За стенами собачьего музея - Кэрролл Джонатан (книги регистрация онлайн TXT) 📗

Автоответчик отключился, но я еще некоторое время стоял над ним, недоуменно подняв брови. Наконец мой взгляд упал на стоящий у противоположной стены музыкальный центр, и я решил, что хорошая музыка, пожалуй, будет лучшим средством проветрить комнату от напущенного Фанни дыма.

Кумполу никогда не нравились собачьи игрушки, зато он просто обожал кости, они до сих пор валялись в нескольких стратегических местах на полу. Иногда, заскучав, он начинал бродить от одной к другой, погладывая понемножку каждую. Я с тяжелым чувством собрал их и бросил в корзину для бумаг. Нет больше Фанни. Нет больше Кумпола. Любовницы, любимцы и привычки — все покидало меня. Строительство Собачьего музея займет довольно долгое время, но что я буду делать потом? Вопрос о возврате к прежней работе вообще не стоял — воздух вокруг меня был буквально насыщен волшебством и вдохновением, и мне не терпелось посмотреть, что будет дальше, пусть даже это и означало бы столкновение с воинами Ктулу в Австрийских Альпах. Допустим, я и из этой стычки выйду живым, тогда еще интереснее, что произойдет потом.

Перестань биться головой об стену и пойди спокойно поужинай с Клэр — это, пожалуй, был лучший совет, который я дал сам себе за много дней. Рой Орбисон note 70 заполнил гостиную, а Радклифф пошел и наполнил ванну.

Помимо аппетита четырехсотфунтового борца-сумоиста, Божественная мисс Стенсфилд обладала еще способностью не только выдерживать, но и наслаждаться любым, даже самой невероятной остроты соусом или блюдом. Я не раз становился свидетелем того, как она удивляла поваров-индусов, официантов-мексиканцев и подавальщиков-корейцев своим пристрастием к самым острым и жгучим блюдам, какие только им удавалось соорудить. Иногда я с внутренним трепетом заимствовал из ее тарелки крошечные кусочки и тут же едва не умирал от полыхающего во рту и во внутренностях пламени, которое она поглощала разве что с легким вздохом удовлетворения. Однажды я даже попросил ее показать мне язык, желая окончательно убедиться, что она не с другой планеты. Но язык оказался вполне нормальным, и единственным заключением, к которому мне оставалось придти, стало то, что некоторые с виду нежные создания способны питаться раскаленной лавой и получать при этом удовольствие. Может быть, нежность каким-то образом гасит пламя? Возможно, нежность души просто маскирует бушующий внутри огонь совсем иного рода, какие-то чудовищные адские костры? А может, я несу всякую чушь, а у нее просто стальной желудок.

Как бы то ни было, мы встретились с ней в «Гунга-Дин». Мы неоднократно бывали здесь и раньше, так что персонал отлично знал, что у леди асбестовый и совершенно бездонный желудок, в то время как ее приятель больше похож на привередливую старую деву и обычно не заказывает ничего кроме скучного куриного тандури или мяса с карри.

Когда я появился в ресторане, Клэр уже сидела в баре. Новая рука была забинтована и висела на перевязи. Перевязь, бинты и кроссовки были белыми. Все остальное — черным. Пока она меня не заметила, я немного постоял у входа, чтобы получше рассмотреть ее. При тесном общении люди обычно начинают очень умело прикидываться — лицо, голос, жесты — все может служить косметическим прикрытием их истинного лица, известного только им самим.

Она выглядела старше и симпатичнее. Одежда с виду была новой, и я мог представить себе, как она выходит из больницы и направляется прямиком в магазин за покупками. Она всегда любила краски — желтые туфли, яркие юбки. Сейчас же она была в черном, и запросто можно было принять это за траур, хотя, зная Клэр, я и мысли такой не допускал. Она верила в жизнь и считала ее своим другом. Я не знал большего оптимиста. Если она оделась в черное, то это было просто ее способом сказать: «Сейчас я просто пустой сосуд. Но, дайте время, и я снова наполнюсь». Забавные белые кроссовки были светом, пробивающимся из-под ее черного занавеса, брошенной напоследок усталой улыбкой. Она обернулась и наконец заметила меня. Машинально подняв забинтованную руку, чтобы помахать мне, она вдруг взглянула сначала на нее, а потом снова на меня. Поспешно подойдя, я обнял ее и крепко прижал к себе.

