Ужасы: Последний пир Арлекина (сборник) - Масси Элизабет (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .txt) 📗

Пока мы падали, верхний этаж здания взорвался гигантским облаком бетона и стали.

Я ощутила страшный удар, когда мои ноги врезались в землю, и почувствовала, как крупные кости раздробились. Но боли не было…

Затем наступила тишина.

Лежа на спине, я не могла ни поднять голову, ни пошевелиться. Затем я ощутила легкое прикосновение маленькой ручки к своему лицу, и милое лицо Кармелиты поднялось над моим. Помню, как улыбнулась ей; затем голова закружилась, и я провалилась в темноту.

Я медленно пришла в себя. Мое затуманенное зрение сфокусировалось на обеспокоенном лице Залуты.

— Ребенок в порядке? — спросила я.

— Ребенок? — переспросил Залута, потом сделал знак кому-то вне моего поля зрения.

Медик в белом опустился на колени возле меня и посветил мне в глаза тонким фонариком. Я оттолкнула его в сторону, разозлившись.

— Ребенок! С ней все в порядке?

Бросив взгляд на медика, Залута пожал плечами.

— Похоже, она здорово приложилась к той бутылке.

— В чем дело? — спросила я; он меня ужасно расстраивал.

— Один из тех придурков в толпе швырнул в нас бутылку, и она шарахнула тебя по затылку, Ларкин. Вырубила на пару секунд, но ты поправишься, — объяснил Залута.

— Подожди-ка минутку, — произнесла я, садясь и потирая болезненный узелок в основании черепа. Я посмотрела на свои ноги — прямые и здоровые. Поднялась. Я находилась за ограждением вместе с остальными полицейскими.

— Что произошло?

Не понимая моего вопроса, Залута ответил:

— Ложная тревога, детка. Нас зря сюда вытащили. Ситуация разрешилась.

— Ты имеешь в виду, что все кончено?

Он кивнул.

— Первая группа вошла и обнаружила, что подозреваемая мертва. Самоубийство. Они ее сейчас выносят.

— Ее?

— Да, какая-то женщина на третьем этаже устроила гвалт, затем укокошила себя. Закололась какой-то длинной булавкой, можешь себе представить? Сосед сказал, что это был ее сороковой день рождения. Веселенький день рождения, а?

Мы смотрели, как они вывозят каталку с привязанным к ней трупом в мешке. Не было нужды заглядывать внутрь. Я знала ее лицо. Мне лишь хотелось отправиться в студию и с помощью танца избавиться от чувства опустошенности.

Освободившись от спецоборудования, я направилась по ночным улицам Детройта к студии пешком. Легкий снежок плавно падал из воронки черного неба и сверкал подобно россыпи бриллиантов в резком свете уличных фонарей.

Я стояла перед старым зданием склада, в котором находилась танцевальная студия, наблюдая, как снег уничтожает серое уродство города, и пытаясь вспомнить ощущение маленькой ручки Кармелиты на своем лице. Но мне не удавалось его вернуть. Видение исчезло.

Вздохнув, я повернулась и отперла дверь склада, зажгла свет. Лестница, ведущая к студии, казалось непривычно крутой, когда я устало тащилась к раздевалке. Освободившись от сковывающей меня формы, я натянула три пары гетр поверх трико, чтобы защитить лодыжки и икры от холода необогретого здания. Завязывая розовые ленты балеток и проверяя твердость пуантов, я ощутила тупую боль в груди.

Подойдя к шкафчику, чтобы закрыть его, я заметила на верхней полке черную бархатную шкатулку. Под ней лежала простая белая карточка с надписью: «Помни о сердце».

И подпись: «Твой любящий поклонник, Д. Чейз».

В шкатулке лежала серебряная булавка, увенчанная огромной черной жемчужиной.

Техника, линия, гармония, равновесие… Теперь я знаю, что это применимо ко всем сферам жизни. Я танцую взволнованно, вращаясь и прыгая, и думаю об унылой арендованной комнате, о своем безрадостном сердце.

