Песни мертвого сновидца. Тератограф - Лиготти Томас (читаем полную версию книг бесплатно TXT) 📗

Подобный сон, пусть даже единожды явленный, мог бы послужить хорошей основой для неприятных воспоминаний, преследующих до самого конца жизни: в непостижимых глубинах наших чувств мы порой жаждем вернуться к ним. Но переживать сей кошмар раз за разом, как вскоре выяснилось, мне было предписано судьбой — и привело к тому, что я возжелал найти способ разрушить сон на мельчайшие осколки, разгадать скрывающуюся в каждом тайну и после — успешно забыть.

В поисках избавления я обращался взглядом к теням под покровом моего дома, отрезвляющим теням, в иные времена дававшим мне пусть стылое, но все же достойное убежище. Но взглядов не хватало, и я заговорил со стенами, возглашая литанию против всяческих призраков и всяческих чудес:

— Так как любая… абсолютно любая форма существования есть конфликт сил по определению… или же и вовсе ничем не является… то какая разница, в каком мире этот конфликт имеет место — непостижимом или обыденном? Различие между двумя мирами или несущественно, или его нет. Лишь самый ограниченный, самый сырой взгляд на вещи может провести пограничную черту, ссылаясь на «ощущение чуда», «ощущение тайны»… Всякому эзотерическому исступлению — если о нем вообще встает вопрос — нужна опора из вульгарной боли, чтобы стать опытом. Признав, что любая истина есть продукт случая, признав мутационный характер любой действительности: знакомой, незнакомой, данной в подозрениях, — нужно заключить, что понятие «чуда» ничего не меняет в нашем существовании. Галерея человеческих ощущений, обретенных в доисторический период, идентична той, что достается каждому ныне живущему… и каждому, кому еще только предстоит родиться… за гранью жизни — она все та же.

Вот так я уговаривал собственное самообладание вернуться, но прежнему моему спокойствию пришел конец. Призрак Печатника маячил передо мной и днем и ночью. И зачем я только дал ему эти очки? Более того, почему я позволил им остаться у него? Пришло время забрать свой подарок — конфисковать эти два стеклышка в оправе перекрученного металла, попавшие не в те руки. И, коль скоро я добился излишнего успеха в своей негостеприимности, пришла моя очередь стучаться в дверь.

Но прогнившую и грязную дверь дома, стоявшего в конце улицы перед огромным пустырем, открыл не Печатник. Не он спросил меня, кто я — журналист или полицейский, не он захлопнул ее перед моим носом, когда я ответил, что не являюсь ни тем ни другим. Я забарабанил в дверь, грозящую рассыпаться в щепки от моих ударов, и он снова явился — человечек с заплывшими глазами; я спросил у него, по тому ли адресу я пришел… да, я знал адрес Печатника, но никогда не считал нужным навестить это место, эту безотрадную темницу, где Печатник жил, мечтал и видел сны.

— Вы родственник?

— Нет, — ответил я.

— Тогда что вам нужно? Уж точно не из налоговой — были б вы оттуда…

— Я просто друг.

— Тогда как так вышло, что вы не знаете?..

Пришлось на ходу соврать, что я был в отъезде некоторое время — вообще, я взаправду много путешествую, — и у меня есть свои причины оповестить человека, которого я знал только как Печатника, о своем возвращении.

— Значит, вы еще не в курсе, — подвел он черту.

— Истинно так.

— Даже в газете была заметка. Потом меня о нем расспрашивали, — протянул он задумчиво, будто делясь неким тайным знанием.

Впустив в дом, усталого вида хозяин провел меня сквозь уродливые душные интерьеры к маленькой кладовой на задворках. Отворив дверь и пошарив по стене — словно заходить внутрь ему совсем не хотелось, — он зажег свет.

Я сразу же понял причину такого нежелания. Печатник переделал кладовую во что-то в высшей степени странное. Стены, потолок и пол превратились в мозаику зеркал, вместе образуя ужасающий гломеробласт избыточных отражений, и на каждом зеркале лежали мириады алых брызг — будто кто-то щедро обмакнул кисти в красную краску и вальсировал с ними по комнате. В попытке ослабить — или все-таки обострить? — пленившие его видения, Печатник использовал не только целые реки собственной крови, но и отражения этих рек, обзаведясь несметным количеством глаз. Очарованный столь ужасным стремлением, я в безмолвном трауре оглядел зеркальную комнату. В одной из стеклянных панелей я узнал то самое дефектное зеркало из антикварной лавки, с которого не так давно смахивал пыль.

