Лэшер - Райс Энн (книга жизни .txt) 📗
Но сейчас ей даже нравилось, что она бодрствует в первые рассветные часы. Приятно было наблюдать за игрой красок на небе, которое точно по волшебству из фиолетового превратилось в ярко-золотистое. Волнения, пережитые в последние дни, заставляли Мону с особой остротой воспринимать все происходящее. Наследница легата! Господи боже, Мона, ведь это твой сад! Совсем скоро он станет твоим!
Не удивительно, что она не могла уснуть – даже несмотря на то, что, разумеется, ужасно устала. И все же эти спокойные утренние часы стоило использовать для того, чтобы все обдумать и распланировать. Необходимо привести в порядок мысли и намерения, которые сейчас завладели ею, решить, где будет располагаться Мэйфейровский медицинский центр и какова будет его структура. Несомненно, на фасаде здания должно сиять слово «Исцелись». Интересно, лучше выложить его из камня или из цветного стекла?
Конечно, самым сильным ее союзником станет Пирс; он не менее консервативен, чем Райен, но замысел создания медицинского центра дорог ему. Как и Мона, он хочет, чтобы этот замысел осуществился. В последние два месяца он только тем и занимался, что строил проекты. Стоит на него немного надавить – и он превратится в настоящий генератор идей. Наверное, далеко не все эти идеи пойдут в дело, тем более в фирме «Мэйфейр и Мэйфейр» достаточно консерваторов, которые будут всеми силами сдерживать полет фантазии молодых.
Пирс спал здесь же, в саду, неподалеку от бассейна, устроившись в шезлонге и накрывшись курткой. Он заявил, что в доме стоит невыносимая духота, а ему необходим свежий воздух. Она подошла к шезлонгу и взглянула в лицо спящего. Он казался безмятежным, словно новорожденный младенец.
«Мы непременно выполним то, что я задумала, – пообещала себе Мона. – Мое решение – это совсем не то, что детская мечта совершить кругосветное путешествие, прорыть тоннель до Китая или выиграть кучу денег в казино. Преемница наследия. Теперь для меня нет ничего невозможного. И я буду помнить об этом всегда».
А о том, как набравшаяся с утра Алисия сидела на нижней ступеньке лестницы с банкой пива в руке, пора забыть. «Мне все осточертело», – так она говорила. Сейчас она лежит в холодильном ящике, в морге клиники, но об этом тоже лучше не думать. Ведь мертвые не испытывают холода. Им все равно.
Где же Мона видела все эти книги, посвященные больницам и клиникам? Да, конечно, в комнате Роуан. В тот день, когда она вынашивала план соблазнения Майкла. Книги стояли на полке неподалеку от кровати. Потом, когда начнется работа над проектом, Мона обязательно их проштудирует. Это ведь очень важно – разработать толковый проект и явиться на заседание правления фирмы во всеоружии. Тогда во время обсуждения она будет чувствовать себя уверенно и свободно, словно рекламирует новые компьютеры, эти замечательные умные машины.
Мона закрыла глаза. Теперь она не видела солнца, но ощущала его тепло.
Она решила прибегнуть к испытанному приему, который всегда помогал ей уснуть. Мозг ее никак не может успокоиться, значит, она задаст ему работу. Попробует представить, как будут выглядеть холлы и офисы Мэйфейровского медицинского центра. Выберет цвет стен и штор и картины, которые будут украшать интерьер. Встревоженным пациентам эти картины скрасят минуты ожидания, а усталым докторам и сиделкам, пробегающим по коридорам, помогут ощутить внезапный прилив бодрости.
Это будут картины соответствующей тематики, решила Мона. Что-нибудь, связанное с исцелением. Вроде «Урока анатомии» Рембрандта. Последняя мысль даже заставила ее открыть глаза. Нет, пожалуй, пациентам и сотрудникам медицинского центра вряд ли захочется смотреть на подобные изображения. Лучше подобрать сюжеты иного рода. Сюжеты, навевающие покой и радость. Пусть со стен смотрят прекрасные безмятежные лица, такие, какие изображал Пьеро делла Франческа, пусть женщины, подобные женщинам Боттичелли, дарят всем улыбки, исполненные любви и нежности. Пусть люди, пришедшие в медицинский центр, встретятся с красотой, которую не увидишь в реальной жизни.
Сладкая дремота постепенно овладевала Моной. Она пыталась вспомнить картины, которые видела во Флоренции, в огромном палаццо Медичи. Пыталась вспомнить семейный портрет, где Лоренцо Медичи смотрит в сторону, словно он только что увидел нечто любопытное. Моне было всего пять лет, когда тетя Гиффорд впервые взяла ее с собой в путешествие по Европе.
