Песни мертвого сновидца. Тератограф - Лиготти Томас (читаем полную версию книг бесплатно TXT) 📗
В свете ламп я увидел, что помещение, в котором я очутился, необычно. Четыре огромные стены склонялись одна к другой по мере подъема взгляда и придавали комнате вид пирамиды. Однако теперь стол, превратившийся в алтарь, стоял в самом ее центре, а я находился в отдалении.
Мрак по углам ожил — сквозь некие потайные проходы в комнату вплыли людские силуэты и обступили полукругом алтарь. Нездоровая худоба отличала их — то были будто скелеты в тесных черных рясах, а не живые люди. Да и рясы были сготовлены будто не из ткани, а из липкой квинтэссенции темноты, приставшей к телам этих молчаливых послушников, открытыми оставив лишь лица. Но и лиц не было — их прятали белые обезличенные маски, лишенные не только всякого выражения, но и хотя бы прорезей для глаз и рта. Веяло от них некой устрашающей первобытной анонимностью: гладкой пустотой масок от мира отрешились люди, для которых не существовало более ни надежды, ни отрады — одна лишь тьма, которой отдались они по собственному желанию.
Одна из белоликих теней выступила вперед и приблизилась к идолу, застыла без движения — и вскоре из ее темной груди взвилось нечто, похожее на щупальце мерцающей дымки. Дымка эта поплыла вперед, закручиваясь дивными спиралями, протянулась к идолу — и стала, входя в него, исчезать. И я знал — ведь это все же был мой сон! — что в этот момент монстр и его жертва становились единым целым. Так продолжалось до тех пор, пока светящаяся эктоплазматическая нить не порвалась, а фигура, ссохшаяся до размеров куклы-марионетки, не упала навзничь. Ее тут же бережно поднял другой послушник, возложил на алтарь и, взяв нож, взрезал крохотное тельце. Действо шло в полной тишине: по алтарю заструилась жидкость густая и маслянистая, даже цветом кровь не напоминающая. Цвет сей окрасил всецело мой сон — до конца которого, к счастью, оставалось недолго.
Комната вдруг исчезла, обернувшись пустошью под открытым небом. Земля кругом была погребена под напластованиями чего-то, напоминающего старую прелую плесень. Почвы, деревья, камни — быть может, когда-то они здесь и были, но ныне все оплела и захватила эта губительная окостеневшая кораллообразная слизь. Окинув взглядом мерзостный пейзаж, я заметил, что в хаосе трещин, избороздивших плесневелую корку, угадываются некие странные резные формы, черты чьих-то лиц. И столь они были извращены и противоестественны, что ни к чему здесь — даже к самому себе! — не мог я обратиться в надежде спастись от этого их тлетворного свойства. Мир цвета разлагающегося мха… и прежде, чем кошмар оставил меня, я успел отметить, что и волны, плещущиеся у островных берегов — а именно островом было то последнее видение, — приняли тот же зеленоватый оттенок.
Как упомянуто выше, не сплю я уже несколько часов кряду. Что я не оговорил отдельно — так это состояние, в котором пребывал сразу после пробуждения. На протяжении всего сна, а особенно ближе к его концу, когда я понял, где нахожусь, ощущалось мною присутствие чего-то, что вращалось внутри всех действующих лиц и декораций, объединяя их в один, невероятно огромный и злонамеренный организм. Думаю, нет ничего странного в том, что я оставался под впечатлением этого открытия даже после того, как поднялся с постели. Я кинулся искать защиты у богов привычного мира, призывая их свистом чайника и вознося литании электрическому свету, но они были слишком слабы против того, чье имя я больше не решаюсь писать на бумаге. Он будто проник под мой кров, в каждый предмет в моем доме, даже в воздух за его стенами… и будто даже в меня самого. Будто мое лицо стало теперь ему тесной маской. К зеркалу вдруг стало страшно подойти.
Подобно пьянице, перебравшему накануне и клянущемуся больше не брать в рот ни капли, я намерен отказаться от дальнейших изысканий в области странных сочинений. Вне всякого сомнения, это — лишь временная клятва, и достаточно скоро мои старые привычки возвратятся. Но — только не в преддверии этого утра!
Несколькими днями позднее, глубокой ночью.
