Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие - Ходж Брайан (читать полные книги онлайн бесплатно txt, fb2) 📗
И ты правда не против? Это же, наверное, больно.
Да, больно, но зато гораздо интимнее.
Но ведь для этого нужно быть очень целеустремленной, согласна? Мне обязательно придется довести дело до конца, а я не вполне уверена, что смогу. Не могу пообещать тебе, что не струшу.
О, значит, ты сбежишь в слезах и оставишь меня валяться на земле, и я, может быть, истеку кровью, а может быть и нет? Как эгоистично.
Но ты так красива, и, хоть у тебя и проблемы с головой, мне кажется, что ты хороший человек. И как тебя такую резать?
Может, тогда ты меня чем-нибудь забьешь? Ударь меня правильной штукой в правильное место, и я могу даже не почувствовать, что будет дальше.
Тупым предметом?
Или чем похуже.
Ну… мой бывший парень, Аттила… У него есть боевые топоры. Ага. Настоящие, без дураков, подлинные боевые топоры. Этот вариант прекрасен тем, что даже если я сдуюсь после двух-трех ударов, раны уже будут очень серьезные…
Звучит круто! Как думаешь, он одолжит тебе какой-нибудь из топоров?
Не представляю себе, что на свете могло бы сделать его счастливее. Он, подозреваю, давно думает о том, чтобы на ком-нибудь их опробовать. Прямо очень много думает. И знаешь что? Я бы не поставила свою жизнь на то, что он уже этого не сделал.
Шутишь.
Хотела бы.
И где кто-то вроде тебя может подцепить парня вроде него? В байкерском баре?
Веришь, нет — в музее. В денверском музее естественных наук. В прошлом году у них была выставка, посвященная средневековым войнам. Он работает там куратором и помогал ее готовить. Иногда, в свободные дни, ему нравилось ходить по выставочным залам и смотреть, как люди ею наслаждаются.
Это довольно мило.
Не совсем. На самом деле он подслушивал, какую фигню несут посетители, и фантазировал о том, каким оружием ему хотелось бы их прикончить. Это помогало ему расслабиться. Конечно, Аттила не в первый день мне об этом рассказал. Он не сразу был со мной настолько искренен. Но к тому времени между нами уже возникла эта…
Связь?
Да. Связь. Только плохая связь. Но осознаешь ты это лишь тогда, когда уже на нее подсела. Сначала появляется взаимное влечение, и ты думаешь: «Я знаю его, или он знает меня… да, вот именно, он видит во мне что-то, чего не видят другие, и воспринимает это всерьез, а значит, и меня воспринимает всерьез». Знаешь, как это соблазнительно?
Боюсь, что да. Но, судя по твоим словам, это похоже на ту искорку, которая впервые привлекла тебя ко мне.
Нет. Не смей так говорить, Бьянка. Может, я просто рассказываю похоже. Но чувство было совсем другим.
Тогда в чем разница?
Разница в том, куда это приводит. С тобой я чувствую, что могу стать кем-то лучшим и что это на самом деле может зависеть от меня. С Аттилой я чувствовала, что должна стать кем-то худшим и что от меня здесь ничего не зависит. И знаешь что… Я до сих пор не могу решить, какой вариант ближе к правде.
Конечно, на самом деле таких разговоров мы с Бьянкой не вели. Если не считать все те случаи, когда мы встречались взглядом — было очевидно, что мы обе ощущаем это невысказанное бремя. Это непонимание, почему мы чувствуем себя игрушками в гигантских холодных руках.
Такие диалоги я вела сама с собой в тихих, подходящих для раздумий местах, где скрывалась от попыток Вала вытащить наружу лучшие стороны моей натуры. Это могло бы показаться позитивным влиянием, вот только он был при этом так солнечно утомителен, так очевидно демонстрировал, что я для него всего лишь реставрационный проект, как для какого-нибудь умельца — сломанный кофейный столик, что ритуальное убийство начинало казаться вполне приемлемым.
Аттила никогда не притворялся, будто хочет меня спасти.
С ним мне с самого начала казалось, что он знает меня лучше, чем я сама. Еще одно «намасте», только вывернутое наизнанку: социопат во мне приветствует потенциальную социопатку в тебе… ей только и нужно, что легкий толчок в нужную сторону. Ей нужно отпустить себя на волю.
