Город вамиров (Вампирская серия) - Феваль Поль (полная версия книги TXT) 📗
— Это Мерри Боунс, лакей нашего Неда! — прошептала Она с удивлением, смешанным с надеждой. — Вероятно, он пришел к Бартону на помощь.
Грей-Джек пожал плечами и проворчал:
— Дьявол бы побрал этого грязного проходимца!
То ли с чердака, то ли из подвала донесся громкий крик на гэльском наречии, и наша Анна, олицетворение доблести, собиралась уже выбежать из зала, когда механизм в высоком футляре начал издавать грохочущие звуки.
Часы пробили тринадцать раз и, пока раздавался их бой, одеревеневшие фигуры в трактире понемногу приходили в движение. Лысая дама за стойкой открыла глаза, трактирщик перенес вес с одной ноги на другую, попугай спросил: «Ты уже обедал, Дукат?» и клювом расчесал хозяину усы, мальчишка покатил обруч и завопил: «Я видел мертвеца», а тощая птица над циферблатом распахнула свои огромные крылья и прокуковала тринадцать раз.
Одновременно между стойкой и часами отворилась дверь. В проеме показалось длинное костистое тело с шапкой косматых встопорщенных волос на голове, похожих на те кисти, что цепляют к древку копья и называют «бунчуками». Вслед за Мерри Боунсом (ибо это был не кто иной, как бедный ирландец) появились точнейшие двойники всех бывших в зале, а именно безликого трактирщика, попугая, собаки, напоминавшей человека, мальчика с обручем и лысой толстухи.
Единственное различие состояло в том, что вошедшие казались несколько бледнее тех, кто был внутри, и трактирщик № 2 сжимал в руке громадную дубину. Его взгляд (поскольку вместо глаз у него был взгляд) чуть отливал зеленым.
Но, когда наша Анна посмотрела на трактирщика № 1, она увидела, что и у него появилась дубинка, а взгляд заблестел зеленым.
Это была ужасная битва. Мерри Боунс, бедный дьявол, очутился меж двумя огнями. Весь зверинец, который уже скрывался в трактире, набросился на него с бешеной яростью вместе с двойниками. Две собаки и мальчишки вцепились ему в ноги, попугаи старались выклевать глаза, две мегеры сдавили горло и два трактирщика, размеренно поднимая и опуская дубинки, как кузнецы свои молоты, колотили по его черепу.
Окаменев от безграничного ужаса, Она наблюдала за чудовищной битвой. Что же до Джека, то этот старый греховодник, во всей глупости национальной неприязни, скрестил руки на груди и прошипел:
— Пусть ирландец сам выпутывается! Это его дело.
И действительно, ирландец выпутывался изо всех сил. Он был безоружен, но одна его голова стоила целой пушки. Дубинки, опускаясь на его череп, всякий раз отскакивали, словно от настоящей наковальни. Заросли его волос даже не примялись. Я не могу в точности сказать, как именно Мерри Боунс защищал ноги, горло и глаза, но за ту минуту, что длилось сражение, он не получил, как заметила наша Анна, ни единой царапины. Напротив, оба попугая вскоре отступили, беспорядочно хлопая крыльями, а толстухи начали отдуваться, высунув языки. Рядом два маленьких негодника барахтались на спине, изображая собой перевернутых крабов. Псы рычали в отдалении, избегая опасности. Не лучше пришлось и трактирщикам: Веселый Скелет по очереди всадил им в животы свой череп и отшвырнул их к противоположным стенам — одного на север, другого на юг.
Да, то было великолепное зрелище, хоть достойный лакей и не принадлежал к дворянству и впервые узрел свет дня в презренной стране. Рискованным прыжком он перескочил через стол, стрелой пересек комнату и исчез за входной дверью.
Кстати сказать, у него хватило времени послать воздушный поцелуй нашей Анне и наградить Грей-Джека иным подарком, от которого щеки последнего вздулись, будто у него вырвали три зуба.
Исчезая в ночи, Мерри Боунс крикнул, обращаясь к нашей Анне:
— До встречи! Скоро принесу железный гроб!..
Если бы Она посвятила один из своих шедевров занимающему нас сейчас предмету, то в пояснительных заметках, помещенных вслед за основным повествованием, мы получили бы подробные сведения о жутком, но малоизвестном социальном классе вампиров. У нее собралось немало сведений и выписок о них; она получила ценные данные и от господина Гоэци, который (в одном из своих обличий) был весьма эрудированным человеком.
