Истории, рассказанные у камина (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан (прочитать книгу .TXT) 📗
Он замолчал, когда поезд с грохотом завернул за поворот и они увидели впереди черный провал шахты. Мы сняли доски, которые закрывали его, и расчистили квадратный вход. Для удобства погрузки угля линия подходила очень близко к стволу шахты, так что нам пришлось всего лишь переложить пару рельсов, чтобы подвести ее к самому провалу. Они даже выступали на три фута над краем. Мы видели две головы, высунувшиеся из окна – Караталь сверху, Гомес снизу, – но то, что увидели они, заставило их замолчать. И все же они не могли заставить себя оторвать взгляд от приближающегося провала. Их словно парализовало.
Мне было интересно увидеть, как именно несущийся на всех парах поезд провалится в яму, в которую я его направил. Один из моих помощников сказал, что при такой скорости он перелетит через нее, и был почти прав. К счастью, он не долетел до противоположной стороны, буферы паровоза со страшным шумом врезались в край провала, труба оторвалась и взлетела в воздух. Тендер, вагоны и прицеп превратились в сплошное месиво. На минуту все это вместе с остатками локомотива зависло над пропастью. Потом что-то надломилось посередине, и вся масса зеленого железа, горящего угля, медных креплений, колес, деревянных сидений и подушек обрушилась и полетела вниз. Мы слышали, как все это долго громыхало об стенки шахты, а потом, через довольно длительное время, откуда-то из глубины донесся оглушительный грохот – это обломки поезда упали на дно. Наверное, потом взорвался бойлер, потому что после грохота мы услышали резкий хлопок, и из черного провала вырвался столб пара и дыма, нас накрыло густым влажным облаком. Затем оно рассеялось, превратившись в прозрачные клочки, которые растворились под жарким летним солнцем, и над шахтой «Отрадная» снова воцарились тишина и спокойствие.
А потом, после того как наш план увенчался блестящим успехом, нам осталось лишь замести следы. Наша небольшая бригада рабочих на другом конце ветки уже сняла рельсы и отсоединила ветку от общей линии, приведя все в прежний вид. Тем временем мы у шахты тоже не теряли времени. Трубу и остальные обломки мы сбросили вниз, провал, как и раньше, накрыли досками, рельсы, ведущие к нему, сняли и спрятали. И затем без лишней суеты, но и не задерживаясь, разъехались. Большинство из нас направилось в Париж, мой английский помощник – в Манчестер, а Макферсон – в Саутгемптон, откуда эмигрировал в Америку. О том, как блестяще мы справились со своей работой и сбили со следа лучших английских сыщиков, можно судить по их газетам.
Как я сказал, Гомес выбросил из окна портфель с документами. Разумеется, я его подобрал и привез тем, кто меня нанял. Сейчас этим людям, возможно, будет интересно узнать, что пару небольших бумажек из этого портфеля я оставил себе на память. Я никому показывать их не хочу, но в этом мире кроме тебя самого никто ведь о тебе не позаботится, и что мне остается делать, если мои друзья не приходят мне на выручку, когда мне это так нужно? Месье, поверьте, Эрбер де Лернак для вас как враг опасен так же, как когда играет на вашей стороне. На гильотину я пойду только после того, как удостоверюсь, что вы все до единого отправитесь в Новую Каледонию [30] {357}. Поторопитесь! И не ради меня. Вам ведь это нужно в первую очередь, месье де …, генерал … и барон … (пропуски можете заполнить сами). Обещаю вам, что в следующем моем письме пропусков уже не будет.
P. S. Перечитав свое послание, я вижу, что забыл рассказать лишь об одном. А именно, о судьбе несчастного Макферсона, который оказался настолько глуп, что написал своей жене и назначил ей встречу в Нью-Йорке. Вы понимаете, что, когда на кону такие ставки, мы не можем позволить себе зависеть от того, посвятит ли этот человек в свои тайны женщину. Мы уже не могли ему доверять, после того как он, написав жене, нарушил клятву. Поэтому мы и предприняли определенные меры, чтобы они не встретились. Порой я думаю, что, наверное, стоит написать этой женщине и сообщить, что ничто не мешает ей снова вступить в брак».
