Вампирские архивы: Книга 1. Дети ночи - Гейман Нил (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .TXT) 📗
— А как твоя опера? — спросил я, когда мы покончили с едой.
— Ни слова об этом! — воскликнул Марчелло. — Ты видишь, что я пишу! — И он повернулся к груде исписанной бумаги. — Но не заговаривай со мной об этом. Я боюсь спугнуть вдохновение.
Это было не похоже на Марчелло, любившего поговорить о своих трудах, и я с удивлением взглянул на него.
— Идем, — сказал он, — прогуляемся по саду, и ты расскажешь мне о наших товарищах. Чем они занимаются? Нашел ли Магнен натурщицу для Клитемнестры?
Я выполнил его просьбу, как всегда, и, присев на каменную скамью за домом, мы смотрели на лавровую рощу и говорили о картинах и студентах. Мне захотелось прогуляться по падубовой аллее, но Марчелло остановил меня.
— Если боишься сырости, не ходи туда, — сказал он, — там как в погребе. Лучше останемся здесь и будем любоваться великолепным видом.
— Хорошо, давай останемся, — привычно согласился я.
Он зажег сигару и молча предложил мне. Ему не хотелось говорить, я тоже молчал. Время от времени он отпускал ничего не значащие замечания, я отвечал тем же. Казалось, мы, закадычные друзья, вдруг стали чужими людьми, которые не знают друг друга и недели. Или что мы не виделись так давно, что поневоле отдалились друг от друга. Что-то заставляло его чураться меня. Да, дни его одиночества, словно годы, вызвали между нами застенчивость, даже церемонность! Я уже не мог запросто хлопнуть его по спине и отпустить дружескую шутку. Должно быть, он чувствовал то же самое, так как мы были похожи на детей, которые с нетерпением ждали игры, а теперь не знают, во что играть.
В шесть часов я уехал. Это не было обычное расставание с Марчелло. Мне казалось, что вечером я найду своего старого друга в Риме, а здесь оставляю только его бесплотную тень. Он проводил меня до ворот, пожал руку, и на мгновение в его взгляде мелькнул настоящий Марчелло. Но мы ничего не сказали друг другу.
— Дай знать, когда захочешь увидеться, — обронил я, прощаясь.
— Спасибо, — ответил он.
Всю обратную дорогу до Рима я чувствовал холод его руки и думал о том, что с ним произошло.
В тот вечер я рассказал о своем беспокойстве Пьеру Магнену. Он покачал головой и предположил, что у Марчелло приступ малярии, а в таком состоянии люди кажутся немного странными.
— Он не должен там оставаться! Нам надо увезти его оттуда как можно скорее! — воскликнул я.
— Мы оба знаем Марчелло. Ничто не сможет его заставить поступить вопреки его собственному желанию, — ответил Пьер. — Оставь его в покое, и он сам устанет от своих причуд. Обычный приступ малярии не убьет его, и в один прекрасный вечер он окажется среди нас, веселый и жизнерадостный, как всегда.
Но Пьер ошибался. Я упорно трудился над картиной и закончил ее, а Марчелло так и не появился. Может, я слишком много работал или долго находился в сырой мастерской. Как бы там ни было, я заболел. Так сильно я не болел ни разу в жизни. Болезнь свалила меня, когда почти стемнело, — это я отчетливо помню, хотя совершенно забыл то, что произошло впоследствии, или, скорее, никогда об этом не знал. Бесчувственного, меня нашел Магнен. Он рассказывал, что сначала я долго не приходил в себя, потом стал бредить и в бреду говорил только о Марчелло. Я уже сказал, что все случилось в сумерках. Именно на закате солнца можно увидеть цвета в их истинном великолепии. Художники знают об этом, и я заканчивал картину, последними мазками тщательно выписывая голову Муция Сцеволы, точнее Марчелло.
В целом картина удалась; но мне показалось, что голова — главное в моей работе — стала размываться и исчезать, а лицо — бледнеть и удаляться, покрытое странной дымкой. Глаза начали закрываться. Меня нелегко испугать, и я знаю, какие фокусы с цветом может проделывать определенное освещение. В тот момент как раз зашло солнце, сгущались сумерки. Поэтому я отстранился, чтобы посмотреть на картину издали. И в этот самый миг побелевшие губы приоткрылись и испустили вздох! Разумеется, это была иллюзия. К тому времени я, должно быть, был уже очень болен и бредил, и мне показалось, что это был настоящий вздох или, по крайней мере, попытка вздохнуть. Тогда я и упал в обморок. Очнувшись, я обнаружил, что лежу в кровати, рядом стоят Магнен и месье Саттон, по комнате осторожно ходит сестра милосердия с аптекарскими пузырьками, и все трое шепотом переговариваются. Я вытянул руки. Они были худые и желтые, с длинными бледными ногтями. Словно издалека я услышал голос Магнена, который произнес: «Слава богу!» А теперь месье Саттон расскажет вам то, о чем я узнал впоследствии.
