Химмельстранд - Линдквист Йон Айвиде (читать книги бесплатно полные версии txt) 📗
И этот сучий потрох изуродовал его шикарный кемпер, на который он зарабатывал в поте лица, — и трусливо удрал, как заяц, в его же, Дональда, любимом джипе!
Он пнул динамик так, что тот пролетел через весь вагончик и плюхнулся прямо на булочки.
Дональд зол до дрожи в руках.
Он повесил винтовку на плечо, спустился на траву и обошел вокруг кемпера. Крепления палатки вырваны с мясом — значит, потребуется недешевый ремонт, и ярость его достигла апогея. Убить, расколошматить, выстрелить — во что угодно...
Но вокруг все та же равнодушная зеленая пустыня. Он бы выстрелил в солнце — но и солнца не было.
Дональд обогнул кемпер, взялся за нижнюю ступеньку ведущей на крышу лесенки и засомневался. Он не в лучшей форме, а в его возрасте и в его положении упасть и сломать ногу — смерти подобно.
Об этом они не подумали, сволочи. А если бы он повредил что-то, пока Петер мотал прицеп из стороны в сторону? Значит, оставили бы его в этой поганой степи подыхать, как раненого зверя? Истекать кровью?
Какие суки...
У него даже выступили слезы обиды. Дональд отбросил сомнения и начал карабкаться по жиденькой лесенке — ярость придала ему силы. Через несколько секунд он уже стоял на крыше. Поднял винтовку и направил оптический прицел в ту сторону, где исчез Петер.
Пусто. Зайчик ускакал.
Или?..
Дональд опустил винтовку.
Только сейчас, когда он стоял на крыше, когда кемпер не закрывал обзор, Дональд сообразил, что лагерь вовсе не обязательно в той стороне, куда угнал его джип Петер. Во все стороны расстилалась совершенно однообразная, плоская, как стол, зеленая пустыня.
Он вновь приложил к плечу приклад и, вглядываясь в прицел, начал обводить горизонт. Очень медленно, по сантиметру, чтобы не пропустить ни малейшей неровности, внушающей хоть какие-то надежды.
И в направлении прямо противоположном тому, где скрылся Петер, он увидел...
Дональд опять опустил винтовку, несколько раз глубоко вдохнул и посмотрел невооруженным глазом — вдруг что-то с прицелом.
Снова посмотрел в прицел. Подкрутил колесико корреляции диоптрий.
Сомнений нет. Нет рук, все тело залито кровью.
Кровавый призрак.
Прицел сместился, и он никак не мог его сфокусировать — дрожали руки.
Он внутренне сжался. Застарелый ужас рвал и когтил внутренности. Он уже много десятков лет не чувствовал так остро свою вину за гибель отца.
Хватит.
«Хватит», — сказал он себе. Все и всё вокруг рвутся сломать его, вынудить встать на колени. Петер, да и все остальные в лагере, те, кто жмется с дрожащими поджилками друг к другу, — все они хотят его унизить. Хватит. Если им поддаться... разве так мы завоевывали Запад? Мы шли в неизвестное, в дикие и опасные края с ружьем в руках и подчинили землю, которая никогда нам не досталась бы, если бы мы не были настоящими мужчинами.
Ты мужчина или трусливый заяц, Дональд? Мужчина или заяц?
Дональд перекинул винтовку через плечо и быстро спустился по лесенке, даже не думая, что может упасть и что-то сломать.
И не упал.
Передернул затвор. Теперь достаточно нажать курок.
Тряхнул головой, решительным шагом пошел навстречу Кровавому призраку, и, пройдя шагов двадцать, он начал насвистывать John Brown’s Body20.
***
Петер с четверть часа бесцельно кружил по равнине, иногда сворачивал направо или налево — только чтобы убедиться, что горизонт во всех направлениях выглядит совершенно одинаково.
Дело обстояло именно так, как он и предполагал, — сквернее некуда. Он безнадежно заблудился. Плоский, подстриженный, бесконечный газон — и никаких опознавательных знаков.
