Искусство рисовать с натуры (СИ) - Барышева Мария Александровна (читать книги онлайн бесплатно полные версии TXT) 📗
— Ладно… потом я… я буду… я, Наташ, позвоню вечером, ладно? Я ничего…я понимаю… Славка, прими мои соболезнования… от чистого сердца…
Слава отстраненно кивнул.
— Да, спасибо. Мы еще поговорим…позже, хорошо?
— Конечно, конечно… — Паша поднялся, пошатнулся и плюхнулся обратно на скамейку. — Господи, ну и ночка! Ты еще не знаешь, Натах, тут такое случилось!
— Что еще? — устало спросила Наташа. — Что тут еще могло случиться после этого… значительного?!
— Толян-то…помнишь…как они с Катькой грызлись? С утра до ночи мат-перемат… Так и знал, что этим кончится!
— Чем?! — Наташа вдруг почувствовала, как по позвоночнику вверх, к голове, ползет волна липкого и холодного ужаса. Ей казалось, что после Надиной смерти она больше не сможет чувствовать что-то еще по отношению к другим несчастьям, но она ошиблась. Паша заговорил снова, и с каждым его словом Наташа словно бы подходила к какой-то невидимой, но давным-давно знакомой пропасти, в которую ей рано или поздно следует упасть.
— Толян ночью сегодня упился вообще, в сиську, до белочки… ну и это…Катьку…ножом раз двадцать…Тут такие вопли стояли — ужас! А Леонидыч, ну сосед их, помнишь, толстый такой… разнимал их все время… он-то думал… просто дерутся, как обычно… Ну, звонил, стучал, а потом дверь и вынес. Ну, Толян и его подрезал… правда, не насмерть… но все равно сильно… Да ты что…тут такое творилось… все повыскакивали… менты приехали…опять… «Скорая»… Ужас! Толька, конечно…
— Где они? — одними губами произнесла Наташа, накрепко вцепляясь в Славину руку.
— Так…кто где. Это ж аж в четыре утра было — развезли уже всех. Катьку — в морг, Леонидыча — в больницу, а Толяна… не знаю… на дурку, наверное.
— Как же так?! — с отчаянием сказала она. — Ведь он же… он же бросил… он же так хорошо выглядел…
Паша пожал плечами.
— Да не мог он бросить вот так сразу. Не бывает так! Я так и думал…вот он подержался немного и сорвался… Нельзя так сразу бросать.
Наташа отвернулась от него, почувствовав себя вдруг маленькой, глупой, беспомощной, жалкой…
…и виноватой…
…и совершенно одинокой, зависшей в пустоте, которая сменила ее мир…
Мир начал рушиться давно. Первые трещины появились после Надиного разговора, после того, как на дороге, ночью, Наташа увидела сломавшееся такси… Первые трещины… а потом посыпалось, посыпалось… После Надиной смерти еще оставалось несколько жалких обломков, держащихся кое-как, но теперь рухнули и они…
Толян был алкоголиком. Он не мог так сразу бросить… так не бывает…
Толян — бодрый, веселый, трезвый, с букетиком ромашек…
Когда с тебя картины рисуют… чувствуешь себя…как-то… выше что ли… Может…оттого я и завязал…
Наташин рот вдруг широко раскрылся, она отпустила Славину руку и пробормотала: «Боже мой!», не слыша, как ее встревоженно зовут по имени.
…картины…непростые…
В ее ушах вдруг зазвучал уже слегка подзабытый растянутый глуховатый голос — так отчетливо и живо, словно Лактионов находился рядом с ней, и Наташе, совершенно утратившей чувство реальности, даже показалось, что она чувствует запах его одеколона. Игоря никто не хоронил в Петербурге, Игорь был жив, и они сидели с ним и с Надей в ресторанчике у моря и слушали рассказ о Неволине…
Говорили, что они приносят несчастья, что нарисованное Неволиным зло выходит из картин и творит бедствия, что картины Неволина — живые. Конечно, все это глупая болтовня, но как раз в этот период, когда картины начали уничтожать, — по Петербургу и Москве прокатилась волна странных преступлений — странных потому, что их совершали люди с высоким положением в обществе, уважаемые, религиозные — совершали с немыслимой жестокостью. Это были абсолютно разные люди, но одно было у них общим — все они позировали Неволину для его картин…
Толян с изумленным и обиженным лицом, склоняющийся к своему портрету, дыша на Наташу застарелым ядреным перегаром…
— Так что, значит, я в нутрях такой?
… выглядел значительно лучше, чем утром, когда они только начали работать, и казался значительно помолодевшим…
— …Наташка! Что с ней такое?! Такое раньше было?!
