Злой дух Ямбуя - Федосеев Григорий Анисимович (читать книги без сокращений TXT) 📗
Каждое мгновенье можно наткнуться на зверя. Здесь, на маристой почве, не сразу заметишь притаившегося медведя, его темно-бурая спина как нельзя лучше маскируется среди мшистых бугров.
Медведь вышел почти на свой след и, оставляя в грязи отпечатки лап, направился вдоль гольца. Старик задумался, куда идти? Следом медведя или, как решили с утра, – на голец? Он показал рукой на тропку и зашлепал по ней мокрыми унтами.
Мы выходим на свой вчерашний след. Долго поднимаемся по склону Ямбуя. Карарбах идет привычным неторопливым шагом. Не оглянется, как будто меня нет с ним. Он привык к одиночеству, оно не удручает его. Окружающая природа представляется ему, как нечто одушевленное, с ней он, видимо, делится своими мыслями. В постоянных скитаниях по тайге он не ищет приключений, ничем не восхищается, все принимает как должное.
За кустарниками мелкая россыпь. Мы прошли наискосок по ней к высокой скале, подымающейся над обрывами. Обошли ее справа и по крутому, заваленному обломками гребешку вышли наверх. На скале свежий, пушистый ягель, притоптанный копытами сокжоев, и всюду их помет.
Ветерок бросал прохладу в лицо, проносился мимо. Старик остановился у самого края уступа. За ним провал и крутой, в обломках скат Ямбуя. Прищуренные глаза Карарбаха блуждали по скалистому склону, ощупывали далеко внизу волнистый стланик, ложбины. Сухие губы шептали, сжимались, снова быстро шевелились. Казалось, старик произносил какие-то страшные заклинания. Потом он строго глянул на меня, свободно вдохнул и спокойно стал усаживаться на самой бровке скалы. Я пристраиваюсь рядом.
Ленивая, теплая осенняя тишина наполнила день.
Осенняя яркость и обилие красок смягчают пейзаж угрюмого нагорья. Но сквозь этот великолепный наряд невольно ощущаешь немые признаки великого перелома в природе. Еще немного дней, и любые бураны безжалостно сдерут с земли цветной наряд, утопят тайгу в океане снегов, и замрет на скучной белизне жизнь.
Карарбах забеспокоился, что-то его встревожило. Вытянув жилистую шею, он наклоняет голову, пристально глядит вниз, под скалу.
Под нами ребристый гребень, сбегающий до самых стлаников, рядом извилистый лог, затянутый карликовыми ивками, а еще ниже – волнистые серые россыпи.
Нигде ни души.
И вдруг до моего слуха долетает стук скатывающихся камней. Он доносится оттуда, куда так пристально смотрит старик. Я подвигаюсь к самому краю скалы и, удерживаясь руками за выступ, тоже смотрю туда. Никого… Что же встревожило Карарбаха, если звуки скатывающихся камней до него не доходят?
Через несколько минут, как будто успокоившись, старик перевел взгляд на далеко лежавшую равнину. Но вот он опять с какой-то внезапностью посмотрел вправо под скалу, да так и застыл. Я через его плечо тоже заглянул туда. Никого нигде. Но было полное ощущение, что кто-то ходит под нами. И как бы в доказательство вновь послышался затяжной шорох камней.
Я схватил карабин, но старик отвел в сторону ствол, предупредил пальцем
– не стрелять. А сам, не отрывая взгляда, следил за гребнем.
Не понимаю, каким образом глухой старик догадывается, что кто-то ходит под нами? Неужели он воспринимает звуки иным путем, нежели мы?
Опять стукнуло внизу, посыпались камни, и еще не смолк их грохот, как из-за нижнего карниза вырвалось какое-то серое животное. Узнаю самку снежного барана – обитателя поднебесных вершин. Она беспрерывно оглядывается. В ее пугливом взгляде, в быстрых, неуверенных прыжках – страх.
По обе стороны самки, почти впритирку, бегут два ягненка. Они удивительно точно повторяют движения матери, делают те же прыжки, и все трое гордо несут свои головы, поворачивая их то вправо, то влево, будто всеми ими управлял один механизм.
Вижу, самка бросается в сторону, двумя прыжками выскакивает на выступ и, повернувшись к своему следу, застывает, угрожая кому-то лобастой головой.
