Искусство рисовать с натуры (СИ) - Барышева Мария Александровна (читать книги онлайн бесплатно полные версии TXT) 📗
— Надо позвонить, — вдруг произнес Слава где-то внизу — глухо и безжизненно. — Позвонить родителям…я пойду позвоню…
Наташа ничего не ответила и не заметила, как он ушел и как вернулся, как снова сел на стул, не чувствовала, как он пытался усадить и ее, как тряс и звал по имени.
Это из-за меня, из-за меня… но что же я ей такого сказала…меня не было…почему я должна была быть там? из-за меня… из-за меня… Надя, пожалуйста…я сожгу все картины или нарисую миллион их… толь-ко пожалуйста… я взорву эту проклятую дорогу…я снесу ее… хоть весь город снесу…что угодно…только пожалуйста… меня не было, чтобы оттолкнуть тебя…я должна была понять… я не должна была говорить с тобой… я приношу одни несчастья…пожалуйста… у меня кроме тебя никого нет… Надька…Надечка…ты ведь слышишь меня… ты слышишь меня…
Спустя полчаса дверь в вестибюль приоткрылась и из нее выглянула дежурная сестра. Она повела вокруг глазами, потом ее взгляд остановился на Славе и Наташе, и, посмотрев на ее лицо, Наташа медленно попятилась назад — до тех пор, пока не вжалась в угол, — и, скользя вывернутой ладонью по гладким стенам, так же медленно сползла вниз — прямо на холодный пол.
Надя ее не услышала.
Слез не было.
«Почему я не плачу. Я хочу заплакать. Мне плохо».
Слез не было.
«Мне больно».
В горле набухал тугой ком, становясь все больше и больше, грозя вот-вот прорваться наружу, а воздуха вокруг становилось все меньше, и она начала задыхаться.
…воздух…где… дышать…воздух…
«Мне так плохо!»
Вот уже час Наташа потерянно бродила по улицам, слепо натыкаясь на прохожих и не слыша их гневных окриков, переходила дороги, не слыша гудков машин и визга тормозов. Весь мир исчез, остались только горе и злость, злости, пожалуй, даже больше — злость на себя и на дорогу, да, на дорогу… пойти на дорогу и колотить по проклятому асфальту, пойти на дорогу и сдаться… пойти на дорогу и заплатить…
Это твоя дорога, и тебе придется пройти ее до конца.
«Я не просила этой дороги! Я ее не выбирала!»
Но дорога выбрала…
Почему?
Наташа наткнулась на какое-то препятствие и вздрогнула, приходя в себя. Огляделась. Она стояла, прижавшись к длинному парапету вдоль лестницы, которая сбегала вниз, к трассе, по которой, пыля и гудя, неслась блестящая волна машин. В пальцах у нее был зажат пластмассовый стаканчик с недопитым остывшим кофе — когда и где она успела его купить, Наташа не помнила. Она вообще ничего не помнила с того момента, как увидела в дверях вестибюля лицо дежурной сестры и поняла, что Нади больше нет.
Наташа поставила стаканчик на парапет, оперлась локтем о бетон и прижала ладонь к горячему лбу. Снова сдавило горло, и она затряслась, судорожно стиснув зубы. Ей на плечо легла чья-то ладонь, она неохотно обернулась и увидела Славу. Он стоял рядом и смотрел на нее — окаменевший, осунувшийся, чужой.
— Слава? — произнесла Наташа с рассеянным удивлением. — Слава… Откуда ты взялся?
— Я все время шел рядом с тобой, — сказал он глухо. — Я даже говорил с тобой, но ты ничего не слышала. Я покупал тебе кофе… ты попросила… разве ты не помнишь?
— Нет.
— Мы хотели поехать с… ее родителями, но они нам запретили… Это-го ты тоже не помнишь?
Наташа покачала головой.
— Я даже не помню, кто я? И для чего я вообще?..
— Перестань…нельзя так… — отстраненно сказал он, убрал руку с ее плеча и тоже облокотился о парапет. — Нельзя… Отвезти тебя домой?
Наташа вспомнила о Паше, который сейчас казался чем-то посторонним и ужасно далеким, вспомнила испорченную картину, чужую теперь квартиру и дорогу напротив чужого дома.
— Нет, Слав, домой я не пойду. Ты иди, отоспись… сам же на ногах едва стоишь. Я тут… я останусь…
— Нет, так дело не пойдет! — заявил Слава и повернулся к ней. — Пока ты на улице — я с тобой! На работу я все равно уже сегодня не пойду… да и…не хочу я один… Будешь курить?
— Давай.
