Дьюма-Ки - Кинг Стивен (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗

Розенблатт пожал плечами. Шея его покраснела. Я даже испугался, что голова у него сейчас взорвётся. Наконец он воскликнул:

— На хер правила, мисс Истлейк!

— БРАВИССИМО! — прокричала Мэри, засмеялась и вскинула руки к потолку, вызвав очередной взрыв аплодисментов. Ещё громче захлопали, когда Розенблатту наконец-то удалось зажечь древнюю картонную спичку и поднести огонёк к сигарете: Элизабет уже зажала губами кончик мундштука.

— Кто она, папочка? — спросила Илзе. — Помимо того, что живёт по соседству?

— Если верить газетам, одно время она играла активную роль в культурной жизни Сарасоты.

— Не понимаю, почему это даёт ей право отравлять наши лёгкие сигаретным дымом? — фыркнула Линии. Вертикальная складка вновь появилась меж её бровей.

Рик улыбнулся.

— Cherie, после всех баров, в которых мы побывали…

— Здесь таких баров нет! — Вертикальная складка углубилась, и я подумал: «Рик, ты, конечно, француз, но тебе предстоит ещё многое узнать об этой американской женщине».

Элис Окойн что-то шепнула Дарио, и тот достал из кармана жестяную коробочку с мятными пастилками. Высыпал их себе на ладонь, коробочку протянул Элис. Она передала коробочку Элизабет, которая поблагодариладевушку и стряхнула сигаретный пепел в жестянку.

Пэм какое-то время как зачарованная наблюдала за Элизабет, потом повернулась ко мне.

— И что она думает о твоих картинах?

— Не знаю, — ответил я. — Она их ещё не видела. Элизабет взмахом руки предложила мне подойти.

— Вы познакомите меня со своей семьёй?

Я познакомил: начал с Пэм и закончил Риком. Джек и Уайрман также обменялись рукопожатиями с Пэм и девочками.

— После всех наших телефонных разговоров очень приятно наконец-то увидеть вас вживую, — улыбнулся Уайрман Пэм.

— Взаимно. — Пэм оглядела его с головы до ног. Должно быть, увиденное ей понравилось. Потому что её лицо осветила искренняя улыбка. — Мы сделали всё, чтобы выставка состоялась, не так ли? Он нам жизнь не облегчал, но мы своего добились.

— В искусстве лёгких путей нет, девушка, — прокомментировала Элизабет.

Пэм посмотрела на неё, по-прежнему сияя искренней улыбкой — той самой, в которую я когда-то влюбился.

— Знаете, меня уже давно никто не называл девушкой.

— Для меня вы юная и прекрасная, — ответила Элизабет. Сейчас она ничуть не напоминала ту женщину, что неделей раньше сидела в этом самом инвалидном кресле, ссутулившись, наклонившись вперёд, бормоча под нос что-то нечленораздельное. Пусть выглядела Элизабет крайне измождённой, передо мной был совершенно другой человек. — Но не такая юная и прекрасная, как ваши дочери. Девочки, ваш отец — очень талантливый человек.

— Мы им гордимся, — ответила Мелинда, теребя пальцами ожерелье.

Элизабет ей улыбнулась, посмотрела на меня.

— Я хочу увидеть картины и составить собственное впечатление. Вы не откажете мне в этом удовольствии, Эдгар?

— Буду счастлив, — ответил я, но чертовски занервничал. Какая-то моя часть боялась услышать её оценку. Боялась, что Элизабет может покачать головой и вынести вердикте прямотой, на которую давал право её возраст: «Изящно… ярко… экспрессивно… но, пожалуй, ничего особенного. Если по большому счёту».

Уайрман уже собрался взяться за ручки кресла, но Элизабет покачала головой.

— Нет, позволь Эдгару, Уайрман. Пусть он устроит мне экскурсию. — Она вытащила из мундштука наполовину выкуренную сигарету — узловатые пальцы двигались на удивление проворно — и загасила в жестянке. — Юная леди права… думаю, мы все надышались этой гадостью.

