Слезы дракона - Кунц Дин Рей (читать книги без регистрации полные .txt) 📗
Конни окликнула бродягу:
— Эй, слышишь меня? Очнись.
Бродяга молчал, только злобно сверлил ее глазами.
— Мы из полиции. Усек? Легавые. Пальцем тронешь эту машину в наше отсутствие — и опомниться не успеешь, как залетишь в вытрезвитель, а потом на три месяца принудительного лечения от пьянства, а там — ни тебе спиртного, ни тебе травки. Понял?
Принудительное лечение от пьянства было единственной действенной угрозой, неизменно приводившей в трепет этих вшивых рыцарей помоек. Они опустились уже на самое дно засосавшего их болота и привыкли к любым тычкам и зигзагам судьбы. Терять им уже было нечего, кроме возможности забыться, надравшись дешевого вина или чего там еще из того, что они могли себе позволить.
— Из полиции? — удивился бродяга.
— Отлично, — сказала Конни. — Значит, дошло. Из полиции. А три месяца без выпивки, уверена, покажутся тебе как три столетия.
На прошлой неделе в Санта-Ана какой-то пьяный бродяга, воспользовавшись их отсутствием, выразил свой социальный протест, оставив на водительском сиденье их машины свои фекалии. А может быть, и он принял их за инопланетян, для которых подарок в виде человеческих испражнений мог быть интерпретирован как знак добросердечия и, одновременно, как приглашение к межгалактическому сотрудничеству. Как бы там ни было, Конни была за то, чтобы пришлепнуть этого гада прямо на месте престуnления, и Гарри пришлось использовать весь свой дипломатический такт, чтобы убедить ее, что принудительное лечение было более жестокой мерой пресечения.
— Двери не забыл закрыть? — спросила она Гарри.
— Нет.
Когда они уже скрылись за дверью "Грин Хаус", бродяга задумчиво повторил:
— Из полиции?
4
Подкрепившись печеньем и картофельными чипсами, Брайан на короткое время воспользовался своим САМЫМ МОГУЧИМ И ТАЙНЫМ ОРУЖИЕМ, чтобы, подойдя к краю внутреннего дворика, пописать через перила прямо в раскинувшийся далеко внизу молчаливый океан. Ему доставляло огромное удовольствие проделывать такие штучки на глазах у всего честного народа, прямо на улице, зная, что его САМОЕ МОГУЧЕЕ И ТАйНОЕ ОРУЖИЕ всегда обеспечитему полное алиби. Облегчившись, он вернулся в дом.
Пища сама по себе редко помогала ему полностью восстанавливать силы. Ведь, в конце концов, он только еще СТАНОВИЛСЯ богом, а, согласно Библии, даже первому Богу на седьмой день потребовался отдых. Чтобы творить чудеса, Брайану необходимо было также немного поспать, хотя бы в течение одного часа.
В спальне, освещенной только одной лампой, стоявшей на ночном столике, он на некоторое время задержался у покрытых черным лаком полок, на которых в консервирующей жидкости плавали глаза самых разнообразных цветов и оттенков, принадлежавшие когда-то живым существам, благoдapнo ощущая на себе их пристальные вечные взгляды. Обожающие его.
Развязав пояс своего красного халата, движением плеч скинул его с себя на пол. Глаза смотрели на него с любовью. Со страстью. Он чувствовал эту любовь и принимал ее как должное. Открыл одну из банок. Плававшие в ней глаза когда-то принадлежали женщине из стада, чье исчезновение не вызвало тогда особых треволнений в обществе. Когда-то они были голубыми и красивыми, теперь цвет их поблек, а зрачки покрылись молочной плевой.
Опустив пальцы в остро пахнущий раствор, Брайан вынул из банки один голубой глаз и переложил его в левую руку. Ощущение было такое, словно в руке он держал спелый финик, — податливый и одновременно упругий, но только влажный.
Прижав глаз ладонью к груди, он стал мягко перекатывать его поперек, от соска к соску, влево-вправо, но осторожно, чтобы ненароком не раздавить и чтобы мертвая женщина могла воочию увидеть его во всей красе славного его СТАНОВЛЕНИЯ, каждую гладкую поверхность, каждый изгиб, каждое углубление его грудной клетки. Маленький шарик приятно холодил разгоряченную кожу, оставляя на ней за собой влажный петляющий след. По всему телу пробегала восхитительная дрожь. Рука с прижатым к нему скользким шариком мягко опустилась на плоский живот, стала описывать на нем круги, затем на некоторое время застыла в углублении пупка.
