Большая книга ужасов – 56 (сборник) - Некрасов Евгений Львович (мир книг .txt) 📗
– Пятьсот двадцать один, пятьсот двадцать два…
На счете пятьсот двадцать пять он швырнул меня на траву и накрыл собой.
Земля вздрогнула, и лес зашуршал листвой, словно над ним просыпался короткий дождь. Что-то тяжело падало, ломая ветки.
– Уй-е! – взвыл Гриша, скатился с меня и сел. – Глянь, что у меня там.
Рукой он тянулся к лопаткам, размазывая по куртке белую слизь. На траве дергался обрубленный с двух сторон глянцевый сустав.
– Это тебя тараканьей ногой стукнуло. Крови нет, – сказала я. – А почему «пятьсот двадцать один», а не просто «один»?
– Потому что когда скажешь «пятьсот двадцать один», проходит ровно секунда.
Мы встали и пошли к блиндажу. От взрыва он покосился еще сильнее и стал похож на тюбетейку, надетую набекрень. Остатки почти бесплатной боевой машины вперемешку с песком и клочьями травы валялись по всей поляне.
Пороховницына не было – ни живого ни мертвого. Я искала глазами кровь, обрывок формы – ну хоть что-то, что напомнило бы о человеке, который несколько секунд назад стоял здесь, огромный, живой, скаля зубы в кривой усмешке. И среди полупрозрачных внутренностей, заброшенных взрывом на верхушку блиндажа, увидела человеческую руку с часами. Я схватилась за Гришу.
– Федоровская, – проследив за моим взглядом, сказал он. – Будет что похоронить.
Лейтенанта мы нашли за блиндажом. Он сидел, ковыряя грязными пальцами в запорошенных глазах и пытаясь проморгаться.
– Подождите, я платочком, – сказала я.
Пороховницын смотрел в сторону, он меня не слышал.
Я села рядом и стала ковырять в лейтенантских глазах платочком, который был не чище пальцев, потому что побывал в болоте. Вообще, все очумели от счастья. Гриша отплясывал что-то народное, на каждый притоп пуляя в небо из автомата, и орал, что дембель неизбежен. Подошел немолодой краснолицый Тертычный и стал докапываться, где Гришины ножны, как будто сейчас не было ничего важнее. У Тертычного тоже был счастливый вид.
И только мне стало жутко и тоскливо, потому что я вдруг подумала об исчезнувших из мансарды сушеной голове и колбочке с голубой жидкостью.
Глава XXII. Правда о морильщике
– Сегодня с утра у нас работал.
– Ушел час назад, он в «Избе рыбака» сейчас травит.
– Нет, к нам он обещал прийти только завтра.
Второй час мы искали по городу морильщика. Людей таких профессий все знают, но никто с ними не знаком. Самому Пороховницыну достаточно было имени – Геннадий – и телефона в записной книжке на букву «Т» – «тараканы». По телефону не отвечали, и мы пошли по магазинам и ресторанам, везде спрашивая адрес Гены-тараканщика. Вдруг оказалось, что похититель головы и колбочки с голубой жидкостью и не думал скрываться! В одном магазине он работал утром, в другой обещал зайти к вечеру. Мы верили, пока в двух кафе подряд нам не сказали, что морильщик только что ушел.
Стало ясно, что Папаша Мюллер пустил нас по ложному следу.
Мы сели в «уазик» Пороховницына и стали кружить по улицам. Смеркалось; во многих домах зажглись огни, и мы ехали медленно, разглядывая чужую жизнь за окнами. Пороховницын раскланивался с прохожими; некоторых он спрашивал про Гену. Наконец, мы нашли человека, который полчаса назад видел морильщика у круизного теплохода. Пороховницын свернул к пристани.
– Зачем? – спросила я. – Ему, что ли, делать нечего, кроме как на теплоходе кататься?
– А зачем он делал гиганта? – вопросом на вопрос ответил Пороховницын.
– Проверить, работает ли заклинание.
– Проверил, теперь что?
– Не знаю.
– Теперь ему нужна рекламная акция. Он выпустит на улицы парочку гигантов, чтобы их показали по всем телеканалам.
– А потом? Солдат уже погиб, и еще люди погибнут. Думаете, тараканщик надеется, что ему все простят за такое оружие?
– Это вряд ли, – подумав, решил Пороховницын. – Скорее он хочет продать оружие куда-нибудь за границу. Или шантажировать наше правительство.
