Распыление. Дело о Бабе-яге (СИ) - Зимина Татьяна (книги без сокращений .txt) 📗
Обрез спросил разрешения устроиться в комнате Бабули — я не успела открыть рот, чтобы отбрить его как следует, а Ласточка уже разрешила… Дети, даже Глашка, без звука отправились спать, умывшись и почистив зубы, я тоже не стала выкобениваться — глаза слипались сами собой, так что по лестнице, в нашу с Ласточкой комнату, я поднялась не помню как. Переоделась в ночнушку и вырубилась.
А потом мне приснился зов. Он летел над тихими крышами домов, над сонными печными трубами и ветвями черешен, меж заборов и тёмных фонарных столбов, мимо запертых дверей и забранных ставнями окон.
И во сне я поняла, что это Бабуля.
Встав с постели — босые ноги приятно холодили деревянные половицы, — я ступила в квадрат лунного желтого света, шедшего сквозь тонкие занавески. И, закутавшись в этот лунный свет, как в одеяло, пошла…
Внизу, перед входной дверью, увидела близняшек. Переглянувшись, мы кивнули друг дружке. Казалось, что поступаем мы очень разумно и даже правильно. Единственно верным способом. Отперев дверь, мы дружно шагнули на крыльцо, а потом дальше, в мокрую от предрассветной росы, траву.
Он ждал нас за домами, у реки: огромный, лохматый, похожий сразу на медведя и на волка. Тяжелая голова со светящимися, как плошки с горящим маслом, глазами, низко опущена, лоб покрывает бугристая чешуя. Но мы не боялись, мы понимали, что так Бабуля теперь выглядит.
Зверь беззвучно позвал, и мы подошли к нему. Близняшки, громко смеясь, стали его гладить, я тоже хотела обнять за шею и зарыться лицом в густую шерсть…
И тут перед глазами мелькнул огонь. Зверь фыркнул и отскочил, а потом, в ярости ударив в землю огромной лапой, заревел.
— Уходи. — сказал тот, кто держал огонь. — Уходи, и я не причиню тебе вреда.
— Они мои. — зарычал зверь. — Они мои, и должны быть со мной. Им будет хорошо со мной, на той стороне…
— Уходи. — перед мордой Зверя вновь загудело пламя. — Ты не можешь больше заботиться о них. Ты больше не человек.
— Мне не нужно быть человеком для того, чтобы заботиться о тех, кого я люблю! — зарычал Зверь. Он вновь махнул лапой, но тот, кто ему возражал, увернулся, и лапа не задела его. — Они мои и будут принадлежать мне.
— Ты утратил все права, став зверем. Если ты не уйдешь, мне придется тебя убить. — Зверь засмеялся.
— Давай сразимся! — зарычал он. — Я сломаю тебе шею, вырву внутренности и всё равно возьму то, что принадлежит мне по праву!
Человек с горящей веткой вытащил громадный пистолет и направил его Зверю в грудь.
— Нет! — закричала я и бросилась на него, стараясь вырвать оружие.
— Нет! — закричали близняшки и встали перед Зверем, загораживая его своими телами.
Зверь утробно захохотал.
— Видишь? Они сами пришли ко мне! Ты не сможешь меня убить, не причинив боли им…
Тьму прорезал бледный, неуверенный луч — краешек солнца показался над рекой и в этот же миг раздался громкий, пронзительный крик петуха.
С меня будто сорвало прозрачный, но душный мешок. Сразу всё стало отчетливым и ярким. Зверь больше не казался добрым и красивым. Он был огромен, черен, как подземельный мрак, и так же страшен. Напротив нас стоял Таракан. В одной его руке догорала ветка — от нее остался небольшой огрызок, в другой, дулом вниз, он держал пистолет.
Я еще вернусь… — прорычал Зверь и растворился в отступающей тьме.
— Что случилось? — спросил Сашка. — стоя в уличной пыли, он зябко поджимал босые ноги. — Я думал, это всё сон… Что мы здесь делаем? — хлопая глазами, он глядел по очереди на меня и Таракана. Глашка беззвучно плакала, глотая слёзы.
— Что случилось, дядя Тара? — он пытался сдерживаться, но голос предательски дрожал, а в носу хлюпало. — Это был Бабуля, да? Он приходил за нами?
— Он нас любит. — сказала на удивление спокойным голосом Глашка. — Он хотел, чтобы мы пошли с ним. Я хочу к нему.