Из открытой банки он достал второй голубой глаз. Зажав его между телом и правой ладонью, дал возможность обоим глазам насладиться своим телом: грудью, боками, бедрами, затем снова вверх по животу, груди… и выше, выше, по левой и правой стороне шеи, к лицу, мягкими кругами водя влажными податливыми шариками по щекам, круг, круг, еще круг, еще, еще и еще. Ах, как приятно, когда тобой восхищаются! Как здорово повезло этой мертвой женщине, что ей позволено столь интимное общение со СТАНОВЯЩИМСЯ богом, когда-то осудившим и казнившим ее.
Извилистые влажные дорожки обозначали путь каждого глаза. По мере того как жидкость испарялась, оставляя за собой холодную росу следов, нетрудно было внушить себе, что это высыхали на теле капельки слез, пролитые мертвой женщиной, ощущавшей безмерную радость от столь интимного соприкосновения с ним.
Остальные глаза, оставшись на полках в своих огороженных стеклом мирах, казалось, завидовали голубым глазам, которым было даровано это приобщение.
Брайану очень хотелось привести сюда свою мать, чтобы она посмотрела на все эти глаза, боготворившие его, восхищавшиеся им, дорожившие им, чтившие его, не находившие в нем никаких изъянов, от которых им бы хотелось отвернуть свои взоры.
Но она, конечно же, не станет на все это смотреть, так как не сможет этого сделать. Вся исчахнув, эта упрямая старая карга все равно будет только дрожать от страха. Кроме омерзения, в ней не осталось к нему никакого чувства а между тем даже ей, казалось бы, должно быть ясно, что он СТАНОВИЛСЯ фигурой, обретавшей трансцендентную духовную мощь, орудием возмездия, зачинателем Армагеддона, великого побоища во время Страшного Суда, спасителем мира, в котором расплодилось слишком много никчемных людишек.
Он вернул голубые глаза обратно в открытую бутыль и наглухо прикрыл ее крышкой.
Физический голод он удовлетворил печеньем и чипсами, душевный — продемонстрировав все свое великолепие перед прихожанами, собранными в банках, убедившись, что они по-прежнему пребывают в неизменном благоговении перед ним. Теперь оставалось только немного вздремнуть, чтобы перезарядить свои энергетические батареи: рассвет уже был близок, и надо было успеть выполнить все свои обещания.
Устроившись поудобнее на спутанных простынях, он потянулся было к выключателю, чтобы погасить лампу на ночном столике, но потом передумал. Высвобожденные из своих телесных оболочек, немые собеседники в банках при свете смогут лучше видеть его. Было приятно сознавать, что даже во время сна восхищение им и почтение к нему останутся неизменными.
Брайан Дракман закрыл глаза, зевнул, и, как всегда, сон не замедлил явиться к нему. Снилось: гибнут огромные города, горят дома, рушатся памятники, огромные пространства, сплошь покрытые обломками бетона и покореженными стальными каркасами, похоронившими под собой миллионы людей, простираются от горизонта до горизонта, а над ними тучами, заполнив собою все небо, вьются бесчисленные стаи стервятников, поедателей падали.
5
Он скачками несется вперед, переходит на рысь, затем на шаг, движется все медленнее, пока наконец не начинает осторожно красться, стремясь держаться в тени, когда тот-кто-может-убить оказывается уже где-то совсем неподалеку. Его запах свеж, силен и отвратителен. Не такой, правда, противный, как от вонючки, а совсем, совсем другой. Какой-то более омерзительный. Интересно! Ему не страшно. Не страшно. Нет. Он пес. У него острые клыки и мощные когти. Он силен и быстр. У него на роду написано быть следопытом и охотником. Он — пес: хитрый и свирепый зверь, и ничто не заставит его повернуть назад. Он рожден, чтобы преследовать, а не быть преследуемым, и он бесстрашно гонится за любым зверем, даже кошкой. Хотя они не раз обдирали ему нос, кусали и даже пытались унизить его, он все равно их преследует, не страшась, так как он — пес, может быть, не такой хитроумный, как некоторые кошки, но пес!