Колченогий бакалейщик
Мой дядя мистер Стивен Мейпл в нашей семье считался одновременно самым богатым и самым неуважаемым родственником, и мы никак не могли решить, то ли нам стоит гордиться его богатством, то ли стыдиться родства с ним. Он держал большой бакалейный магазин в Степни {358} и имел деловые связи (мы слышали, что не всегда самого честного характера) с самыми разными людьми, в том числе и с теми, кто занимался речными и морскими перевозками. Он поставлял на суда продовольствие, оборудование и, если верить слухам, кое-что еще. Занятие это, хоть и было чрезвычайно прибыльным, имело и свои недостатки, что доказал тот случай, когда после двадцати лет благоденствия и безбедной жизни один из клиентов жестоко избил его, сломав три ребра и ногу. Перелом на ноге сросся так плохо, что эта нога у него с тех пор стала короче второй на три дюйма. Неудивительно, что происшествие это навсегда отбило ему охоту иметь дело с подобным людом, и после суда, который приговорил его обидчика к пятнадцати годам исправительных работ, он отошел от дел и переехал в глухое местечко на севере Англии, откуда до того самого рокового утра мы ни разу не получили от него ни весточки, даже когда умер мой отец, его единственный брат.
Мать прочитала его письмо вслух:
«Если ваш сын с вами, Эллен, и если он оправдал ваши ожидания, о которых вы писали мне в последнем письме, и стал действительно здоровым и крепким парнем, то, прочитав это письмо, первым же поездом отправляйте его ко мне. Он убедится, что помогать мне куда выгоднее, чем работать каким-нибудь инженером, а ежели я умру (хотя, слава Богу, на здоровье я пока не жалуюсь), вы увидите, что сына своего брата я не забуду. Моя станция называется Конглтон, оттуда четыре мили до Грета-хаус, где я сейчас живу. Я пошлю двуколку встречать семичасовой поезд, потому как это единственный поезд, который здесь останавливается. Обязательно пошлите его ко мне, Эллен, он мне здесь очень нужен. Если мы и ссорились в прошлом, забудем старые обиды. Если вы сейчас меня подведете, потом будете всю жизнь жалеть».
Мы, сидя за обеденным столом, молча смотрели друг на друга, пытаясь понять, что все это значит, как вдруг раздался звонок, и вошла горничная с телеграммой. Телеграмма была от дяди Стивена.
«Джон ни в коем случае не должен сойти с поезда в Конглтоне, – говорилось в ней. – Двуколка будет ждать семичасовой поезд на Стеддинг-бридж, это следующая остановка. Пусть едет не ко мне, а на ферму Гарт, это в шести милях от станции. Там получит указания. Не подведите. Доверяю только вам».
– Это уже больше похоже на твоего дядю, – сказала мать. – Насколько я знаю, у него нет ни единого друга, да и не заслуживает он дружбы. Такого, как он, скряги еще свет не видывал. Он твоему отцу не помог, даже когда несколько фунтов могли спасти его от краха. А теперь я, видите ли, должна послать ему на помощь своего единственного сына!
Но мое сердце уже учащенно билось в груди, предвкушая приключение.
– Если мне удастся сблизиться с ним, он мог бы помочь мне с карьерой, – заметил я, зная слабое место матери.
– Ни разу не слышала, чтобы он кому-нибудь в чем-нибудь помог, – вздохнула мать. – И что это за загадки такие с поездом? Зачем нужно проезжать лишнюю остановку, а потом еще и ехать не к нему домой, а на какую-то ферму? Видимо, он угодил в очередные неприятности и теперь хочет, чтобы мы помогли ему выпутаться из них. После того как мы ему поможем, он просто-напросто выставит нас за дверь. Такое ведь не первый раз происходит. Твой отец, может, был бы сейчас жив, если бы он тогда помог ему.
Но в конце концов мне удалось ее переубедить. Я сказал, что терять нам все равно нечего, а получить мы можем очень много. К тому же зачем нам, самым бедным среди всей родни, ссориться с самым богатым? Итак, моя дорожная сумка была уложена, у двери уже стоял кеб, когда пришла вторая телеграмма.