— Зря ты вмешался. — кивнул Сашка. — С ним нам будет лучше.
— Простите, детки. — виновато развел руками Тара. — Ошибся. Я не знал, что это Бабуля. Думал, чудовище…
— Он не чудовище! — заорал, срываясь на визг, Сашка. — Он нас любит, а ты его прогнал! — бросившись на Таракана, он замолотил его кулачками.
Стряхнув оцепенение, я подхватила Глашку на руки и крепко прижала к себе. Моё сознание раздвоилось: одной половиной я понимала, что Зверь — это уже не Бабуля, что он изменился, и никогда уже не будет прежним, но другой… Другой я жаждала оказаться рядом с ним. Запустить пальцы в густую шерсть, почувствовать его силу, его могущество… Помотав головой, чтобы избавиться от наваждения, я стала успокаивать близнецов.
Подойдя к крыльцу — хорошенькое мы представляли собой зрелище: босые, чумазые, в ночнушках, Глашка — у меня на руках, Сашка — вцепившись в Таракана мертвой хваткой, — столкнулись с Ласточкой и Обрезом.
— Где тебя носило? — с ходу налетел на парня Таракан. — Я велел тебе стеречь верхний этаж, а ты?
А я стояла молча, и только глазами хлопала. Были они оба — моя Ласточка и Тараканов Обрез — раскрасневшиеся, встрепанные, и видно, что одевались впопыхах… А еще они держались за руки. Таракан тоже, видимо, всё это заметил, потому что осекся на полуслове и заткнулся.
А я подумала: зря Таракан на Обреза ругается, он своё дело исправно делал. Ласточка-то с нами не пошла…
Глава 12
— Значит, а-ля Гаммельнский Крысолов. — произнес Лумумба, задумчиво постукивая по чашке кончиками пальцев.
— Именно, что а-ля. — кивнул Таракан. — к сожалению, дети полностью попали под его влияние. Только Ласточка нашла в себе силы сопротивляться. — он бросил косой взгляд на красивую девушку, та почему-то покраснела и поспешно опустила лицо в чашку. Маша нервно хихикнула, но тут же зажала себе рот ладошками.
Наставник сделал вид, что не заметил всех этих перемигиваний, а мне стало интересно: что у них тут происходит?
— Он придет снова. — тихо сказала Маша. — Я знаю, я чувствую. И Таракан попытается его убить. А я тогда попытаюсь убить Таракана… — на глазах у нее выступили слёзы, лицо сделалось бледное-бледное, и каждая веснушка засияла, как крошечное солнце.
— Спокойно, товарищи! — гаркнул Лумумба так, как он один только умеет. — никто никого не убьет. — все заинтригованно уставились на него — чего учитель и добивался. Для пущего эффекта выдержав паузу, он сообщил: — Мы его расколдуем.
— Как? — у Маши загорелись глаза.
— Еще не знаю. — честно ответил Лумумба, чем, на мой взгляд, несколько подпортил впечатление, но Машу это не смутило. Теперь она смотрела на наставника, как на идола и путеводную звезду в одном флаконе.
Я, к своему глубокому удивлению, почувствовал… обиду? Ревность?
— Вопрос в другом. — сказал Таракан, задумчиво водя кончиком ножа по салфетке. — Захочет ли он возвращаться?
— Конечно захочет! — Маша удивленно подняла брови. — Он же нас любит! Он же пришел прошлой ночью, он хотел, чтобы мы пошли с ним…
— Дети шли бесконечной серой колонной по серым размытым дорогам, шли спотыкаясь, оскальзываясь и падая под проливным дождем, шли согнувшись, промокшие насквозь, сжимая в посиневших лапках жалкие узелки… — процитировал Таракан.
— Нет, не так. — помотала головой Маша. — Они шли радостно, щебеча и болтая, и скрылись в тумане…
— И кстати, раз уж зашла речь… — перебил её Лумумба. — А где, собственно, дети?
Мне тоже было интересно, о каких детях мы тут всё время говорим. Никого младше Маши я лично не заметил.
— Обрез предложил им поехать на каникулы. — сказала молчавшая до того Ласточка. — У него мама в деревне, недалеко…
— Недалеко — это сколько?
— Двадцать километров. — ответил Таракан. — Мы подумали, что оставлять их здесь слишком опасно. Прошлой ночью я успел в последний момент.