Мелинде хватило такта покраснеть. Элизабет протянула коробочку Розенблатту, который взял её с улыбкой и кивком. Потом я не раз задавался вопросом (знаю, это ужасно, но — да, задавался): сделала бы она ещё несколько затяжек, если бы знала, что эта сигарета для неё последняя?

vi

Даже те, кто понятия не имел о существовании единственной оставшейся дочери Джона Истлейка, почувствовали, что она — Личность, и человеческая волна, которая хлынула к дверям после громкого вскрика Мэри Айр, двинулась в противоположном направлении, когда я покатил кресло с Элизабет в нишу, где висели «Закаты с…». Уайрман и Пэм шли слева от меня; Илзе и Джек — справа. Илзе иногда бралась за правую рукоять, выправляя курс кресла. Мелинда и Рик держались позади, Кеймен, Том Райли и Боузи — за ними. А уж за этой троицей следовали остальные гости.

Я не знал, удастся ли мне втиснуть кресло в зазор между стеной и импровизированным баром, но у меня получилось, и теперь я толкал его по узкому проходу, довольный тем, что всё остались позади. В какой-то момент Элизабет воскликнула:

— Стоп!

Я тут же остановился.

— Элизабет, вам нехорошо?

— Одну минутку, дорогой… подождите.

Я стоял, она сидела, глядя на картины. Через какое-то время вздохнула.

— Уайрман, у тебя есть бумажная салфетка? — спросила она. Он достал из кармана платок, развернул, передал Элизабет.

— Обойдите кресло, Эдгар, — попросила она. — Встаньте так, чтобы я могла вас видеть.

Бочком я протиснулся между креслом и одним из столов, составляющих стойку бара. Бармен со своей стороны придерживал стол, чтобы я его не перевернул.

— Вы можете встать на колени, чтобы наши лица оказались на одном уровне?

Я смог. Мои Великие береговые прогулки дали результат. Она сжимала в одной руке мундштук (дурацкий и при этом великолепный), в другой — платок Уайрмана. Смотрела на меня повлажневшими глазами.

— Вы читали мне стихи. Потому что Уайрман не мог. Вы это помните?

— Да, мэм.

Разумеется, я помнил. Это было приятное времяпрепровождение.

— Если бы я сказала вам: «Память, говори», [158] вы бы подумали о человеке — не могу вспомнить его фамилию, — который написал «Лолиту», не так ли?

Я понятия не имел, о ком она говорит, но кивнул.

— Но есть ещё и стихотворение. Я не помню, кто его написал, но начинается оно словами: «Пообещай мне, память, не забыть ни аромата роз, ни шороха струящегося пепла; Пообещай, что я ещё прильну к зелёной чаше моря, хоть один последний раз…» Эти строки трогают вам душу? Я вижу, что трогают.

Пальцы, державшие мундштук, разошлись, рука потянулась ко мне, погладила по волосам. И у меня возникала мысль (со временем я в ней только укрепился), что вся моя борьба за жизнь и стремление вновь стать самим собой окупились прикосновением руки этой старой женщины. С гладкостью потрескавшейся ладони. С пальцами, которые не могли полностью разогнуться.

— Живопись — это память, Эдгар. Проще не скажешь. Чем яснее память, тем лучше живопись. Чище. Эти картины… они разбивают мне сердце, а потом оживляют его. Мне так приятно знать, что созданы они в «Салмон-Пойнт». Несмотря ни на что. — Она подняла руку, которой прежде погладила меня. — Скажите, как вы назвали эту картину?

— «Закат с софорой».

— А эти… как? Наверное, «Закат с раковиной», и дали им номера с первого по четвёртый?

Я улыбнулся.

— Вообще-то их шестнадцать, начиная с рисунков цветными карандашами. Здесь висят самые лучшие. Они сюрреалистичны, я знаю, но…

— Нет в них ничего сюрреалистичного, они классические. Любой дурак это увидит. Они включают в себя все элементы: землю… воздух… воду… огонь.

Я увидел, как губы Уайрмана беззвучно прошептали: «Не утомляй её!»

— Почему бы нам быстренько не посмотреть все остальные картины, а потом я принесу вам чего-нибудь прохладительного? — спросил я её, и Уайрман одобрительно кивнул, поднял руку с соединёнными в кольцо большим и указательным пальцами. — Тут жарко, даже с включёнными на полную мощность кондиционерами.

— Согласна, — ответила она. — Я уже немного устала. Но, Эдгар…

— Что?

— Приберегите картины с кораблём напоследок. После них мне точно потребуется что-нибудь выпить. Может, в кабинете. Один стаканчик, но с чем-то покрепче кока-колы.