— Я знаю, что выгляжу глупо, но носить это мне придется очень долго.

— Ничего страшного. Так у тебя очень крутой вид. Я, пожалуй, не рискнул бы с тобой связываться. Рад тебя видеть, дружок.

— Я тоже, я тоже, я тоже!

— Проголодалась?

— По тебе. Кажется, готова проговорить с тобой ближайшие три недели. Мне очень жаль, что так получилось с Фанни и Кумполом. Но я просто счастлива, что ты вернулся, Гарри. — Она снова притянула меня к себе и стиснула в объятиях. Я хотел ответить тем же, но побоялся случайно повредить ей руку.

Немного позже, в постели, она рассказала мне одну историю. Хотя с тех пор прошло тридцать лет, она по-прежнему не давала ей покоя, и Клэр не рассказывала об этом ни единой живой душе. Когда она училась в четвертом классе, у них была контрольная и где-то в середине урока ей вдруг страшно захотелось по-маленькому. Она всегда была пай-девочкой и никогда бы не позволила себе нарушить дисциплину. Но когда она встала и спросила, можно ли ей выйти, учитель, всегда очень хорошо относившийся к ней, ответил нет, придется потерпеть до конца контрольной. Тогда она стыдливо, по-детски попыталась дать ему понять, что она больше не может терпеть, но ответом по-прежнему было нет. И тогда маленькая хорошая девочка Клэр Стенсфилд села обратно за парту, уронила голову на руки и написала прямо под себя. По ее словам, звук льющейся на пол жидкости запомнился ей на всю жизнь. Я даже не знал, что ей сказать, открыл было рот, но она перебила меня.

— Как это ни смешно, но я дала себе зарок не рассказывать об этом никогда и никому, разве только человеку, которого посчитаю своим самым близким другом. И рассказала я тебе эту историю вовсе не потому, что ты одолжил мне эти деньги, Гарри, а потому, что, когда ты был далеко-далеко, а я валялась в больнице и жалела себя, я вдруг поняла: единственный человек на свете, кому я готова ее рассказать, — это ты.

В последний раз перед тем, как Фанни исчезла за горизонтом моей жизни, я видел ее у ее любимого ресторана в центре города. Я отправился с Папом Лонгвудом позавтракать и договориться о присылке строительных бригад для музея. За неделю до этого я встречался с Хассаном и его людьми, и он преподнес мне первый из множества сюрпризов, который сразу превратил это строительство в настоящую головную боль. Новый султан хотел бы, по крайней мере, треть рабочих набрать из сарийцев, даже несмотря на то что музей предстояло строить в Австрии. Таким образом, после окончания строительства он сможет заявить, что музей был построен для его страны ее же жителями. Не было смысла объяснять ему, насколько это его требование осложнит работу, поскольку другая треть строителей должна быть австрийцами, а я к тому же хотел привезти с собой много американских строителей, с которыми уже привык работать. В конце вечера я спросил, не надеется ли в глубине души его Его Высочество удостоиться Нобелевской премии за международное сотрудничество? Но он просто отмахнулся — Сару, мол готова оплатить все связанные с этим издержки.

Когда я рассказал об этом Папу, он едва не поперхнулся своими оладьями и заявил, что большей чепухи в жизни еще не слыхивал. Арабы в Австрии? И с австрийцами-то, которым по закону разрешено пить на работе пиво, иметь дело — не сахар. Я был с ним совершенно согласен. Уже выходя из ресторана, он все продолжал твердить, что в жизни не слыхивал большей чепухи. А когда мы оказались в нескольких шагах от ресторана, я бросил взгляд на противоположную сторону улицы и заметил будущую султаншу с ее прической от Херджа и с видом «не тронь меня» note 71. Я, конечно, мог бы обойти ее стороной, но мне очень хотелось посмотреть, как она поступит, увидев нас.