Эти сведения проливают некоторый свет на обитателей трактира «Пиво и Братство», равно зверей и людей, ибо явленные здесь звери, как и люди, были не более чем составными частями одного и того же вампира.
Я расскажу вам позднее поразительные вещи, связанные с этими существами, что разделяют с человеком некоторые свойства, но не являются людьми.
В данный момент я лишь бегло засажу на одну из самых необычных аномалий расы вампиров: расщепляемость или, если вам угодно, делимость особи. Она использовала этот последний термин, как более научный.
Каждый вампир является группой, представленной главной формой, но обладающей произвольным количеством других, вспомогательных форм. Знаменитым вампиром Грана, который в XIV веке наводил ужас на оба берега Дуная у города Офен [19], были мужчина, женщина, ребенок, ворон, лошадь и щука. Об этом свидетельствует история Венгрии. Мадам Бради, вампиресса из Сегеда, считавшаяся также упиром, была петухом, военным, адвокатом и змеей.
В дополнение к данной особенности, каковая и сама по себе составляет немалую загадку для современной науки, каждая вспомогательная форма, как и форма доминантная, способна воспроизводить или удваивать себя.
Как вы уже могли заметить, семейство трактирщика находилось одновременно и в зале, и вне его, что создало серьезную угрозу для Мерри Боунса.
Мне остается упомянуть еще об одном и, вероятно, наиболее странном факте: все семейство безликого трактирщика, вне зависимости от того, рассматривали вы его как живую (до известного предела) группу или исключительно механическую систему, управляемую пружинами часов, состояло лишь из вспомогательных фигур. Основная форма отсутствовала.
Вы все поймете, когда я добавлю, что главой клана, душой этой группы, был… да, да, вы правильно догадались. Трактирщик, его жена, попугай, собака, маленький мальчик и, возможно, кукушка в часах — все они являлись господином Гоэци!
Скоро я предоставлю вам убедительные доказательства этого…
Но вам необходимо знать, что такого рода связка существ, в одно и то же время одиночных и множественных, словно бы наглядно воплощающая самые непостижимые таинства нашей христианской веры, не рождается единой. Ее требуется сложить вместе, сплотить, округлить, как выигранные ставки в карточной игре или снежный ком. Так, печально известному месье Гоэци, к примеру, пришлось выпить кровь всех обитателей «Пива и Братства», прежде чем вобрать их в себя. Согласитесь, что указанное свойство чрезвычайно полезно для вампиров!
Глава пятая
Продолжая рассказ, я попрошу вашего позволения вернуться немного назад, чтобы поведать о случившемся с главными, по сути, героями моего повествования: Эдвардом С. Бартоном, Корнелией, графом Тиберио и Летицией Палланти.
На дальнем берегу Рейна, к востоку от Утрехта и в отдалении от низин, обязанных своим существованием победе человека над морем, возвышается над прекрасными лесами и холмами замок Витт. Именно там жил Тиберио Пальма д’Истрия из семейства Монтефальконе, который вошел в прославленный дом де Виттов благодаря браку с графиней Грите, троюродной теткой нашей дорогой Корнелии.
Графиня Грите была красива, сведуща в искусствах и науках и благочестива, как небесная святая. К сожалению, однако, ее образование не простиралось особенно далеко в отношении музыки, танцев и языка Италии, которые были тогда на вершине моды.
Поэтому, когда родители Корнелии умерли и обязанности опекуна драгоценного ребенка были возложены на графа Тиберио, ей пришлось задуматься о выборе наставницы.
Италия в те дни поставляла их столько же, сколько ныне Англия. Не знаю, какие рекомендации решили дело в пользу синьоры Палланти, но во всей вселенной, безусловно, было не найти другую столь одаренную молодую девушку. В знании латинских и греческих авторов она могла почти поспорить с графиней Грите, прекрасно разбиралась в алгебре и тригонометрии, с удивительным шармом декламировала французские трагедии, включая трагедии Вольтера, танцевала, как Терпсихора, играла на гитаре, арфе, клавесине и трехструнной лире; она могла наизусть прочитать весь «Освобожденный Иерусалим» [20] в обратном порядке, от последнего стиха к первому.
