Темная половина - Кинг Стивен (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗
Уильям был вымыт, переодет во все чистое, упакован в зеленый спальный мешок и восседал в кровати. Тад тем временем пытался завернуть Уэнди в пеленки (и Лиз заметила, что ему не удалось смыть все мыло с волос Уэнди, но после недолгих сомнений она решила, что день уже кончается, и она это сможет лучше сделать завтра, ничего не говоря мужу).
Лиз прошла через гостиную к наружной двери и выглянула в боковое окошко. Она увидела шерифа Пэнборна. На этот раз он был один, но это мало ее успокоило.
Она повернула голову назад и позвала мужа:
— Он вернулся! — В ее голосе ясно слышались ноты тревоги.
Последовала долгая пауза, и наконец Тад появился у двери проема из дальнего конца дома. Он был босиком, в джинсах и в белой тенниске.
— Кто? — спросил он странно тихим голосом.
— Пэнборн, — сказала она. — Тад, ты в порядке? — На руках у него сидела Уэнди, закутанная в пеленку, но ее руки были свободны, и девчушка водила ими по лицу Тада... За то короткое время, когда Лиз оглядывала мужа, она вдруг ощутила, что далеко не все у него в порядке.
— Я о'кей. Впустим его. Я сейчас одену ее. — И прежде чем Лиз ответила, он быстро вышел с ребенком на руках.
Между тем шериф Алан Пэнборн по-прежнему терпеливо стоял на ступеньках снаружи дома. Он заметил, как выглядывала Лиз из окошка и не стал больше звонить. У него был вид человека, любящего носить шляпу для того, чтобы можно было ее подержать в руках и даже иногда помять немного.
Медленно и совсем без приветственной улыбки она сняла дверную цепочку и впустила шерифа в дом.
Уэнди была возбуждена и полна веселья, что делало ее трудноуправляемой. Таду удалось, наконец, засунуть ее ноги в спальный мешок, после чего он перешел к рукам. Она старательно отбивалась и ухитрилась схватить его за нос, весьма больно и очень крепко. Он взвыл от боли вместо обычного смеха, что вызвало огромное изумление Уэнди, вытаращившейся на отца со столика для пеленания. Он взялся, наконец, за молнию, шедшую с низа левой ноги до самой горловины спального костюма, затем вдруг остановился и вытянул свои руки. Они дрожали. Это было мелкое подрагивание, но оно было.
На что ты уставился? Или ты опять ощущаешь вину?
Нет, не вину. Он почти желал бы ее чувствовать. Дело было в другом, он получил еще один удар сегодня, в день, когда этих ударов было слишком много для него.
Первый нанесла полиция со своим странным предположением и еще более странной уверенностью. Затем этот странный пронзительный свистящий звук. Он не знал, что это такое, но был уверен, что уже был знаком с этими звуками ранее.
После ужина это снова повторилось.
Он поднялся в тот вечер в кабинет проверить свои записи для новой книги «Золотая собака». И вдруг, когда он склонился над листом рукописи, чтобы внести небольшие исправления, звук заполнил его голову. Тысячи птиц, пищащие и чирикающие одновременно, и у него возникло четкое представление о тех, кто именно этим занимается.
Воробьи.
Тысячи и тысячи воробьев, облепившие крыши и телефонные провода, как это делают полевые воробьи ранней весной, в марте, пока еще лежит последний снег на земле в грязных маленьких желобках и канавках.
— Ох, снова пришла эта проклятая головная боль, — подумал он в отчаянии, и тот голос, которым была произнесена эта мысль, голос испуганного до смерти мальчика, был тем отпечатком, который давно хранился в памяти Тада. Ужас сдавил его горло и, казалось, медленно сжимал его виски ледяными руками.
— Это опухоль? Она снова появилась? Вдруг она на этот раз злокачественная?
Призрачные звуки — голоса птиц — вдруг стали затихать, почти угасли. К ним примешивались тонкие звуки взмахов крыльев. Теперь он смог увидеть их взлетающими, всех сразу. Тысячи мелких птиц, закрывающих белое весеннее небо.
«Хотят лететь назад на север», — услышал он свои же собственные слова, произнесенные медленным, гортанным голосом, голосом, совсем ему не принадлежащим.