II
Рассказ Роберта Саттона о том, что произошло в Винья-Мардзиали
Я привязан к Детайе и очень рад быть ему полезным, но никогда не разделял его восхищения Марчелло Соувестре, хотя и ценил талант последнего. Безусловно, надо сказать, что он был многообещающий парень, но при этом странный, взбалмошный, а нам, англичанам, трудно понять таких людей. Я писатель, это моя профессия, но у меня никогда не было потребности изучать подобные характеры. Повторяю, я всегда рад быть полезным Детайе, он добрый малый, и я охотно оставил свои занятия, чтобы дежурить у его постели. Магнен знал, что я друг Детайе, и когда его известили, что Детайе давно и серьезно болен, он поспешил ко мне. Я нашел Детайе в бреду. Он говорил только о Марчелло.
— Скажи мне, что это за мотив? Я знаю, похоронный марш!
Тут он стал напевать своеобразную мелодию, которую я записал, поскольку разбираюсь в музыке. Ничего подобного я прежде не слышал. Сестра милосердия серьезно посмотрела на меня. Откуда ей было знать, что нам все это интересно и что наблюдение вошло у нас в привычку? Бедный Детайе все повторял эту любопытную мелодию, потом остановился и, похоже, вообразил свою картину и стал кричать, что она исчезает.
— Марчелло! Марчелло! Ты тоже исчезаешь! Позволь мне приехать к тебе!
Он был слаб, как ребенок, и не мог встать с постели, разве что в бреду.
— Я не могу приехать! — продолжал он. — Они связали меня!
Тут он попытался перегрызть воображаемые веревки, связывающие запястья, и наконец разрыдался.
— Неужели никто не передаст мне хоть словечко от тебя? Ах, если б я знал, что ты жив!
Магнен посмотрел на меня. Я понимал, о чем он думает. Он останется здесь, а мне надо идти. Не могу сказать, что я делал это неохотно. Сидеть у кровати Детайе и слушать его бред было изматывающим занятием, а то, чего хотел Магнен, казалось трудной, но весьма интересной задачей при моем ремесле. Поэтому я согласился. Я много слышал о странном уединении Марчелло от Магнена и Детайе, который рассказывал мне об этом по дороге на ужин в Академию, где я был частым гостем.
Я понимал, что звонить в ворота Винья-Мардзиали бесполезно. Меня бы не только не впустили, но вдобавок я вызвал бы гнев и подозрение Марчелло, — а я ни минуты не сомневался в том, что он жив, хотя и допускал, что у него легкое помешательство, как это бывает с его соотечественниками: их так легко вывести из равновесия. Сумасшествие обычно усугубляется в конце дня и вечером. Нервы умалишенного теряют способность сопротивляться, и крепкий мужчина может легко с ним справиться. Поэтому я решил попробовать разузнать что-то именно ночью. К тому же так проще остаться незамеченным. Я знал, что Марчелло любит гулять тогда, когда надо лежать в постели, и не сомневался, что увижу его. Этого мне было вполне достаточно.
Решив пройти длинный путь до порта Сан-Джованни пешком, на следующее утро я так и сделал. Я шел и шел, пока не увидел справа от дороги железные ворота на которых было написано: «Винья-Мардзиали». Я продолжал идти прямо, не останавливаясь, пока не пришел к небольшой, поросшей кустарником тропинке, которая вела направо, к Кампанье. Посыпанная щебнем, она была закрыта со всех сторон разросшимся плющом и кустами, и на ней до сих пор оставались следы недавних ливней. Но не было ни одного следа, из чего я заключил, что люди по ней не ходят. Я стал осторожно пробираться по этой тропе, внимательно глядя под ноги и постоянно оглядываясь, — привычка, приобретенная во время одиноких прогулок по Абруцци. С собой у меня был отличный револьвер, мой старый приятель, и я никого не боялся. Но мое приключение показалось мне чрезвычайно увлекательным, так что неприятностей не хотелось. Тропинка привела меня на равнину, как я и рассчитывал, хотя заросли кустарника закрывали вид. Оказавшись внизу, я осмотрелся и понял, что теперь Винья-Мардзиали слева, довольно далеко. Я сразу заметил падубовую аллею за серым домом, которая заканчивалась лавровой рощей, и грядки с зеленью. Посреди огорода стояла хижина, крытая соломой, — по-видимому, в ней жил садовник. Я стал искать конуру, но не нашел. Значит, сторожевого пса не было. В конце этого нехитрого огорода был довольно широкий участок, поросший травой. Он заканчивался забором, через который мне ничего не стоило перепрыгнуть. Теперь я знал, куда идти, но мне захотелось рассмотреть все получше. Я был прав, что не стал спешить, потому что обнаружил протекавший за забором ручей, довольно полноводный из-за дождей, слишком глубокий, чтобы перейти его вброд, и слишком широкий, чтобы перепрыгнуть. Мне пришло в голову, что можно взять доску из забора и перебросить ее через ручей, как мостки. Прикинув ширину ручья, я решил, что доска достаточно длинная. Затем выбрался наверх и вернулся к Детайе, который все еще был в бреду.
