Круг - Страндберг Матс (библиотека книг .txt) 📗
Линнея говорит быстро, как будто чувствует, что должна попросить прощения, но хочет сделать это как можно быстрее. Можно ли вообще назвать ее слова извинением? Мину снова становится досадно, когда она вспоминает слова Линнеи, написанные про «М.»: «…у меня от нее голова лопается».
– Ладно, проехали, – отвечает она, желая, чтобы сделать это было так же просто, как сказать.
– Хорошо. У меня есть новость, – говорит Линнея. – Я теперь тоже могу читать в Книге Узоров.
– С какого момента?
– С вот прямо сейчас. И я кое-что нашла. Я сижу, смотрю в Узороискатель и не понимаю, как могла не видеть этого раньше.
Круто, думает Мину. Скоро эта проклятая книга будет рассылать информацию всем, кроме меня.
– И что она говорит?
– Сложно объяснить. Я даже не уверена, что сама понимаю. Поэтому я и хотела поговорить с тобой. Ты, наверное, единственная, кто может понять, что это на самом деле значит.
– Я постараюсь.
– О’кей… Это про… про одну вещь. Я не могу объяснить. Это что-то, предназначенное только для одного. Если это что-то разделить на нескольких, эффект будет не тот.
В животе у Мину становится щекотно, как бывает при решении сложной математической задачи. Она уже слышала то, о чем говорит Линнея.
– Продолжай, – говорит она, открывая ящик тумбочки и вытаскивая записную книжку.
Линнея раздраженно вздыхает.
– И вроде один человек все время будет оказываться вне системы. Если же он умрет, вне системы окажется следующий. И следующий. И следующий…
– Подожди, – говорит Мину.
Пальцы не слушаются ее, когда она лихорадочно листает страницы.
– Что такое? – спрашивает Линнея.
– Ида говорила то же самое. Когда обнаружила, что может читать в Книге Узоров, – отвечает она наконец, долистав до нужной страницы. – Вот как она сказала: «Oно как бы сделано для одного. И тогда всё супер. А если их больше, то кто-то один всегда остается за бортом. Но если тот, кто за бортом, исчезнет, тогда за борт попадает следующий. И следующий. И следующий. Пока никого не останется». Она сказала, что это что-то типа «атмосферы».
В ту же секунду отдельные части мозаики складываются в целое. Вот он, ответ. Разумеется. Здорово. Мину уверена, что не ошиблась.
– Я знаю, о чем книга пытается рассказать, – говорит она. – Про магическую защиту. Про то, о чем директор говорила в самом начале. Ну помнишь, и она, и Совет думали, будто у нас есть магическая защита. Можешь посмотреть в книгу еще раз, когда мы теперь знаем, что это? Может, узоры сложатся в другой ответ.
– Подожди немного, – отзывается Линнея.
Она долго молчит. За это время мама Мину успевает подняться по лестнице и зайти в ванную комнату. Она, должно быть, только что вернулась из больницы. Из крана начинает литься вода.
– О’кей, – говорит Линнея. – Да, точно, это про магию защиты. Она существует только для одной Избранницы. Книга пытается рассказать о том, какой эффект возникает, когда защита распределяется вместо одного на семерых. Магия не может защитить всех одновременно. Кто-то из нас все время оказывается незащищенным. Это как своего рода предохранительный клапан. Магия не может объять сразу несколько разных душ, охватить разные чувства, желания, мысли. Она просто взорвалась бы, не имей она возможности выхода.
– Значит, кто-то один всегда оказывается беззащитным, – произносит Мину. – И пока этот кто-то жив, все остальные в безопасности. Но если этот кто-то умирает…
– …то приходит очередь кого-то другого оказаться вне защиты, – заканчивает Линнея.
Мину наугад ищет следующий шаг в логической цепочке.
– Элиас, должно быть, был первым, кто оказался вне защиты, – говорит она. – Когда он умер, пришла очередь Ребекки. А потом моя. Это я нахожусь сейчас вне защиты.
Они обе долго молчат.
– Но почему нападение на тебя провалилось? – спрашивает Линнея. – Мы не знаем, какими силами обладал Элиас, но Ребекка могла, черт возьми, швырять силой мысли тяжеленные предметы. Что можешь ты, чего не могли они?
