Монохромный человек (СИ) - Поспешная Юлия (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗

— Стас я должна там побывать. В психиатрической больнице, откуда сбежала дочь Гудковых. — настоятельно проговорил Ника.

— Послушай… — Стас вздохнул. — Ты же понимаешь, что тебя там ждёт…

Он выразительно взглянул на неё.

— Ничего. — проговорила она тихо. — Это я как ни будь переживу.

— Уверена? — грустно усмехнулся Стас.

— Чем быстрее я выращу панцирь тем лучше. — в тон ему усмехнулась Ника.

Панцирь… Так она назвала способность оставаться равнодушной, к тайнам человеческих личностей и душ, которые с такой легкостью узнает.

Ту способность, которой ей так отчаянно не хватает.

И оба они понимали, что хотя Ника со временем проявляет все больше выдержки и самоконтроля, «вырастить панцирь» ей вряд ли когда-то удастся.

— Ника, — Стас все же попытался отговорить девушку. — Я боюсь ты будешь слишком шокирована, тем, что ты там увидишь.

Ника только вздохнула.

— Неужели? — с долей скептицизма спросила она.

Стас пару мгновений смотрел на неё. Внутри него шла яростная борьба противоречивых чувств.

Полицейский прагматизм истово боролся с эмоциями и жалостью к Нике.

— Стас. — Ника обеими руками взяла его за руку. — Пожалуйста… Ты же понимаешь…

Корнилов понимал.

Даже специальная команда опытнейших следователей со всего мира не способна увидеть все то, что может увидеть Ника.

По той простой причине, что они все лишь могут догадываться и строить версии, а эта четырнадцатилетняя девочка может в одно мгновение узнать всю правду.

Сделав над собой огромнейшие усилие и частично договорившись с совестью, Стас всё-таки согласился взять Нику с собой.

Коля всё ещё допрашивал Плансона. Арцеулов пока, что пребывал на приеме у врача.

А они с Никой мчались по направлению к психиатрической больнице

ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ

Среда, 12 августа.

Я сидела в машине Стаса, смотрела на тускло-серое, мокрое небо и раскинувшиеся за городом леса.

Я размышляла над тем, что мне предстоит увидеть в областной психиатрической больнице, когда мы туда приедем.

В воспоминании Стаса я увидела жуткую девушку с лицом, раскрашенным в две половины. Черного и белого цвета.

Сама она была одета в кофту из черных и белых полос, и её комната… Всё, абсолютно всё там было чёрно белым.

Белый пол, черные стены, белые рамки черно-белых фотографий и не внятных психоделических рисунков.

Черно-белое кресло, черно-белый стол…

Камера Ксении Гудковой была её маленьким черно-белым миром, а она была там своеобразным черно-белым демиургом.

Вид её комнаты производил ошеломляющее и одновременно тягостное впечатление.

Во всем этом черно-белом футуризме явственно ощущалось притаившееся двуликое зло.

Скрытое, прячущееся, и выжидающее.

Оно смотрело на каждого входящего двумя глазами.

Черным и белым.

И во взгляде была одна лишь только испепеляющая ненависть.

Стас прибавил скорости. Мы поехали быстрее.

Ряды деревьев мчались за окнами, мелькали пестрые бутоны полевых цветов.

Мимо нас с монотонной периодичностью проезжали встречные автомобили.

Когда мы доехав до больницы, уже поднимались в лифте, мне в грудь словно врезался сгусток плотного воздуха.

Перед глазами промелькнуло воспоминание.

Моргает свет, с зудящим звуком гудит одна из ламп. В открытый лифт залетает нечто, отдаленно напоминающее человека.

Когда я пришла в себя, я несколько раз моргнула. С растерянным видом обернулась, оглядела лифт.

Тело насквозь пробирал стылый холод. Подобно шипящему удаву внутри извивался и сдавливал грудь хищный ужас.

Существо, со спутанными, сальными, темными волосами и бледной, сморщенной кожей на лице.

Её лицо и губы были перемазаны блестящей кровью.

Кровь была на её одежде. И её босые ноги оставляли темно-алые следы на полу.

Безумная женщина щерясь окровавленной ухмылкой, нажала кнопку лифта.