Он понюхал жидкость, вытекшую из бардачка, — виски. Сделал из ладони ковшик, собрал, сколько мог, и слизнул. На короткое мгновение настроение улучшилось.
И все же монотонность заоконного пейзажа давила на психику. Бескрайняя зеленая плоскость словно вычерпывала его сознание, и оно становилось таким же плоским и бессодержательным.
К тому же в теле возникли странные ощущения. Легкое раздражение, зуд, будто эластичные слизистые оболочки внутренностей внезапно затвердели и слегка царапают организм изнутри. Зуд в местах, куда невозможно добраться без хирургического скальпеля или ножа патологоанатома.
Чтобы отвлечься, он включил приемник и, несмотря ни на что, улыбнулся, услышав надтреснутый хрипловатый голос. Петер Химмельстранд, собственной персоной. Сам поет один из своих последних лотов — «Спасибо за все оплеухи», наверное, самая горькая из всех когда-либо написанных песен.
Спасибо за дерьмо, все обошлось,
Слишком счастливы? Пожалуйте в навоз.
Петер бросил руль — все равно куда ехать. Вслушивался в гротескные нелепые слова, которые все же были не такими гротескными и не такими нелепыми — куда менее нелепыми, чем окружающая его зеленая пустыня.
Спасибо отцу, он лупил меня жутко.
Чтоб знал, — жизнь ад, а не шутка.
Это правда... жизнь сплошь и рядом предлагает поднять лапки, прекратить трепыхаться и лечь на дно. У него самого было сколько угодно таких случаев.
Он мог бы сдаться, когда разрыв мениска завершил его карьеру футболиста-профессионала. Или когда его и Хассе ресторанная сеть в Италии обанкротилась. Когда один за другим закрывались все пути и захлопывались все двери. Когда оказалось, что он женат на женщине, с которой невозможно быть счастливым, а дочь — совершенно чужой человек. Упасть ничком. Пристрелить энергичного чертенка, подталкивающего идти дальше. Какое облегчение, какая свобода...
Песня истаяла в последней жалобе:
...Я наконец-то понял свое место...
Петер остановил джип и выключил радио. Воздух опять, как и тогда, сгустился, он словно давил на голову.
Откинулся на сиденье.
Внутренний зуд все усиливался. Как будто в груди поселился паук с длинными-предлинными ногами, и они достают чуть не до кончиков пальцев. Или нет... не паук. Дерево. В его сердце посадили дерево, и оно разрастается, протягивает свои ветви по всему телу.
Петер зажмурился, представил себе это дерево — какой он все же кретин. Зачем искать такие замысловатые метафоры, когда причина ясна.
Он чувствует бег крови по сосудам.
Он внезапно ощутил свою кровь — как это может быть? Кровь, которая бежит по сосудам всю жизнь, с младенчества и до самой смерти, кровь, о которой мы никогда не задумываемся, не прислушиваемся к ее безустанному току... а какие-нибудь дикари даже и не знают об этом постоянном неиссякаемом потоке. И она не просто зудит, его кровь, она тянет его куда-то. Зовет.
Он вышел из машины и, повинуясь этому зову, пошел по газону. И остановился. Там, куда он направился, уже не было четкой границы между зеленью травы и мертвой голубизной неба. На горизонте лежала тонкая перина мрака.
Туда. Я иду туда.
Еще чего... Он не смог представить, насколько высока эта стена мрака или сколько до нее идти. Попытался — и не смог. Но тяга так сильна, зов крови так неумолим, что он вынужден бороться с ним чисто физически, удерживать себя, как удерживают рвущегося в цветущую степь коня.
Бороться? Зачем бороться? Ты же сам знаешь — твоя дорога туда.
Петер вытянул руку с растопыренными пальцами, попытался максимально расслабить мышцы — и ощутил все усиливающееся притяжение, словно кто-то тащил его за руку. Несильно, но настойчиво.
Он снова открыл пассажирскую дверь, открыл бардачок и достал осколок разбитой выстрелом бутылки. Острый, словно заточенный, кончик — ничего не надо резать, просто уколоть.