– Не знаю, – отвечает Мину.
И думает про черный дым. Про то, как она смогла развеять его, во всяком случае, на некоторое время. Было бы хорошо рассказать об этом Линнее, но сама мысль о таком разговоре почему-то кажется Мину запретной.
– Очень может быть, завтра мы получим ответ на все вопросы, – говорит Линнея. – После разговора с Густавом.
– Будем надеяться.
– Боишься?
Линнея, наверное, единственный человек на свете, кому может прийти в голову задать такой вопрос.
– Нет, жду не дождусь, – отвечает Мину.
Линнея смеется. И добавляет, уже серьезно:
– Удачи.
Они прощаются, и Мину снова ложится на кровать.
Она закрывает глаза. Мысли обрушиваются на нее лавиной, странно, что она еще не погребена под ней.
Почему Элиас и Ребекка погибли, а ей позволили выжить?
Элиас погиб в школе. Ребекка тоже.
«Школа – это вместилище зла».
Может, тот, кто преследует их, не так силен вне школы?
Она думает про расщелину на школьном дворе.
Она думает про кроваво-красную луну, нависшую всей тяжестью над шепчущимися лесами Энгельсфорса.
Она думает про кота, про письмо, которое Николаус написал сам себе. Про последние слова. Memento Mori. Помни о смерти.
Она думает про список вопросов Густаву, который составила сегодня вечером. Она думает про Густава у библиотеки и про Густава в темноте у виадука. Густав, которого любила Ребекка. Густав, который, возможно, убил ее.
«Я не могу. Я не могу сделать этого. Я не буду слушаться».
Эти слова преследуют Мину до тех пор, пока она не засыпает.
50
Солнце просачивается сквозь полуоткрытые жалюзи в гостиной Николауса. Анна-Карин сидит, наклонившись вперед на стуле, и смотрит на свои ноги. На ней красные носки. Большой палец левой ноги торчит наружу.
Она рассказала все, от начала до конца, ни разу не посмотрев Николаусу в глаза. Про маму. Про кипящую воду. Про Яри. Про «несчастный случай». Который на самом деле был нападением на нее. Про то, как она пыталась геройствовать и к какой это привело катастрофе. Она только что закончила рассказывать про дедушку. Больше сказать нечего. Она рассказала все до конца, а Николаус до сих пор молчит.
Анна-Карин проводит ногой по полу, что-то липкое цепляется к ее носку. Наклонившись, она отцепляет белый, похожий на жвачку кусок.
– Эктоплазма, – говорит Николаус. – Они на днях проводили ритуал. Да, ты ведь тоже косвенно в нем участвовала, насколько я понял.
Анна-Карин поднимает глаза. Николаус ласково смотрит на нее. Все это время она сидела, ожидая выговора. И теперь едва справляется со слезами. С тех пор как она вчера навестила дедушку, ей постоянно хочется плакать. Как будто наружу выходят все годы старательно подавляемого горя.
– Вы ненавидите меня? – спрашивает Анна-Карин.
– Разумеется, нет.
– Но остальные ненавидят, да? Они не могут иначе относиться ко мне.
– Никто не ненавидит тебя, Анна-Карин, – спокойно говорит Николаус. – Но тебе, и правда, следовало рассказать нам обо всем раньше.
Анна-Карин кивает.
– Мне было стыдно.
– Все мы когда-то делаем то, за что нам бывает стыдно, – говорит Николаус.
– Но я натворила слишком много бед.
Николаус наклоняет голову и вдруг становится чуть-чуть похож на дедушку Анны-Карин.
– Задумайся на мгновение над моей судьбой. Единственное мое предназначение – быть вашим провожатым. А мы уже потеряли двоих Избранных. Если кто и должен стыдиться, так это я.
– А вы стыдитесь?
– Раньше – да, – говорит он. – А потом понял, что моя жалость к себе стала убежищем, в котором я скрывался от остального мира.
Анна-Карин не говорит ни слова. Она вертит в руках белый комочек. Он кажется теплым.
– Ты совершила много ошибок. Но так же, как тебе надо научиться прощать близких людей, тебе надо научиться прощать саму себя. Многое можно простить, Анна-Карин. Нужно только уметь принять прощение.