– Самолет и миллион баксов мелкими купюрами?
– Тут не миллионом пахнет, а миллиардами. Только все нужно делать в Москве, а теплоход там и будет завтра вечером.
У пристани, кроме вчерашнего пароходика «Капитан», превращенного в плавучий ресторан, стоял только один корабль – двухпалубная бело-голубая «Паллада». Оставив меня в машине, Пороховницын коротко переговорил с матросом у трапа и вернулся, разводя руками.
– Из-под носа ушел. На этот раз он действительно был здесь, просился на борт, а у них нет свободных кают.
– Да зачем ему на теплоход? – не поняла я.
– Затем, что он службу знает. Я уже вызвал из полка особиста – контрразведчика, иначе говоря. Про таракана, конечно, не докладывал, а то бы не поверили, а сказал, что обнаружено оружие большой разрушительной силы. С минуты на минуту особист доберется до полигона, еще час ему на допросы, а через два часа все дороги перекроют. Значит, на своей машине Папаше Мюллеру нельзя в Москву. На поезде тоже нельзя: потребуют паспорт, и его данные попадут в компьютер. А на теплоходе – медленно, но верно. Кстати, ночью теплоход будет проходить шлюзы, там можно выскочить на стенку, дойти до шоссе и попроситься в попутную машину… Что теперь говорить, раз его не взяли на теплоход, – вздохнул Пороховницын.
На «Капитане» оркестр заиграл «Амурские волны».
– Пары разводит, – сказал Пороховницын.
– Он разве плавает? Я думала, это плавучий ресторан без мотора.
– С мотором, то есть с паровой машиной, – ответил Пороховницын. – Плавает за отдельную плату, когда все гости – одна компания, например, свадьбу гуляют.
Мы переглянулись, и лейтенант вытащил ключи из замка зажигания:
– Пойдем проверим.
Под курткой у него скрывался короткий автомат. На гигантской фигуре лейтенанта он был почти незаметен.
«Капитан» стоял в дальнем от нас конце пристани; над черной трубой поднимался дым, и опять, как вчера, на палубе танцевали. Вдруг, расталкивая публику, по корме промчался повар в белом колпаке, свернул к трапу и, не добежав совсем немного, «ласточкой» бросился в воду.
Оркестр смолк.
В наступившей тишине взвизгнула женщина, и сразу визг и рев сотни глоток взлетел над палубой. Люди горохом посыпались за борт. Плюхнулся, загудев, большой оркестровый барабан, за него кто-то держался, как за спасательный круг.
Пороховницын побежал, расстегивая куртку и втискивая в автомат рожок с патронами. Публика валила нам навстречу. Меня два раза чуть не сбили с ног, пока я не догадалась, догнав лейтенанта, вцепиться ему в пояс.
На пристани у опустевшего трапа стояли двое бледных охранников с пистолетами на изготовку.
– Тараканы? – спросил Пороховницын.
– Вот такие, – разведя руками, показал охранник. – Я видел двух, думал, глюки, но не у всех же.
– Вот что, ребята, надо отчалить, – решил Пороховницын. – А то если они прорвутся в город, беды не оберешься.
– Шкипер убежал, – ответил охранник, который думал, что тараканы – глюки. Второй сказал:
– Да нет, он в рубке с тараканщиком. И механики не выбегали – наверное, не слышали, у них в машинном грохот.
– С тараканщиком? – переспросил Пороховницын.
– Да. Там был скандал, нас вызвали разбираться, а потом народ побежал и мы побежали.
– Герои, – сказал Пороховницын. – Канаты размотать сможете?
– Швартовы, – поправил охранник. – Сейчас отдадим, а там его течением отожмет.
И он стал разматывать канат с причальной тумбы.
Пороховницын шагнул на палубу.
– Наталья, подожди меня в машине.
– Ага, – сказала я и перепрыгнула к нему.
Прежде чем Пороховницын успел возразить, полоса воды между бортом и пристанью стала шириной в метр. Охранник не ошибся насчет течения: нас отжимало от берега очень быстро.
Ничего не сказав, Пороховницын закинул на плечо автоматный ремень и пошел в рубку. Тараканы величиной с котенка шныряли по ногам. Тех, которых удавалось достать, лейтенант растаптывал.
Дверь в рубку Пороховницын выбил плечом. Оказалось, она была не заперта, а просто открывалась наружу. Грохот и звон разбитого стекла произвели впечатление на Папашу Мюллера.