Слава протянул ей сигарету. Наташа попыталась взять ее негнущимися пальцами, но не удержала, и сигарета упала на асфальт. Наташа качнулась в сторону, прислонилась к парапету и отвернулась, взрагивая в сухих беззвучных рыданиях.
— Ну…ну, тихо, ну что ты, лапа… — сказал он растерянно и расстроенно, потянул ее за плечо и прижал к себе. — Ну, Наташ, не надо, не здесь, не радуй народ — вон уже как таращатся, придурки! Пошли домой, там выплачешься. Тебе надо… нельзя это в себе держать… ну, не здесь…Кофе твой — это все ерунда. Пойдем, я тебе сейчас коньячку возьму… и себе… литра два…
Его голос дрогнул, сорвался, и Наташа, уткнувшись носом ему в рубашку, слабо пахнущую одеколоном и больницей, быстро и отчаянно, давясь долгожданными слезами, зашептала:
— Ой, нет, ну только не ты, Славка, пожалуйста, только не ты… ты ведь всегда был таким… прости, прости… я с ума схожу…и тебе ведь плохо…может, и хуже… а я только о себе…
— Ну-ка, пошли! — резко приказал Слава и, приобняв ее, повел-понес по направлению к остановке. — Ну-ка, давай… ножками-ножками…раз, два… сено-солома…
— Пусти… я сама!
— Ага, сама… Сморкаться будешь сама! Пойдем… нет, стоп! Ох, как же у тебя все растеклось — ну чисто ведьма! Платок у тебя есть?
— В су… в су…
— А су-су дома, да? Ох ты, черт! Ладно, — он выдернул из-за пояса брюк полу измятой рубашки и быстрыми, размашистыми движениями, не щадя кожу, вытер с Наташиного лица остатки вчерашней косметики. — Ну, хоть божеский вид… пошли… Что, сильно интересно! — вдруг рявкнул он в сторону на кого-то из любопытных прохожих. Теперь его голос звучал бодрее — очевидно, потому, что Слава нашел для себя ответственное занятие, пусть это хоть и возня с раскисшей подружкой погибшей девушки.
Кое-как они добрались до остановки, где Слава решительно запихнул Наташу в первую же маршрутку и залез следом. Ехали молча. Наташа, отвернувшись от всех, сидела, по-прежнему уткнувшись мокрым лицом в Славино нервно подрагивающее плечо, и со стороны они могли даже сойти за примирившихся после бурной ссоры влюбленных, хотя на самом деле были лишь просто старыми знакомыми, один из которых, по идее, должен был теперь относиться к другому с неприязнью — если бы знал все, что случилось на самом деле.
От остановки к дому тоже шли молча. Наташа, уже почти успокоившаяся, только слегка шмыгала носом, но Слава продолжал придерживать ее за плечо, поглядывая внимательно и тревожно. И пока они шли, Наташа, с огромным трудом отметя в сторону все тяжелые мысли и пытаясь рассуждать трезво, решила, что Славу она сегодня никуда не отпустит. Сейчас он держится, потому что чувствует свою необходимость, чувствует ответственность, он — ее плечо. Но Наташа уже поняла — как только Слава останется один, он пойдет куда-нибудь, напьется до полубессознательного состояния и обязательно влипнет в какую-нибудь историю — это было написано на его лице совершенно отчетливо. Пусть напивается — это не помешает, это, может, и лучше, но только пусть делает это у нее дома, где с ним ничего не случится.
А если он захочет пойти на дорогу? Чтобы посмотреть…где?
Не пущу!
Но, подходя к ее подъезду, Слава не смотрел на дорогу — он смотрел на скамейку. На скамейке сидел Паша, и даже издалека было видно, что он угрожающе пьян.
— О-о, здорово! — воскликнул он, завидев их, безвольно уронил голову на грудь, потом с трудом поднял, пытаясь сфокусировать на них свой взгляд. — Н-ната… звини… мне надо с тобой… попщаться… Славка, ты…да?
— Паша, я же просила тебя… — тихо сказала Наташа, остановившись.
— Привет, Славка! — не обратив внимания на ее слова, Паша протянул руку, и Слава, помедлив, пожал ее. — Из больницы…да? Ну? Как там Наддежда Сергевна? Как там…душа наша?
— Паша, замолчи! — прошептала Наташа и зажмурилась — ей вдруг показалось, что сейчас произойдет что-то ужасное. В воздухе повисло молчание, а потом Паша пробормотал резко протрезвевшим голосом:
— Ох ты… Простите, ребята…я ж не знал… как же так, а?
Слава продолжал молчать, глядя на Пашу как-то рассеянно, словно Паши тут и не было вовсе, и Паша слегка съежился под этим невидящим взглядом.