Хозяин, так и оставшийся стоять снаружи, говорил что-то об омерзительном, изощреннейшем самоубийстве, но мне, раздавленному изобретательностью Печатника, слова были ни к чему. Прошло некоторое время, прежде чем я смог отвести взгляд от этого безумства из стекла и запекшейся крови. Только позже я всецело осознал, что от ужасов Печатника мне не избавиться никогда. Сквозь все эти зеркала он проложил себе дорогу в вечность.

И даже несмотря на то, что я покинул свой дом, бросив забитый тайнами чердак на произвол судьбы, Печатник все еще следует за мной по пятам — в моих снах. В каком бы уголке земного шара я ни пребывал, смежив веки, я снова могу столкнуться с ним, зазывающим присоединиться к его отвратительной миссии. Надеюсь лишь, что, когда наступит моя пора отбыть туда, где рождается само понятие тайны, а сну нет конца, я не встречусь с ним опять. Господи, Печатник, почему же тебе не лежится спокойно в ящике, куда заключили то бренное тело, от которого ты собственноручно отрекся?

Цветение бездны

Я подарю свои слова ветру, зная, что когда-нибудь они достигнут тех, кто послал меня сюда. Пусть это овеянное осенним гниением свидетельство несчастливого рока возвратится к вам, мои дорогие. Ведь это вы рассудили, куда мне следует идти, это вы возжелали, чтобы я попал сюда и повстречал его. И я согласился — ведь страх, что наполнил ваши голоса и исказил лица, поведал мне куда больше, чем вы сами смогли бы. Я испугался вашего страха перед ним — тем, чье имя никто не знал, тем, кто жил вдали от всех в ветшающем доме, на чей алтарь возложили свои жизни члены рода Ван Ливенн.

— Какая трагедия! — сокрушались мы. — Они так бережно хранили свой дивный сад. Но он… он, похоже, не особо заинтересован в таких вещах.

Я был послан узнать, что за секрет скрывает этот новый владелец, какую злобу или обиду затаил на жителей нашего городка. Вы сказали: кто, как не я? Кто, как не человек, которому доверено учить наших детей, носитель знаний, сможет справиться с этим таинственным дикарем? То были ваши слова — той ночью, под покровом церкви, где мы собрались. Но ваши мысли — да, я не мог их прочесть, но я чувствовал — утверждали: у учителя нет своих детей, совсем нет, и безумно долго тянущиеся часы он проводит в прогулках в том самом лесу, где сейчас живет чужак. Да, должно быть, вполне естественно было бы мне пройти мимо старого родового поместья Ван Ливеннов и испросить стакан воды — простой путник, утомился, пока ходил по лесу… Но даже столь бесхитростный план отдавал рисковой авантюрой, и все понимали это тогда, хоть никто и не осмелился признаться. Бояться нечего, сказали вы и послали меня — одного! — к этому пришедшему в зримый упадок дому.

Вы видели этот дом — то, как еще на подступах, на дороге, ведущей из города, он внезапно вторгается в зрительное поле: бледное пятно в темени леса, чахнущий осенний цветок посреди летней дубравы. Именно таким он предстал пред моими глазами. (Да, мои глаза, подумайте о них, мои дорогие, и пусть они явятся вам во снах.) Но едва я приблизился к дому, его сероватые доски, кривые, разбухшие и усеянные странными пятнами, изгнали образ чахлой лилии, подменив его обличьем раздутой поганки. Конечно же, иных из вас дом точно так же обводил вокруг пальца, все вы, так или иначе, видели его: крышу с осыпающейся черепицей цвета моря, напоминающей в лучах осеннего солнца чешую гигантской рыбины; две мансарды со ставнями, формой уподобленными двум слезинкам; на крышку гроба похожую дверь, к которой восходила прогнившая деревянная лестница. И пока я стоял в окружении теней за дверью и слушал песнь сотен дождевых капель, разбивающихся о ступени за моей спиной, воздух похолодел, а серые краски неба сгустились. Влага небес снисходила на выжженный пепельно-серый участок бесплодной земли близ дома — там во времена Ван Ливеннов цвел прекраснейший сад. Что, как не разгул непогоды, извиняло меня лучше за вторжение к новому владельцу этого места? Защитите путника от гадких холодов осенних и осадков…