Лежа в постели, он предлагал мне якобы гипотетические ситуации. «Если бы тебе казалось, что ты должна кого-нибудь убить, чтобы воплотить свой полный потенциал, ты бы сделала это?»
Такие вот легкие, жизнерадостные вопросы. Как я могла на них ответить? Я ведь была в сарае, помните? Я знаю, каково быть жертвой.
Он смотрел на меня так, словно жалел или жалел бы, если бы был на это способен, и спрашивал, не мешает ли мне какая-нибудь иллюзорная мораль. Ему нравилось напоминать мне, что на поле боя морали не бывает. И уж конечно никакой морали нет в эволюционирующем мире, обитатели которого находятся в вечном процессе становления. Никакой морали нет в вулкане, в астероиде или во взрывающейся звезде. Для нее нет места в отношениях между волками и оленями. Так зачем она нужна сейчас — этот искусственный подсластитель, от которого слипаются шестеренки, который может только помешать становлению… особенно теперь, говорил Аттила, когда переломные точки уже достигнуты, эволюция перевалила через вершину и начинает кубарем катиться обратно в сторону дегенерации.
Такие вот он вел разговоры в постели. Когда я была открытой, и выжатой, и усталой, и взмокшей, и наиболее податливой.
Бывало, что, прижавшись ко мне, Аттила начинал шептать мне что-то на ухо, и его голос был точь-в-точь как голос Уэйда Шейверса. Только на этот раз я отдалась в его лапы добровольно, а он больше не хотел уничтожить меня и этим ограничиться. Теперь он хотел, чтобы я восстала из обломков и сделалась тем, во что меня превратили.
То, что меня не убивает, делает меня опаснее для окружающих.
Они могли бы быть братьями или отцом и сыном, так походили друг на друга их голоса. Неужели не лучше было бы не существовать вовсе? Такой была мечта Аттилы. Его фантазия. Его конечная цель. Именно она, по его мнению, придавала смысл бессмысленности. Лучше не быть — не просто умереть, а никогда не рождаться, отменить свое существование, признать Великую Ошибку и найти в себе смелость взять в руки ластик.
Так почему бы не покончить с собой, спрашивала я его. Спрашивала искренне, это был серьезный вопрос, но в ответ Аттила смеялся. Он отвергал его как скоропалительную реакцию, не требующую никаких размышлений, как водянистую отрыжку женщины, которая считала себя остроумной, потому что указала на противоречие.
Это тоже был разговор в постели. Аттила вознес меня ввысь, а теперь обязан был обрушить на землю.
Ненависть — это энергия, говорил он мне. Ярость — это энергия. Презрение, омерзение, неприятие, стремление уничтожить… все это — энергии. А значит, они должны быть направлены куда-то, на что-то, прежде чем расточатся со временем. Куда угодно, только не на себя.
Как они находят меня? Как эти мужчины, посвятившие себя искусству разрушения чужих жизней, находят меня? И что это говорит обо мне?
Таннеру трудно было поверить, что у Аттилы есть друзья. Скорее уж партнеры по преступлениям. Собратья по волчьей стае — это он мог представить. А вот ребята, с которыми Аттила по воскресеньям смотрел матчи «Бронкос»? Это вряд ли.
Через пару часов после того, как Аттила позвонил по телефону, к нему пришли трое. Они казались сосредоточенными на своей задаче, и их нисколько не пугало то, что он сотворил с Шоном. Команда по вызову, прибывшая, чтобы избавиться от трупа жертвы, — такую ассоциацию Таннер тоже готов был принять.
Двое мужчин и одна женщина, серьезные люди с серьезными лицами, почти на него не смотрели. Таннер, до сих пор привязанный проволокой к ручке кладовки, не заслуживал их внимания, а может даже и презрения. Они окружили Шона со всем почтением дорожной бригады, собравшейся над особенно проблематичным задавленным животным.
Мужик с бритой головой и буйной черной бородой недовольно фыркнул, раздраженный тем, что его сорвали с места в такой поздний час из-за какой-то ерунды.