Самка одета не по сезону: на ней потрепанная, еще не совсем вылинявшая шуба, а ведь скоро зима. В ее нервных движениях, в настороженности печать каких-то забот. Мы следим за ней. Что приковывает ее взгляд там, за карнизом, куда она так напряженно и не без тревоги смотрит?
Самка и ягнята бросились выше по гребню, но остановились, постояли секунд пять и с такой же поспешностью вернулись на выступ.
Это показалось подозрительным, и мы, не отрывая глаз, продолжаем наблюдать за животными. Рядом с ними появляется прошлогодний ягненок – самец. Это видно по рожкам, они не как у самки, заброшены прямо назад, а несколько шире и завернуты концами наружу. В его позе уже проступают гордые черты взрослого самца-круторога. Голову он держит немного выше туловища. Ягненок в том самом возрасте, когда опасность не очень-то тревожит его.
Животные, сбившись в стайку, дружными прыжками стали набирать высоту. С какой легкостью они скачут с камня на камень, обходят обрывы, несутся по скалам, иногда на мгновенье задерживая бег у обрывов. Все ближе и ближе к нам. Наблюдать животных в их естественных условиях, да еще таких чудесных прыгунов, как снежные бараны, поистине большое удовольствие!
Бараны то исчезают среди развалин, то вырастают на выступах. Курумы, покрывающие Становой, при их появлении уже не кажутся мертвыми. Даже утесы, безнадежно нависающие над пропастями, оживают, если на них появляется силуэт снежного барана.
Почти скрываясь за гранью соседней скалы, табунчик снова приостановился. Малыши под опекой матери ведут себя беспечно. А та, вытягивая шею, заглядывает вниз. Ее что-то там приманивает и раздражает, она беспрерывно бьет копытом о камень и угрожающе трясет своими маленькими рожками.
Потом все исчезли за каменными грядами, словно свалились в пропасть. Только изредка с вершины гольца доносился стук камней под их быстрыми ногами.
Карарбах накинул на плечи котомку, стал спускаться к гребню, в ту сторону, откуда появились бараны. Он почти выбежал на выступ, где самка поджидала своего непослушного ягненка, и, осторожно высунувшись, стал заглядывать вниз. Несомненно, кто-то вспугнул семейство баранов, иначе нечем объяснить поспешность, с какой они бежали на вершину Ямбуя.
Старик окинул быстрым взглядом крутой склон гольца, присел на камень. Вынул из-за пазухи трубку, набил табаком, всунул конец чубука в рот, раскрыл замшевую сумочку, пришитую к поясу, достал из нее кремень, кресало и лоскуток трута. Как шло ко всей его внешности это древнее приспособление для добычи огня! В загрубевших пальцах старика оно казалось более надежным, нежели спички. Спичками Карарбах редко пользовался. Он держал их во внутреннем кармане рубашки завернутыми от сырости в бересту. Ими он разжигал костер и только в ненастье прикуривал.
Приложив к острой грани кремня трут, он привычным движением руки ударил кресалом. Взвился тоненькой струйкой дымок. Карарбах положил горящий трут в трубку, придавил его большим пальцем. Не успев ни разу затянуться, он вырвал изо рта трубку – издал полуоткрытым ртом какой-то дикий, предупреждающий звук и показал вниз.
Далеко внизу, у самой кромки стланика, виднелось темно-бурое пятно. Медведь!
Зверь весь высунулся из-за обломков, стоял, как бы в раздумье. Он явно шел по следу вспугнутых им баранов. Над медведем в глубоком осеннем небе парит пара коршунов. Распластав крылья в просторе и почти не шевеля ими, они описывают круги, уходят выше и выше, оглядывая местность. Даже наступившие, заморозки не могут заставить их покинуть нагорье, так велика власть родных мест над этими хищниками.
Медведь постоял с минуту, вдруг резко повернул назад, прогремел по россыпи и исчез в стланиковых зарослях. Он днем, как и каждый хищник, старается избегать открытых мест. Без надобности не покидает заросли.
Карарбах предлагает спуститься в кустарник и идти по горячему следу за медведем. Я соглашаюсь, а сам думаю: «Не обманул бы он нас в стланике!»
На равнине, между двух озер, в редколесье вспыхивает дымок. Это наши дают знать, где находится их наблюдательный пункт. Карарбах долго смотрит туда, как бы запоминая это место на случай, если придется искать своих ночью.