Довольно! Рассыпая капли пота, я успокаиваю себя серией медленных упражнений у станка. Вытирая шею полотенцем, я выхожу из студии, останавливаюсь в гардеробной и проверяю свой костюм для вечернего исполнения «Жар-птицы» Стравинского. Он великолепен: трико и головной убор блистают мерцающими оранжевыми и красными блестками и струящимися желтыми перьями.

Танцуя этим вечером главную партию, я буду чувствовать себя как Павлова. И то, что это представление состоится в зале начальной школы, не имеет никакого значения. Танец — вот что главное, а не сцена. Залута и его семья будут сидеть в первом ряду, и сегодня вечером я буду танцевать для них. А затем я пойду спать и не буду просыпаться ночью от страха. Больше нечего бояться. Завтра я напомню себе, что жизнь — это больше чем последовательность натренированных движений. Я должна научиться открывать свое сердце. Знаю, это будет трудно, но я всегда получала удовольствие от решения сложных задач.

Главное — сосредоточиться.

ДЭВИД ДЖ. ШОУ

Гроза над Беверли-Хиллз

(Пер. О. Ратниковой)

«Когда я видел Хэскелла Хаммера в последний раз, он намеревался стать самым известным сценаристом в Голливуде», — вспоминал про себя Джонатан Брилл.

В Южной Калифорнии сирены поют лишь одну песню — о Том Самом Шансе; ее все мурлыкают, и никто в нее не верит. Тот Самый Шанс… Вы натыкаетесь на него случайно, или он бесцеремонно вторгается в вашу жизнь. В эти края людей зовет мечта, несбыточные надежды.

Дождевые капли медленно ползли по оконным стеклам и мешали любоваться видом, открывавшимся из окна кабинета. Джонатан посмотрел вдаль. За западным газоном находился тупик, где был припаркован его «мерседес» строгого серого цвета — выбор настоящего бизнесмена. Подъездная дорожка, извиваясь, сбегала с холма Карла Ридж. Дальше простирался Трусдейл-Истейтс — старый район Беверли-Хиллз.

Из четырнадцати комнат своего дома Джонатан Брилл больше всего любил кабинет. Думая о нем, он представлял себе материалы, использованные для отделки: дерево, стекло, бумагу, ткань, металл…

Стены облицованы тиком. У окна — огромный письменный стол из красного дерева. Стеллажи для книг, занимавшие большую часть стен кабинета, сколочены из толстых дубовых досок и надежно укреплены на своих местах. Узкие окна, через которые Джонатан смотрел на дождь, были сделаны на заказ Надей Карас. Ее стиль отличали свинцовые витражи с ромбовидными ячейками и цветными стеклами. Стены от пола до потолка скрывали выставленные в строгом порядке ряды книг. Позади письменного стола располагался длинный низкий буфет, стонавший под тяжестью справочников и баснословно дорогих роскошных изданий. Около окна красовался сервант с раздвижными стеклянными дверцами, набитый однотипными томами первых изданий в кожаных переплетах. На полу — роскошный темно-коричневый ковер с зачесом в одну сторону.

В свое время Джонатан разместил немногие любимые картины под яркими лампами. Среди оригиналов — рисунок тушью, выполненный Пикассо, и одна из самых популярных работ Франца фон Штука конца прошлого века, сейчас почти забытая, под названием «Грех». На картине была изображена пышнотелая женщина в объятиях гигантского зловещего змея. (Фрейд счел бы это полотно удачной иллюстрацией к собственной теории.) Как и алюминиевая скульптура Брукнера, спрятанная в нише, эта картина была для Джонатана больше чем произведение искусства. Когда знатоки говорили о культурной ценности вещи, он думал о ее стоимости, поскольку давно смирился с отсутствием у себя художественного вкуса. Издание «Моби Дика», которое он прижимал к груди, в семьдесят девятом году обошлось ему в тысячу долларов. Это было не просто чудо переплетного дела, а книга ценой в тысячу долларов; вложение денег гораздо более надежное, чем аморальные формы взаимоотношений между людьми, из-за которых Джонатан последний год жил совершенно один в доме с четырнадцатью комнатами.