«Кто-то меня трясет… Я не люблю, когда меня трясут».
— Слушай, не хватай мою жену!
«Кто-то кричит…»
…раннее летнее утро… «омега» уезжает, тихо шурша шинами… на скамейке сидит дворник, понурый, сгорбившийся…
…заболел я… пить не могу… прямо выворачивает… может, я вчера траванулся чем…
…вчера я закончила картину…великолепна…она удалась, она была живой… концентрация отрицательного даже сильнее, чем на Неволинских…
…когда картины начали уничтожать…
…треск сломанного оргалита…тень… словно кто-то пролетел по комнате…словно кто-то сбежал… картина пуста…
Музей…кругом картины… много картин…
…выпусти… нам плохо здесь…выпусти… не лови больше никого…
…Если долго смотреть на них, можно почувствовать в себе что-то опасное, можно даже сделать что-то…Это — как гипноз, как психотропное оружие, они обнажают в нашем подсознании все самое темное, что мы всегда так старательно прячем даже от самих себя.
Это делают не картины. Это делает то, что в них.
Эти картины — ловушки.
Подумав это, Наташа вдруг потеряла опору в пустоте, полетела куда-то — вверх или вниз — в пустоте это не имело значения, и уже вообще ни-что не имело значения — и уже не почувствовала, как ее подхватили чьи-то руки.
Очнувшись, она увидела, что лежит на своей кровати, все в той же одежде, но только майка была насквозь мокрой, и ветер, шевеливший занавески в раскрытом окне, холодил такое же мокрое лицо. Наташа облизнула губы, с трудом повернула словно налитую свинцом голову и увидела Славу, который лежал на Пашкиной половине в задумчивой позе, закинув ногу на ногу и закрыв глаза. Рядом с ним на кровати стоял пустой стакан.
— Я знаю, — пробормотала Наташа, обращаясь не лежащему рядом человеку, а к другому, который, кто знает, может и слышит ее сейчас. Слава вздрогнул и приподнялся, зацепив рукой стакан и опрокинув его. На мгновение на его лице мелькнуло жестокое разочарование, словно он ожидал увидеть на ее месте кого-то другого, но оно тут же исчезло, уступив место тревоге.
— Ну, ты что это, красавица? — спросил он и смущенно отставил стакан на тумбочку. — То столбняк, то обморок? Как самочувствие? Я ни у вас, ни у соседей нашатыря не нашел, поэтому просто прополоскал тебя немного под краном… Ну, ты как?
— Нормально, вроде, — Наташа приподнялась, опираясь о кровать здоровой рукой. — А где Паша?
— Ушел, — хмуро ответил Слава, встал и подошел к окну. Машинально поправил трепавшиеся на ветру занавески, потом повернулся, опершись спиной о подоконник. — Вы что, расплевались с ним? Знаешь, Наташ, ты извини, конечно… я тебя уже года три знаю и все никак не могу понять — зачем ты вышла за такого дебила? Устроил мне какую-то непонятную сцену, наговорил чего-то, убежал…
— Ну… он не всегда был таким, — протянула Наташа, отворачиваясь, — это он в последнее время что-то… А может и был, да я не разглядела… Может и он тут не при чем, просто мы слишком разные. Вообще, Слава, любовь зла… одни выходят замуж за дебилов, а другие не выходят за хороших людей.
— Наташ, ну-ка, посмотрика на меня.
Наташа подняла голову и встретилась с его внимательным взглядом.
— Наташ, почему твой муж меня боится?
— С чего ты взял? — спросила она, старательно выдерживая в голосе удивление.
— Слушай, Наташка, — Слава оторвался от подоконника, подошел к кровати и сел перед ней на корточки. — Пашка хоть и вопит много, а смотрит на меня так, словно украл чего-то. Наташ, я не идиот, а кое-кто тут пытается из меня его сделать! Что вы с Надькой тут мутили в последнее время?! Почему она весь месяц ходила какая-то странная, словно в воду опущенная. Не похоже на нее — вся в размышлениях, вся в загадках, иногда и не докричишься до нее. Пропадала куда-то — иногда на несколько дней, живописью начала интересоваться усиленно, все книжки у меня таскала — то Уайльда «Портрет Дориана Грея», то Акутагаву, то по истории Российского государства… И знаешь что — Надя, конечно, была человеком вспыльчивым и непредсказуемым, но выскакивать из машины под колеса посреди дороги… что-то не очень мне в это верится… И ты вон…тоже…Вы что, влипли во что-то? Говори, я же вижу, что ты знаешь!