– На всех картинках здесь мамы с детьми! – заявила Мона, пройдя по залам палаццо Веккьо. Ей так нравилось скользить по каменным плитам пола. И она никогда не видела столько картин сразу. Да еще и таких похожих.
– Это Мадонна с младенцем! – строго поправила ее Гиффорд.
А потом наклонилась и поцеловала Мону в макушку.
«Спи, ты так устала», – донесся откуда-то издалека ласковый голос Гиффорд.
«Да, я очень хочу спать. Я сейчас усну. Но я должна сказать, что тогда, с Майклом… я сама не понимаю, как это случилось… И я вовсе не хотела…»
«Ты сама не знаешь, чего хотела. Но сейчас все это не имеет значения. Все это ерунда. Ты так похожа на всех остальных Мэйфейров. Сначала совершаешь опрометчивые, безрассудные поступки, а потом терзаешься раскаянием. Разве тебе не известно, что так происходит со всеми нами? Никому не удается избежать подобной участи».
«Ты уверена, что Роуан не возненавидит меня? Что случившееся между мной и Майклом – ерунда, которой не стоит придавать значения? Я не думала, что тебе это покажется такой уж ерундой. И вообще, мне трудно судить, что на самом деле важно, а что – нет».
«Поверь, это все ерунда».
Наконец, прислонившись головой к шершавому стволу дуба, Мона уснула.
Глава 18
Юрию нравился этот дом, стоявший на улице под названием Эспланейд-авеню. Чем-то он напоминал палаццо в Риме или городской особняк в Амстердаме. Хотя стены его были сложены из кирпича и покрыты штукатуркой, казалось, что дом возведен из каменных плит. Окрашен он был в истинно римский цвет, имперский пурпур, с бордюром глубокого охристого оттенка.
Эспланейд-авеню явно знавала лучшие дни. Тем не менее архитектура этой улицы восхищала Юрия. Все эти чудные старинные дома, построенные на века, были так непохожи на невзрачные коммерческие здания, окружавшие их со всех сторон. Юрию нравилось подолгу гулять по улицам, бродить без всякой цели, пока ноги сами не выводили его к границе квартала, роскошной авеню, на которой некогда селились исключительно французы и испанцы. На этой улице до сих пор красовались особняки, сохранившиеся с тех далеких времен. Разумеется, во время этих прогулок за ним неизменно следовали двое. Они шли за ним и сейчас. Но это ничуть не отравляло Юрию удовольствия.
В кармане он ощущал приятную тяжесть пистолета. Деревянная рукоятка, длинный ствол. В случае чего он сумеет себя защитить.
Дверь ему открыла Беатрис.
– Слава богу, дорогой мой, вы наконец пришли. Эрон уже весь извелся. Принести вам что-нибудь перекусить или выпить?
Она бросила взгляд поверх его плеча. И конечно, увидела человека, стоявшего в тени деревьев на другой стороне улицы.
– Не беспокойтесь, мэм, благодарю, – ответил Юрий. – Я уже выпил чашечку кофе в одном из маленьких кафе. Я, видите ли, предпочитаю ужасно крепкий черный кофе.
Они стояли в просторном холле, откуда уходила вверх массивная широкая лестница, которая на втором этаже разделялась на две узкие, ведущие в правое и в левое крыло дома. Пол был выложен мозаичной плиткой, а стены оклеены обоями того же глубокого терракотового оттенка, что и оштукатуренный фасад.
– Напрасно вы заходили в кафе. Я варю в точности такой кофе, как вы любите, – сообщила Беатрис и решительным движением помогла ему снять плащ. К счастью, пистолет был в кармане пиджака. – Я тоже терпеть не могу жидкое безвкусное пойло. Пойдемте в гостиную, успокоим Эрона.
– Да, да, конечно, – кивнул головой Юрий.
Гостиные располагались и в правом, и в левом крыле дома. Но Юрий ощущал, что откуда-то поблизости исходит тепло. В правой гостиной горел камин, а рядом с трубкой в руке стоял Эрон, облаченный в одну из своих поношенных шерстяных курток. И снова, увидев Лайтнера, Юрий поразился тому, как молодо тот выглядит. Впрочем, энергия и бодрость, исходившие от Эрона, сейчас явно были приправлены гневом и подозрительностью. Вокруг рта залегли жесткие морщины, и это делало выражение его лица более соответствующим возрасту.
