от смущения и с любопытством прислушивался к нашему разговору.

— Придется встретиться. Передай ему сегодня же, что я — великий лекарь своего народа и могу исцелить его за пять минут.

— Это правда? — не поверила она.

— Честное слово, — ответил я. — С помощью волшебных браслетов…

— …и специальных заклинаний, — влез Стас.

— А это еще зачем? — спросил я его по-русски.

— Пусть думают, что без нас не справятся, а то браслеты отберут, а нас все равно поджарят.

«Умен», — удивился я мысленно. А Хайлине, подумав, сообщила:

— Сегодня я ему ничего передать не смогу, он сегодня свадебную юбку примеряет. Только завтра утром.

Времени оставалось в обрез.

— Постарайся пораньше, — попросил я.

— Хорошо, — кивнула она. — Только, мне кажется, фараон тебе не поверит.

— А ты скажи ему — пусть попробует. Если я наврал, меня все равно на костре сожгут, так ведь? А вдруг не наврал?

— Хорошо, попробую, — пообещала она и, попрощавшись, вышла.

— И какое заклинание мне читать прикажешь? — спросил я Стаса, когда дверь за ней закрылась.

— Да какая разница, — махнул он рукой. — Главное — по-русски. Хоть считалочку какую-нибудь возьми.

Глава четвертая,

в которой я вспоминаю про двойную уху

— Ну и как это, интересно, вы меня лечить будете? — спросил фараон, когда Улик и Ергей привели нас утром к нему. Мы в это время, само собой, лежали у его ног. Традиция такая. Традиции уважать надо. Пульты-оживители мы предусмотрительно отстегнули от браслетов и сунули в карманы.

— О всеблагой фараон, попирающий… — начал я, но забыл, чего он там попирает, — попирающий…

— Стопами небо, а головой — земные недра! — помогая мне, выкрикнул Стас. Окружающие фараона вельможи и советники ахнули и в ужасе закрыли лица руками.

— Так, — сказал Неменхотеп, — по-вашему, выходит, я стою вверх ногами. Хорошее начало. Поехали дальше.

— Не слушай моего бедного брата, — сказал я торопливо. — Он слегка ослеплен твоим сиянием, вот и двинулся рассудком.

Стас недобро зыркнул на меня, но благоразумно промолчал. А я продолжил:

— Недуг твой, о фараон, проистекает от чрезмерной мудрости твоей и величия.

Неменхотеп понимающе покивал:

— То-то я гляжу, все мои советники такие здоровые.

Советники потупили взоры.

— Говори, — благосклонно кивнул мне фараон.

— Для полного исцеления нужно надеть на запястье вот этот браслет, — я поднял над головой руку. — После чего я прочту особое заклинание.

— И все? — недоверчиво поджал губы фараон.

— Все.

— А вместе с болезнью мои мудрость и величие не того…

— Нет-нет, не бойся, — заверил я.

— Ну давай попробуем, — протянул он руку. И я было начал отстегивать браслет, но меня остановил Стас.

— Пусть сначала гарантии даст, — шепнул он по-русски, — а то мы его вылечим, а он на радостях нас опять же зажарит.

Резонно. Я остановился.

— А как я могу быть уверен, что, когда тебя вылечу, ты нас отпустишь?

— Фараон сидит перед ним с протянутой рукой, а он еще смеет рассуждать! — поднял густые брови Неменхотеп. — Вообще-то я с самого начала подозревал, что вы — непочтительные отпрыски пустынного шакала, а теперь окончательно убедился. Давай сюда, говорю! — и он слегка наклонился, вытянув руку еще ближе ко мне.

Но отступать было некуда, и я упрямо сказал:

— Гарантии нужны, гарантии.

— А слово фараона тебе, значит, не гарантия? Все слышали? — обернулся он к придворным. — Писец, занеси-ка в протокол: «Слово фараона ему до светильника».

В этот момент в зал влетел воин, согнувшись в три погибели, пробрался вдоль стенки к верховному жрецу Гопе и что-то зашептал ему на ухо. Выслушав воина, тот выступил вперед и сначала в знак обожания поднял обе руки вверх, а затем, пав ниц, разразился речью: