Химмельстранд - Линдквист Йон Айвиде (читать книги бесплатно полные версии txt) 📗
Совершенно очевидно — Улоф воспринимает Молли совершенно по-другому. Но Леннарт сник. Опустил простертые в гневе руки. Кивнул Улофу, хотя снег в животе все усиливался. Теперь ледяные хлопья больно покалывали не только живот, но и грудь. Все тело.
Он внимательно посмотрел на Молли — ну, нет. Она вскочила не потому, что он повысил голос. Что-то привлекло ее внимание в поле за спиной у Леннарта. Ноздри вздрагивали, будто она принюхивалась к чему-то.
— Слушай, Молли, — начал было Улоф, но она только встряхнула головой, прошла, не глядя, мимо него и быстро пошла в поле.
Улоф ринулся, чтобы ее остановить, а Леннарт задержался и увидел, как Стефан чуть не спрыгнул с крыши вагончика, забежал внутрь и через секунду появился опять, таща за руку Эмиля.
Почти силой втиснул мальчика в машину и побежал к водительской дверце.
— Что происходит? — крикнул Леннарт.
Стефан либо не слышал, либо не обратил внимания. Завел машину и поехал не за Молли и Улофом, а в противоположную сторону.
Молли тем временем перешла на бег. Улоф побежал за ней, крича: «Молли, Молли!» — но с каждой секундой отставал. Леннарт посмотрел на неправдоподобную герань, чертыхнулся и потрусил следом.
***
Язык распух настолько, что, кажется, заполнил всю полость рта. Затолкать бы туда снег, лед, мороженое — все что угодно, лишь бы утихомирить мучительную, пульсирующую боль, выжимающую из глаз невольные слезы. Теперь, когда Карина уже не ангел смерти, не божественный мститель, все чувства Изабеллы по отношению к ней можно описать одним словом — ненависть.
Они приближаются к Белому.
Внезапно она почувствовала — изо рта что-то вытекает. Машинально вытерла пальцами. Посмотрела — нет, не кровь. Слюна. Изо рта непроизвольно течет слюна.
Она прекрасно понимает бессмысленность жизни. Куда лучше, чем большинство. У некоторых есть, допустим, ген выдающихся математических способностей, другие нечувствительны к боли, еще кто-то в состоянии от руки нарисовать безупречную окружность. У Изабеллы таких гена два. Ген совершенной красоты и ген непреходящего ужаса перед бессмысленностью и пустотой жизни.
Некто, перемножающий в уме трех- и четырехзначные цифры, — еще не гениальный математик. Или, предположим, кто-то скажет в плохом настроении — ах, мол, жизнь... какая пустая и глупая шутка. Для того чтобы стать гением математики или гением ощущения пустоты жизни, требуется гораздо больше. Для этого надо жить этим, ощущать бессмысленность бытия каждый день, каждый час, каждую минуту.
Когда у нее возникло это ощущение — возникло, чтобы остаться навсегда?
Она не знала. Такое ощущение, что так было всегда, во всяком случае, с тех пор как Изабелла себя помнила. Все вокруг — представление, все понарошку. И так будет продолжаться до конца жизни. Восторженные возгласы гостей, когда отец дарил им книжные закладки с ее фотографиями в виде ангела, слова какого-то мальчишки — ты самая красивая в мире... Она знала, как реагировать, как выказать признательность, но похвалы и комплименты не трогали ее совершенно, потому что произносили их люди, чья внутренняя пустота ничем не отличалась от ее собственной.
Единственное, что вызывало у нее какое-то подобие чувств, щекотало нервы, — экстремальные фильмы ужасов. Нижняя граница проходила где-то возле «Хостела». Зрелище людей, которых мучают, режут на куски, и потоки крови крупным планом заливают экран — все это приносило ей кратковременное душевное успокоение. Особенно ценила французскую волну — «Граница», «Внутри», «Мученицы».
Она пересматривала их раз за разом. По ночам. С рассветом возбуждение достигало апогея.
Парадокс: именно ее заболевание помогало ей кое-как сохранять форму. Гипертиреоз задавал направление. Острая потребность в мгновенно сгорающих калориях диктовала мелкие, но важные цели — поесть, чтобы избежать интенсивных и крайне неприятных физических ощущений. Если бы не эта потребность, она просто села бы в кресло и постепенно истаяла. Все равно — Изабелла давно убедилась, что в мире нет ничего, что было бы ей по-настоящему важно.
