Сошествие тьмы - Кунц Дин Рей (книга регистрации TXT) 📗
Ребекка продолжала:
— Этот парень был какой-то странный. Хотя мне было всего шесть лет, я это сразу почувствовала, прошла на кухню и стала наблюдать за ним из-за занавески. Он выглядел нездорово... был бледен... тени под глазами.
— Наркоман?
— Да, как выяснилось позже. Стоит мне закрыть глаза, и я вижу его бледное лицо, искривленные губы. Самое ужасное, этого подонка я помню отчетливо, а лицо собственного отца стерлось из памяти. Эти бешеные глаза!
Ее передернуло.
Джек сказал:
— Не продолжай.
— Нет, я должна рассказать, иначе ты не поймешь, почему я так отношусь к некоторым вещам.
— Ладно, если уверена в том, что...
— Я уверена.
— И что же? Твой отец не отдал деньги этому сукину сыну?
— Нет, отдал ему деньги. Все, до последнего цента.
— Не оказав сопротивления?
— Нет.
— Но это не спасло его?
— Нет. У этого подонка, видимо, было маниакальное состояние. Он ненавидел всех вокруг. Ты знаешь, как это бывает. Я думаю, ему не столько нужны были деньги, сколько удовольствие расправиться с кем-нибудь. Ну, он и... нажал на курок.
Джек обнял ее и притянул к себе.
— Два выстрела. И потом этот подонок убежал. В отца попала только одна пуля... в лицо.
— Господи, — вздохнул Джек. Он представил себе: шестилетняя Ребекка из-за занавески на кухне закусочной наблюдает за тем, как разлетается на куски голова ее отца...
— Это был сорок пятый калибр, — добавила сегодняшняя Ребекка, — разрывная пуля. Почти в упор.
— О Боже, не терзай себя!
— Отец умер почти моментально.
— Не мучай себя.
— Ему практически оторвало голову.
— Постарайся об этом больше не думать.
— Месиво из мозгов...
— Забудь обо всем этом.
— ...осколки черепа...
— Это было очень давно.
— ...кровь по всей стене.
— Успокойся, успокойся!
— Я еще недорассказала.
— Не надо, хватит на сегодня.
— Нет, хочу, чтобы ты все понял.
— Успокойся! Я здесь, я рядом. Успокойся.
8
В железном сарае Лавелль наклонился над ямой и двумя парами церемониальных ножниц с ручками из малахита разрезал шнур одновременно в двух местах.
Фотографии Пенни и Дэйви упали в яму и исчезли в оранжевом свечении.
Из глубины послышался ужасающий, нечеловеческий рев.
— Убейте их, — сказал Лавелль.
9
Они все еще лежали в кровати. Все еще лежали обнявшись.
Ребекка сказала:
— У полиции было только мое описание убийцы.
— Шестилетний ребенок — не лучший свидетель.
— Они очень старались отыскать след подонка. Они действительно старались.
— И взяли его?
— Да, но слишком поздно.
— Что ты имеешь в виду?
— Понимаешь, в тот день он унес из закусочной двести долларов.
— И что же?
— Это было двадцать два года назад.
— Ну и?..
— Тогда две сотни были большими деньгами. Конечно, не состояние, но сумма немалая.
— Не пойму, к чему ты клонишь?
— Ему это показалось легкой добычей.
— Не слишком легкой. Он же убил человека.
— Но он необязательно должен был стрелять. Просто в тот день он хотел кого-нибудь убить.
— Ладно. Значит, своим извращенным умом он решил, что это просто.
— Прошло полгода.
— Полиция так и не добралась до него?
— Нет. И ему это стало казаться очень простым делом.
Джеку стало плохо. У него свело живот.
Он сказал:
— Ты хочешь сказать, что...
— Да, именно.
— Он вернулся?
— С пистолетом. С тем же пистолетом.
— Но ведь для этого надо быть полнейшим идиотом?
— Наркоманы рано или поздно превращаются в идиотов.
Джек замолчал. Ему не хотелось слышать конец этой истории, но он знал, что Ребекка ее доскажет. Она хотела рассказать именно ему, она не могла не рассказать.
— За кассой стояла моя мать.
— Нет!
Джек сказал это тихо, но с силой, как будто его протест мог что-то изменить.
— Он выстрелил в нее.
— Ребекка!!!
— Выстрелил в нее пять раз.
— Этого... ты не видела?
— Нет. В тот день меня в закусочной не было.
— Слава Богу.
— На этот раз они его поймали.
— Но слишком поздно.
— Слишком поздно. Именно после этого я твердо решила, кем стану, когда вырасту. Я хотела стать полицейским, чтобы предотвращать подобные убийства, когда подонки стреляют в отцов и матерей, оставляя детей сиротами. Ты помнишь, тогда не было женщин-полицейских? Я имею в виду настоящих полицейских. Были женщины на бумажной работе в полицейских управлениях или связистки. Мне не с кого было брать пример, но я верила, что когда-нибудь мои планы сбудутся. Я была полна решимости. В мечтах я представляла себя только полицейским. Я не думала о том, что выйду замуж, заведу детей, потому что мысленно была готова к тому, что когда-нибудь придет подонок и застрелит моего мужа или разлучит меня с детьми. Какой же тогда в этом смысл? Я хотела стать полицейским, только полицейским. И я им стала.
В детстве и юности я так сокрушалась, что в тот ужасный день ничего не сделала для отца. И до сих пор виню себя в смерти матери: я ведь не смогла дать полицейским четкого описания убийцы. Если бы я смогла им помочь, может быть, полицейские успели бы поймать убийцу до того, как он расправился с матерью. Я возненавидела себя. Стать полицейским и останавливать подобных сволочей — таким представлялось мне искупление собственной вины. Вероятно, звучит это ненаучно, но близко к истине. Именно эти чувства определяли мои поступки.
— Тебе не в чем себя винить. Ты сделала все, что могла. В конце концов, тебе было всего шесть лет.
— Знаю и понимаю это. Но чувство вины не только не исчезает, а временами обостряется. Думаю, мне так и не избавиться от него. Даже ослабев со временем, оно все равно останется со мной.
Так вот почему Ребекка Чандлер такая, какая она есть! Он понял, почему ее холодильник забит продуктами: после детства с его несчастьями и горем набитый продуктами холодильник создавал ощущение стабильности и безопасности. Такая Ребекка заставляла себя уважать, еще больше притягивала к себе. Да, она была женщиной, не похожей на других.
Джек чувствовал, что после этой ночи у него начнется иная жизнь.
Проходит боль одиночества, вызванная смертью Линды. Ему повезло: он встретил Ребекку. Немногим мужчинам суждено дважды в жизни встретить прекрасных женщин и дважды получить шанс на счастье. Ему очень повезло. Он благодарен судьбе за эту перспективу заманчивого будущего. Несмотря на день, полный крови и трупов, Джек чувствовал, как его переполняет радость бытия. Ничего плохого не случится. Теперь ничего плохого просто не могло произойти!
10
— Убейте их, убейте их, — повторял Лавелль. Его голос уходил все дальше в глубь ямы. Далекое, чуть различимое, аморфное, оно вдруг ожило, как бы приближаясь к поверхности, запульсировало, запузырилось.
Из лавообразной массы, которая могла быть от Лавелля на расстоянии вытянутой руки, а могла — и на расстоянии многих миль, вдруг начало что-то возникать.
Что-то чудовищное.
11
— Когда убили твою мать, тебе было всего...
— Семь лет. Исполнилось семь за месяц до маминой смерти.
— Кто же тебя воспитывал?
— Я жила с дедушкой и бабушкой, родителями матери.
— И как тебе жилось?
— Они любили меня, так что сначала все было хорошо.
— Только сначала?
— Вскоре дедушка умер.
— Еще одна смерть.
— Да, смертей вокруг меня хватало.
— И как это произошло?
— Раковая опухоль. Я уже видела мгновенную смерть, после узнала, что такое смерть медленная.
— И долго это длилось?
— Два года с момента диагноза. Он таял на глазах, потерял тридцать килограммов, остался без волос после сеансов облучения. В последние два месяца это уже не был тот дедушка, которого я знала. На него трудно было смотреть.
