Долбаные города (СИ) - Беляева Дария (читаем книги бесплатно TXT) 📗
Если бы месяц назад мне сказали, как изменится моя жизнь после смерти Калева, я бы, наверное, не поверил. И никто из вовлеченных в эту странную ситуацию не поверил бы. Но в этом и была прелесть жизни по сравнению со скатившимися после второго сезона сериалами. Я не мог предугадать сюжет.
— Итак, дамы и господа, о чем поговорим сегодня? О политических кампаниях поздней сталинской эпохи? О странных сексуальных фетишах? Кто-нибудь знает, что Саддам Хуссейн писал любовные романы? Почему я вспомнил об этом? Все просто: сначала усы, затем странные сексуальные фетиши. И если еще кто-нибудь спросит, обрезан ли я, мне придется поставить этому видео такой рейтинг, который не позволит мне самому смотреть его.
Почти все было славно, и я понял, что быть счастливым реально даже в четырнадцать лет. И даже в Ахет-Атоне. Но, по закону сохранения энергии, я имел приоритетное право на что-то очень плохое. За этот месяц у Леви случилось семь припадков. Очень много, особенно учитывая его обычное состояние. Я боялся, что он умирает. Леви боялся, что он умирает. Родители Леви испытывали схожие опасения, и даже учительница литературы стала к нему мягче. Я не мог представить, что Леви исчезнет навсегда, что у меня может не быть лучшего друга, что однажды он скажет мне что-то, и это будет последний раз, когда я услышу его голос. Я ведь пережил смерть Калева, но теперь снова был беззащитен перед ней.
Я старался не думать об этом, но с темнотой эти мысли возвращались. Леви тяжело болел, и я не знал, смогут ли врачи сделать с этим что-нибудь. Конечно, при ближайшем рассмотрении угроза смерти была не такой уж явственной. Но, когда Леви не думал об отеке мозга или легких, он предполагал, что вскоре у него наступит деменция, и тогда я тоже потеряю его. Словом, по мнению Леви, мне предстояло потерять его в любом случае. Он считал, что хорошо все не станет ни при каких обстоятельствах, и читал статьи на сайтах хосписов, где доморощенные психологи советовали, как лучше пройти через торг, гнев и все другие станции до самого принятия. Я так хотел, чтобы с Леви все было в порядке. Я отдал бы все, даже свою обожаемую славу. Но не было Господа Бога, который спустился бы с небес по лестнице Иакова, или что он там для построил для сообщения с нашими местами, и сказал бы: Макси, делай вот что, чтобы было хорошо.
Кто-то чуткий и эмпатичный написал мне, что я загрустил. Было приятно выхватить в потоке именно это сообщение. Я нажал на него, прикрепляя, и улыбнулся.
— Зацените эмпатичного пользователя Люси-в-облаках. Восславим Господа за умение различать невербальные сигналы!
Я мог смеяться сколько угодно, но эта Люси-в-облаках сразу же вызвала у меня вполне искреннюю симпатию. В моем новом, сияющем мире, где люди представляли, как снимают с меня одежду, хотя мне не исполнилось пятнадцать, я ощущал острую потребность в сочувствии от незнакомцев. Это позволяло мне подзарядиться и продолжить верить в человечество вместо того, чтобы непроизвольно вытирать ладони о джинсы после чтения комментариев под моими фотками в школьном альбоме.
— В порядке ли я? О, более чем. Кто-нибудь уже знает, есть ли в интернете порно про меня? Я хочу пройти через правило номер тридцать четыре, как через инициацию. Тем более, что для этого не нужно символически умирать и таскаться по лесам.
Я засмеялся:
— Хотя если ты порноактер с тобой и это может случиться. Давайте не забывать, натирая себя в разных интересных местах под разные интересные видосы, что порнобизнес — жестокая, бесчеловечная, перемалывающая людей индустрия. Диссоциация себя с собственным телом, венерические заболевания, химические зависимости, поломанные судьбы и травмы половых органов. Держите все это в голове, потому что, я уверен, вас это возбуждает. Меня — так точно! Я проецирую не просто так, а наполовину осознанно! И мастурбирую так же!
Формат лайфстримов нравился мне за возможность вести нарциссические монологи, игнорируя реплики собеседников. В реальности это тоже было возможно, но сделало бы меня неприятным собеседником, которому вручали бы визитки все окрестные психотерапевты. Когда число моих собеседников равнялось тысяче, у меня было девятьсот девяносто девять уважительных причин их игнорировать. Я закурил очередную сигарету, с тоской посмотрел на пепельницу, полную моих шагов в сторону саркомы.