Похоже, началось все письмом, а кончится полноправной хроникой моих впечатлений от столкновения с Нифескюрьялом. Ко мне снова вернулось душевное спокойствие — я не боюсь писать это имя открыто, да и с зеркалом былых проблем нет. Остается надеяться, что спокойный сон — без страха за вторжение в мое сознание извне — тоже вернется. Слишком много странностей за короткий промежуток времени: лишающий всякой работоспособности страх свил себе тесное гнездо где-то в районе солнечного сплетения, и я чувствую себя так, будто, побывав на некоем банкете, съел источник ужаса вместе с обильной трапезой — и теперь не могу переварить его. Это странно — в последнее время я с трудом заставляю себя есть, ибо пища мнится мне отвратной на вид и вкус! Как будто мало того, что, когда я касаюсь дверной ручки, я надеваю перчатки, дабы избежать прямого контакта с этим детищем мерзостно-материального мира: всякая вещь, всякая субстанция, в том числе и мое данное от рождения тело, трепещет в дьявольском танце метаморфоз — вот что я теперь чувствую! Но даже не это хуже всего — ведь вдобавок я теперь вижу нечто, сокрытое за образами знакомой реальности. Мой взгляд минует покрывала овеществления — и всюду встречает эту пульсирующую в самой глубине тварь, цветом подобную тому памятному оттенку из кошмарного сна: темному, болотно-зеленому! Как же мне теперь есть, как касаться вещей? Я обрек себя на нервную суетливость, мой взгляд постоянно бегает, не задерживаясь ни на чем, — любая задержка сулит противоестественное зрелище преображения материи внутри материи, метаморфического биения, — хотя о каких метаморфозах может идти речь, когда дрожащий облик, по сути, принадлежит всегда одному? Я стал слышать голоса, произносящие невнятные слова, — голоса, которые исходят не изо ртов проходящих мимо людей, но с самого дна их мозга. Вначале это был еле различимый шепот, но теперь слова столь чисты, столь выразительны!
Эта восходящая волна хаоса достигла своей кульминации вечером — и после обрушилась вниз. Хочется верить, что моя своевременная реакция спасла меня от непоправимого.
Итак, вот события этого кошмарного вечера в хронологическом порядке (как бы мне хотелось, чтобы все это действительно оказалось страшным сном, вымыслом с рукописных страниц!). Все началось в парке, расположенном на порядочном расстоянии от моего дома. Был уже поздний вечер, но я все еще бродил по асфальтовым дорожкам, змеящимся по зеленому островку в сердце города, — и почему-то казалось, что я уже был в этом самом месте этим самым вечером, что все это уже происходило со мной. Путь был освещен шарами света, балансирующими на тонких стальных столбах; еще одна светящаяся сфера глядела сверху, из великого моря черноты. Трава по сторонам тропинки тонула в тени, а шелестящие над головой листья деревьев все были одного мутно-зеленого цвета.
Поплутав немного, я вышел на лужайку, где, кажется, собрался поглазеть на какое-то позднее увеселительное представление. По периметру лужайки висели гирлянды бумажных фонариков разных цветов, на траве стояли ряды скамеек. Взгляды зрителей были устремлены на высокую, ярко освещенную будку — вроде той, что используют в кукольных представлениях, с пестрыми рисунками по бокам и шторками в окошке наверху. Сейчас шторки были раздвинуты, и две фигурки, напоминающие клоунов, вертелись и прыгали в ярком свете, льющемся из будки. Они кланялись, скрипели и неуклюже колотили друг друга плюшевыми дубинками, зажатыми в маленьких мягких ручках. Вдруг они замерли в самый разгар боя и медленно повернулись лицом к публике. Казалось, что куклы смотрят на то место, где стоял я, за последним рядом скамеек. Их бесформенные головки склонились, стекляшки глаз поймали мой взгляд.
Потом я заметил, что остальные делали то же самое: все повернулись на своих скамейках и приморозили меня к месту своими пустыми лицами и мертвыми кукольными глазами. И, хоть их губы совсем не двигались, они не были безгласны. Слышимых голосов было гораздо больше, чем сидящих передо мной людей. Эти голоса я уже встречал прежде — они твердили бессмыслицу в пучинах дум прохожих, с которыми я сталкивался на улице: то были истинно внутренние демоны, о которых человечество даже не подозревало.