А Белый... Белый принадлежал к другому миру. Не к миру банальных понятий — их Изабелла отбросила, скорее всего, еще в детстве, еще до того, как научилась говорить. Впервые в жизни возникло чувство причастности. Когда она увидела его тогда, стоя на подиуме, с радостным узнаванием поняла: есть и другой мир. Ее мир. Мир, к которому она принадлежит. Естественный и чистый мир. Она прекрасно понимала, что хочет Белый, и с радостной готовностью шла навстречу. Даже слюнки потекли, мысленно усмехнулась она, и ей тут же стало стыдно: в этом новом мире места для иронии не было.
Идеально белая кожа, незапятнанная человеческим разложением.
— Что будем делать? — голос Карины дрожал от непонятного Изабелле страха.
Изабелла ответила двухступенчатым жестом.
Езжай вперед, потом остановись.
Карина посмотрела на нее полными ужаса глазами.
— Мы должны его остановить. Он идет в лагерь... Там дети.
— Ммм...
Карина прибавила скорость, обогнала неспешно двигающуюся белую фигуру и остановила машину на холостом ходу.
«Выключи мотор», — жестом показала Изабелла, и она подчинилась.
У Карины наступил полный паралич воли, и это отлично укладывалось в план Изабеллы.
Они вышли из машины. Изабелла открыла багажник и достала самую тяжелую биту для лапты. Карина тоже потянулась за битой, но Изабелла жестом указала ей на другую, плоскую. Петер называл ее девичьей.
Карина наклонилась, чтобы достать лежащую в дальнем углу биту.
Может, прямо сейчас?
Нет, не тот угол. Точный и сильный удар в затылок, чтобы не было никакой отвратительной возни с добиванием. И потом... как быть с кровью? Даже если удастся с одного удара раскроить Карине череп, вряд ли будет много крови. Надо вскрыть какой-то сосуд, а у нее нет подходящего инструмента.
Минутку.
В бардачке лежит несессер, а в несессере — походный набор косметики. Там есть и ножнички для ногтей. Для ногтей на ногах. С ногтями на руках она справляется зубами — иногда удачно, иногда не очень.
Хорошие, острые ножнички. Вполне можно перерезать сонную артерию.
— Будем дожидаться здесь? — спросила Карина, не отводя глаз от приближающейся фигуры.
— Ммм...
Изабелла не могла отвести глаз от затылка Карины. Свалить одним ударом. Не убить — свалить. Если убить, сердце остановится, и кровь не пойдет.
Сонная артерия. Педикюрные ножнички.
Так и надо сделать. Но она словно забыла важную деталь: сделать это должна она, а не кто-то другой. Она, Изабелла Сундберг, которой светит контракт с Родебье. Вот это и есть ее долг: она должна позвонить.
Нет. Звонить она не хочет. Все это уже не имеет ровно никакого значения. А если быть честной, то никогда и не имело. Значит, альтернатива проста: удар. Педикюрные ножницы. Добыть кровь.
Да? Ведь так?
Они стоят рядом с машиной и ждут Белого. Он все ближе.
Изабелла стоит чуть позади Карины и выбирает правильный угол и правильное расстояние. Удар, который послал бы мяч в дальнюю рощу. Если бы, конечно, был мяч. И роща.
— О, дьявол... — прошептала Карина, когда между ними и Белым осталось не больше двадцати метров, — Мне так страшно...
Изабелла опустила биту почти до земли — только так получается настоящий, полноценный свинг. Она не отводит глаз от затылка Карины и ждет, когда будет подан знак.
— Мама!
Через поле со всех ног бежит Молли, а за ней, прилично отстав, два идиота-фермера.
Изабелла прищурилась и увидела на горизонте контуры лагеря. Она не ожидала, что они подъехали так близко, и крепче сжала рукоятку биты.
***
Майвор даже не поняла, как так получилось, что она осталась одна во всем лагере. Стефан утащил своего мальчонку — они даже не успели подготовить атаку на Звезду Смерти, а когда Майвор вышла из вагончика, то увидела, как Молли стремительно удирает в поле, а за ней, прилично отстав, бегут два фермера. И в ту же секунду взревел мотор: уехал Стефан.