— Я слишком много курю, — сказал я. — Как и всякий нормальный орально организованный человек. Еще грызу ногти, болтаю без умолку, жую жвачку. Да что там, Меви реален по этой же причине.
Я засмеялся, представив эту цитату в каком-нибудь коллаже с нашими фотографиями, который загрузят на Тумблер сегодня вечером. Тут у меня зазвонил телефон, я увидел на экране имя Леви.
— Привет, Леви, — протянул я, подмигнул камере, надеясь, что девчонки, живущие на другом конце мира, снимают свои мокрые трусики.
— Ты чокнутый! Хватит говорить всю эту хрень, Макси! И не подмигивай им! Они будут думать, что мы — педики!
— Ну-ну-ну, — сказал я успокаивающе.
— Ты что издеваешься? Ты в курсе, как это звучит со стороны?
— В курсе. Я слышу свой собственный голос из твоей комнаты.
— Я должен был следить, чтобы ты не наговорил глупостей. Но ты, блин, уже перешел черту. Макси, прекрати!
— Какая тебе разница, ты все равно не читаешь фанфики.
— А ты читаешь?
— Особенно те, где есть постельные сцены!
— Заткнись!
— Я сейчас включу громкую связь!
— Ты не посмеешь!
И я не посмел, потому что очень переживал за него, потому что все время думал, как он умрет, и что в следующий раз я увижу его в гробу.
— Не посмею, — признал я. — Из-за мрачных готичных мыслей.
— Я умру, и ты пожалеешь о каждой шутке про маму мою.
— Да, стоило трахать ее молча. Многие знания — многие печали.
Леви повторил:
— Ты пожалеешь. Будешь плакать на моей могиле, раскаиваясь по поводу каждого сказанного слова.
— Как мучительно, — сказал я. — Даже думать об этом.
Я смеялся, и в то же время понимал, что все это может быть правдой. У этой депрессивной мысли был потенциал. Что до Леви — слава ему не слишком-то нравилась. Конечно, он не делал из этого такой же трагедии, как Рафаэль, и не вопил о том, что хотел бы быть подальше от общества, однако Леви чувствовал себя неловко. Однажды он сказал мне, что ощущает себя тем парнем из "Шоу Трумана", ну, который Джим Керри, и что ему кажется, будто он сходит с ума.
— Это из-за эпилепсии, — предположил я. То была моя маленькая месть за то, что Леви всюду приплетал Маркса.
— Нет, — сказал он совершенно серьезно. — Макси, все стало странным, таким нереальным, правда?
— Спроси у Вирсавии. Она специалист по этим вопросам.
Короче говоря, Леви правда видел в происходящем нечто пугающее, и хотя он периодически общался с фанатами, в основном для того, чтобы пожаловаться им, чувствовалось, что он невероятно напряжен. Может быть, это вполне нормативная реакция на славу, свалившуюся на твою бедную голову безо всяких предупреждений и усилий с твоей стороны. По крайней мере, Леви не просил маму переехать на окраину Нового Мирового Порядка, куда-нибудь в сторону бывшей Японии. Это уже было достижением в условиях, когда Рафаэль, по сведениям, полученным от Саула, дважды расплакался.
Я хотел сказать что-нибудь ободряющее и, кроме того, обрадовать девочек с Тумблера, но Леви опередил меня. И новость у него была не радостная.
— У меня опять случился приступ. Шесть часов назад.
— Погибнешь во цвете лет, — сказал я, поцокав языком. В груди развернулась боль, я вправду испугался. И в то же время не прекратил трансляцию. Вот это странное, болезненное искажение и интересовало меня больше всего. Мне нравилось, что люди видят меня, когда я страдаю. Это был душевный эксгибиционизм, момент наивысшей, почти эротической искренности, и для этого не нужно было ошиваться около детского сада в одном пальто с заплатками.
Несмотря на то, что Леви явно пришел в себя (был способен на искреннюю злость — это точно), я вдруг услышал в его голосе ту самую, стремную растерянность. Вернее, ее отголосок. Сразу после приступов Леви засыпал, затем некоторое время выглядел так, словно попал в туманный, незнакомый город, где никто не говорит на его языке. Леви говорил об этом так:
