Сумеречный взгляд - Кунц Дин Рей (бесплатные книги полный формат txt) 📗
В глубине разорванной глотки трупа родился резкий, сырой, кудахтающий звук — возможно, смех. Так могли бы смеяться обитатели сумасшедшего дома или проклятые души.
Он почти высвободил одну ногу.
С внезапной решимостью я резко рванулся вперед, к ножу.
Тварь опередила меня — протянув неуклюжую руку, она отбросила оружие дальше от меня. Легкое бряцанье и лязганье, последний отблеск — нож штопором прошел сквозь опилки и исчез в темноте под платформой, на которой стояло пустое кресло Джоэля Така.
Мне и в голову не приходило схватиться с чудовищем врукопашную. Я понимал, что у меня нет ни единого шанса задушить или вышибить дух из зомби. Это было все равно что бороться с зыбучими песками. Медленная и слабая, как казалось, тварь все же выстоит, измотает меня, будет продолжать сопротивляться, пока я не выдохнусь окончательно, а затем прикончит меня медленными тяжелыми ударами.
Нож был моим единственным шансом.
Поэтому я рванулся мимо неглубокой могилы, и мертвец ухватил меня за ногу холодной рукой. Его холод немедленно проник сквозь ткань джинсов в мою собственную плоть, но я ударил его, пнул ботинком по голове и рывком освободился. То и дело спотыкаясь, я добрался до дальнего угла загончика, длина которого была футов двенадцать, и, рухнув на колени, лег на живот в том месте, где в щель под платформой завалился нож. Щель была шириной около пяти дюймов, достаточно, чтобы просунуть руку. Я запустил руку в щель, пошарил вокруг, нащупал грязь, опилки, гравий, старый изогнутый гвоздь, но только не нож. Я слышал, как позади меня бессловесно бормочет мертвец, слышал, как летит в сторону грунт, слышал стенания, хлюпанье и царапанье конечностей, освобождающихся из погребения. Не отрываясь на то, чтобы поглядеть назад, я прижался к платформе так, что край доски больно врезался мне в плечо, и попытался просунуть руку глубже еще дюймов на шесть, рыл землю, пытаясь увидеть, а не только почувствовать что-либо кончиками пальцев, но не нашел ничего, кроме обломка дерева и шуршащей целлофановой обертки от сигарет или леденцов. Мне не удавалось протянуть руку достаточно далеко, и мысль о том, что, возможно, моя рука находится на волосок от желанного предмета, приводила меня в неистовство, надо просунуть руку еще глубже, всего на пару дюймов, упрашивал я себя — есть! — глубже, но недостаточно, никакого ножа, и я сдвинул руку чуть влево, затем чуть вправо, бешено хватая воздух и пучки влажной травы, а за моей спиной раздалось невнятно-радостное кудахтанье, шарканье тяжелых подошв, и я услышал собственное нытье, ныл без остановки — еще дюйм! — и вдруг что-то под платформой укололо мой большой палец, наконец-то, — острое лезвие ножа, и, ухватив его за кончик большим и указательным пальцами, я вытащил его наружу, но не успел я встать на ноги или хотя бы перекатиться на спину, как труп нагнулся надо мной, схватил меня за шиворот и за пояс, поднял с куда большей силой, чем я от него ожидал, тряхнул и швырнул вниз, так что я жестко приземлился, уткнувшись лицом в могилу. Перед носом у меня копошился червяк, рот забило землей.
Я задыхался, часть земли удалось выплюнуть, но часть я проглотил. Я перевернулся на спину в тот самый момент, когда безмозглый гоблин тяжело подошел к краю могилы. Он глядел вниз. Лед и пламя в глазах. Его невероятная тень раскачивалась взад и вперед передо мной, повинуясь колеблющемуся свету.
Расстояние между нами было недостаточным, чтобы успешно метнуть нож. Но внезапно я разгадал намерение твари. Сжав рукоятку обеими руками, я выставил нож перед собой, напряг плечи, локти и запястья и направил лезвие прямо на тварь в тот самый миг, когда она расставила руки и, безумно ухмыляясь, упала на меня. Она сама нанизала себя на нож, и мои руки согнулись под ее весом. Чудовище упало на меня так, что мне показалось, что из меня вышибли дух.
Несмотря на то что нож по самую рукоять вошел в его небьющееся сердце, бывший мертвый не думал утихомириваться. Его подбородок лежал у меня на плече, холодная жирная щека прижалась к моей щеке. Он что-то бессмысленно бормотал мне на ухо тоном, вдруг сделавшимся похожим на муки страсти. Его руки и ноги судорожно дергались, совершенно по-паучьи, а пальцы рук бесцельно сжимались и разжимались.