Перед тем, как воспоминание прервалось её жадный, горящий взгляд глаз уткнулся в меня и на миг замерла, словно увидела меня. Словно смотрела прямо мне в глаза…

— Ника? — стоящий рядом Стас внимательно наблюдал за мной.

Я посмотрела на него.

— Всё в порядке? — спросил он.

— Д-да… — выдавила я не внятно. — Наверное…

Голос у меня дрожал, срывался. И чувство оседающего страха ещё извивалось в груди.

Я хотела было сказать Стасу, что увидела, но раздался тихий звонок и на индикаторе высветилась цифра пять.

Перед тем, как двери лифта открылись я бросила Стасу:

— Нам… н-наверное, п-понадобятся… бахилы н-на ноги…

Корнилов обернулся с опасливым недоумением на лице.

Но, прежде, чем он задал вопрос открылись двери лифта.

Стас взглянул внутрь.

Я втянула ртом воздух, на пару мгновений мое дыхание застыло в легких, распирая мои ребра.

В свете электрических ламп на плиточном полу тускло блестели засохшие размазанные лужи крови.

С левой стороны, из-за поворота тянулись полустертые темно багровые следы.

На сидениях холла пятого этажа сидели трое мужчин в брюках бистрового цвета и серо-зеленых рубашках.

Судя по нашивкам на униформе охранники из частной фирмы.

Один из мужчин, глядя перед собой в кровавый пол, держался руками за голову.

Я видела, как его губы быстро шевелятся в беззвучном шепоте.

Со стороны казалось, что он молится.

Острый кадык мужчины то и дело дергался от тяжелых глотков.

Рядом с ним сидел другой охранник. У этого в руках тлела сигарета, испускающая как душу серовато-сизый дымок.

В воздухе чувствовался едкий, прогорклый и солоноватый привкус табака.

Взгляд мужчины с сигаретой был отстраненным, пустым, потерянным.

Он просто, не двигаясь смотрел в окровавленный пол перед собой.

Я разглядела на плитках пола знакомые темно-багровые следы голых ног.

Мы со Стасом вышли из лифта.

Мужчина с сигаретой взглянул на Стаса, затем на меня.

Я, не знаю, почему не отвела взгляд от его потускневших глаз.

Я видела во взгляде охранника пережитое потрясение.

Тягостный, болезненный и угнетающий катарсис ошеломил его.

То, что он увидел сегодня, наверняка изменит его навсегда.

А его соратник, что-то лихорадочно шепчущий, похоже получил более тяжелые последствия от увиденного сегодня утром на работе.

Благодаря видению в лифте, я понимала их состояние.

Вряд ли они, когда ни будь оправятся.

Я уже видела такие взгляды.

Увидев однажды на что способен пораженный кровожадным безумием человек, люди обычно получают глубокие и уродливые шрамы, на подобии тех, что остаются на теле от рук неумелого хирурга.

И в отличии от хирургических следов, этот шрам будет саднить, печь и дергать ещё долгие годы, и возможно до конца жизни.

Когда мы однажды становимся свидетелями истинного, откровенного и кошмарного Зла, увиденное меняет нас.

Да, всех по-разному. Кого-то больше, кого-то меньше. Но осадок и следы остаются у всех. Прежним не будет уже никто.

Уж можете мне поверить.

Кожей ощущая затвердевшее в стенах больничного отделения чувство пережитого кошмара, мы со Стасом прошли вперёд.

Корнилов с каменным лицом осматривал открывающиеся нам сцены.

В коридоре мы увидели лежащее на пороге открытой двери кабинета накрытое простыней тело.

Простыня успела заметно промокнуть и пропитаться бесформенными темно-карминовыми пятнами.

Рядом возле стены с фотографиями докторов, стоял какой-то лысеющий мужчина с остатками жидких рыжих волос на голове.

Спрятав левую руку, в карман белого халата он говорил по телефону:

— Да! Срочно сообщи всем! У нас сбежала особо опасная пациентка! Да!.. Что?.. Нет, это не возможно! Да уже вызвали!.. Слушай, у этой женщины сильнейшая психотическая депрессия, синдрома Котара… Она перемежается с кататоническими припадками и крайне агрессивным поведением!.. Да!.. Да она тут… Ты бы видел!..

Я взглянула на говорившего по телефону врача, затем перевела взгляд на Стаса.