И вдруг, совсем неожиданно, видение и звуки этих птиц ушли из его головы. Был снова 1988, а не 1960 год, и он находился в кабинете. Он был взрослым мужчиной, с женой, двумя детьми и пишущей машинкой «Ремингтон».
Он глубоко вздохнул. Не было этой страшной головной боли. Ни тогда, ни сейчас. Он чувствовал себя превосходно. Исключая...
Исключая лишь то, что взглянув на лист рукописи снова, он заметил, что успел написать там кое-что. Оно было выведено поперек машинописного текста крупными прописными буквами.
«ВОРОБЬИ ЛЕТАЮТ СНОВА», — написал он.
Это было написано не его рукой «Скрипто», а одним из карандашей «Бэрол блэк бьюти», хотя он не помнил, как и когда он мог заменить им свою обычную ручку. Он ведь никогда сам не пользовался карандашами. «Бэрол» принадлежали ушедшему времени... темному времени. Он поставил карандаш обратно в кувшин, связал затем все эти карандаши вместе и убрал эту связку в выдвижной ящик стола. Руки Тада при этом не были абсолютно твердыми.
Затем Лиз позвала его помочь уложить детей в постель, и он спустился к ней. Он хотел рассказать о том, что произошло, но обнаружил, что этот ужас — ужас, навсегда отпечатавшийся в его душе с детских лет, ужас от воспоминаний об опухоли, которая на этот раз может быть злокачественной — сковывает его губы. Возможно, он чуть позднее сказал бы ей и об этом... но как раз зазвонил дверной колокольчик. Лиз пошла выяснять, в чем дело, и она сказала как раз ту опасную фразу и тем опасным тоном, которых он больше всего сейчас не хотел бы слышать.
«Он вернулся!» — Лиз прокричала это в абсолютном недоумении и отчаянии, и ужас пронзил его насквозь, заставив похолодеть, как при резком порыве зимнего ветра. Ужас и одно только слово: Старк. В какой-то миг, пока он не осознал всего происходящего, он был уверен, что именно он был тот человек, которого она так испугалась. Воробьи снова летали, а Старк возвращался. Но он был мертв, мертв и публично похоронен, правда, он никогда и не существовал в действительности, дело даже не в том, реальный или нет, но он вернулся, все такой же.
— Успокойся, — приказал Тад самому себе. — Ты же не неврастеник, и не надо сходить с ума из-за этой дурацкой выдумки. Услышанный тобой звук — писк птиц — простое психологическое явление, называемое «остаточной памятью». Оно вызвано стрессом и всеми этими неприятностями. Поэтому просто возьми себя в руки.
Но какая-то часть ужаса никак не уходила из его души. Писк птиц не только вызвал воспоминания о кошмарном прошлом, но и свидетельствовал о каких-то предвидениях.
Предвидение: ощущение воспоминания о чем-то, что еще не произошло, но несомненно произойдет. Не предсказание, конечно, а именно перемещенная память.
Перемещенное во времени дерьмо, вот что это означает.
Он вытянул руки и внимательно посмотрел на них. Дрожание понемногу затихало, а затем совсем прекратилось. Когда он удостоверился в этом, он упаковал Уэнди в ее спальный костюм, тщательно застегнул молнию и положил девочку в постель рядом с ее братом. После этого Тад вышел в прихожую, где еще стояли Лиз с Аланом Пэнборном.
Если бы шериф на этот раз не был один, можно было бы подумать, что утренняя сцена повторяется снова.
«Сейчас здесь как раз для меня законное время и место, чтобы немного поразвлечься», — подумал Тад, но не было ничего смешного во всем происходящем. То странное ощущение было по-прежнему еще очень сильно в его душе... и звук воробьев.
— Чем могу служить, шериф? — спросил он без улыбки.
Ах! Еще что-то, чего раньше не было. Пэнборн держал пивную упаковку из полдюжины банок в одной руке.
— Мне, кажется, мы могли бы распить это, пока пиво холодное, — сказал он, — а заодно и обсудить кое-что.
Лиз и Алан Пэнборн пили пиво, Тад предпочитал пепси из холодильника. Пока они разговаривали, они также могли наблюдать и за близнецами в этой же комнате.
— У меня нет поводов находиться здесь по службе, — заявил шериф. — Я теперь ищу человека, подозреваемого в совершении уже не одного, а двух убийств.