Переполнившее меня отвращение и неудержимый ужас придали мне силы. Толкаясь, извиваясь, царапаясь, брыкаясь, я руками и ногами отталкивал его и наконец выбрался из-под этой твари. Теперь мы поменялись местами — я был сверху, упираясь одним коленом ему в пах, другим в грязную землю сбоку от него. Я плевался бранью и проклятьями — обрывками слов и такими же бессмысленными звуками, как те, что до сих пор слетали со все еще шевелящихся губ моего противника. Вытащив нож из его сердца, я пырнул его снова, снова, еще, в горло, в грудь, в живот, еще и еще. Бесцельно и вяло оно обрушивало на меня пудовые кулаки, но даже в охватившей меня безумной горячке я без особого труда уклонялся от большинства из них, хотя несколько раз моим плечам и рукам крепко досталось. Наконец мой нож добился нужного результата, вырезав пульсирующую раковую опухоль потусторонней жизни, теплившейся в холодной плоти. Он вырезал ее по кусочкам, пока руки чудовища не стали двигаться еще медленнее, еще более неверными движениями, пока он не начал кусать свой собственный язык. Наконец его руки вяло упали вдоль тела, рот обмяк, и слабый красный огонек гоблинского разума исчез из его глаз.
Я убил его.
Снова.
Но убить его — этого было недостаточно. Я должен был быть уверен, что тварь останется мертва. Теперь я разглядел, что смертельная рана на горле и в самом деле чуть затянулась с той ночи в павильоне электромобилей. До этой ночи мне и в голову не приходило, что гоблины, подобно вампирам из европейского фольклора, способны иногда возвращаться к жизни, если с ними недостаточно тщательно разделались. Теперь, зная ужасную правду, я не оставлю им ни единого шанса. Адреналин все еще бушевал во мне, и пока отвращение и тошнота не лишили меня мужества, я отрубил твари голову. Работа была не из легких, но нож был острый, лезвие из закаленной стали, а страх и ярость по-прежнему придавали мне силы. По крайней мере, резня была бескровной — я выпустил всю кровь из этого тела две ночи назад.
Снаружи жаркий летний ветер обрушился на палатку, еще сильнее завывая и свистя. Холст волнами натягивался на удерживающих его канатах и кольях. Он рвался, бился и трепетал, словно крылья огромной темной птицы, рвущейся в небо, но прикованной к насесту.
Крупные черные ночные бабочки метались вокруг раскачивающихся лампочек. Их стремительные тени соединялись с кружением света и странными затемненными очертаниями. Это безостановочное движение призраков, если глядеть на него через линзы страха и паники, глазами, затуманенными жгучим потом, сводило с ума и усиливало головокружение, от которого и так качалось его тело.
Наконец я обезглавил его. Сначала я решил положить голову твари между ее ног, а затем зарыть могилу. Но потом я подумал, что это опасно. Я с легкостью представил себе, как труп, вторично зарытый в землю, мало-помалу двигает под землей руками, добирается до отрезанной головы и восстанавливает сам себя — разрезанная шея срастается, обрывки спинного мозга сливаются воедино, алое пламя оживает в его страшных глазах... Так что я отложил голову в сторону и закопал только тело. Потоптавшись на этом месте, я утрамбовал почву так хорошо, как только смог, затем снова присыпал все опилками.
Держа голову за волосы, я почувствовал, как во мне поднимается бешенство и ярость. Желая избежать этого, я поспешил к выходу из Шоквилля, погасив свет.
Полог, развязанный мной, хлопал в бурной ночи. Я осторожно выглянул наружу. В ущербном свете заходящей луны на аллее не было заметно никакого движения — только очертания скользящих призраков, сотканных из пыли заклинаниями заезжего ветра-чародея.
Я выскользнул наружу, положил голову на землю и завязал тесемки на входе. Подобрав голову, я украдкой поспешил вдоль проезда к дальнему концу ярмарки — между двумя целомудренно затемненными палатками шоу с девицами, через сбившиеся в кучу грузовики, похожие на дремлющих слонов, мимо генераторов и высоких пустых деревянных клеток, через пустынное поле, в ближайший лесок, окружавший ярмарочную площадь с трех сторон. С каждым шагом я все больше боялся, что висящая на своих волосах голова снова оживет — свет снова забрезжит в глазах, губы дрогнут, зубы заскрежещут. Поэтому я держал голову сбоку на расстоянии вытянутой руки от себя, чтобы ненароком она не задела мою ногу и не впилась зубами мне в бедро.
