Валентайн - Сомтоу С. П. (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗

ПОТОМУ ЧТО НАМ ХОЧЕТСЯ, ЧТОБЫ ВЫ ЖИЛИ ВЕЧНО

Его голос звучит гулким эхом... вечно... вечно... вечно.

• ангел •

Этот парень на экране совсем не похож на Тимми Валентайна. Я знаю. Он у меня внутри. Внутри. У меня.

Господи, твою мать, я не возьму эту ля-бемоль. У меня вот-вот поломается голос. Ну да. Волосья на яйцах, и всю карьеру можно спускать в унитаз. Я сломаюсь на этой ля-бемоль и вырасту на шесть дюймов за шестьдесят минут.

— Давай, милый. Надо чуть больше геля на волосы, а то этот твой вихор непременно вылезет в самый неподходящий момент. Давай я намажу.

— Ладно, мама. — Пусть делает что хочет. Буду ее куклой Кеном. Пусть поиграется. Буду ее анатомически корректным Кеном, пока она не состарится и не умрет. Буду ее плюшевым мишкой, маменькиным сынком, маленьким ангелом, Богом, я тебя ненавижу. Я тебя ненавижу. — Больно, мама. — Хватит расчесывать эти мудацкие волосы.

Взгляд на другой монитор. Зрительный зал. А вот и Петра Шилох. Жалко, что не она — моя мама. Как было бы здорово, если бы Петра была моей мамой, а тот мертвый мальчик был бы сыном моей суки-мамаши.

— Ой, смотри, солнышко. Вот и Габриэла.

— Как настроение, Эйнджел?

— На миллион долларов. — Что означает, что у тебя у самой настроение где-то на сотню тысяч, Габриэла Муньос, крутой агент и искательница молодых дарований.

— Прошу прощения, что не смогла выбить для вас гримерную побольше, но на данном этапе мы еще не в том положении, чтобы диктовать условия... но зато с внутренним кабельным видео у тебя есть возможность следить за тем, что происходит внизу... можно сказать, что ты на контрольном пункте.

— Габриэла? Знаешь, что? Мне нужно войти в состояние самадхи, поймать тета-волны. — Ей нравится, когда я изъясняюсь терминами Нью-Эйджа [33]. — Я всего пару недель в Калифорнии, но быстро учусь принимать защитную окраску. Да, бывает, что я по-прежнему разговариваю, как настоящая деревенщина, но это — наедине с матушкой. Потому что я и вправду как хамелеон. — Мне нужно синхронизировать внутренние вибрации, — говорю я ей. — Войти в резонанс. — Мама ошалело таращится на меня. Она не врубается в то, как здесь говорят.

— Да? А да, конечно. Мы с твоей мамой пока пойдем — ха-ха-ха — припудрим носы.

Они уходят. Как легко ими манипулировать. Теперь я один в комнате. Габриэла права, здесь кошмарно... облезлая краска на стенах, в сортире смыв не работает... но мы с мамой видали и хуже, проехав почти через всю страну из Кентукки.

Изображение на мониторе сдвигается вслед за камерой, и вот снова — она. Петра Шилох. Беседует с каким-то мужчиной. Он небрит, весь какой-то замызганный и всклокоченный. В грязных джинсах. Она поднимает глаза и смотрит прямо в камеру. Такое впечатление, будто она знает, что я здесь — смотрю на нее. Да, я не ошибся. Нас что-то связывает. Петра.

Я едва не сказал ей о том, о чем никому еще не говорил.

• ищущие видений •

Брайен высадил Пи-Джея и поехал к бульвару Ланкершим по Голливудскому шоссе. Если все начинается снова, ему надо быть там. Иначе ему до конца дней не избавиться от кошмарных снов про вампиров.

Новое модерновое здание Леннон-Аудиториум походило на этакую психоделию в бетоне на холме рядом со старым отелем «Регистри». Центральный купол был разрисован кривыми линиями кричащих красок; фасад представлял собой увеличенную до шестидесяти футов в высоту точную копию оформления обложки альбома «Imagine», выполненной из цветного гранита в стиле фрагментарной мозаики. Подобное здание производило бы неизгладимое впечатление, если бы возвышалось в гордом одиночестве посреди пустыни Мохаве или в укромном уголке на кладбище Форест-Лоун; но здесь, в компании архитектурных шедевров типа китайского ресторана «Фан-Лум» и на фоне искусственных пожаров на туристическом аттракционе для поклонников «Полиции Майами» [34], которые вспыхивают каждые два-три часа, данное сооружение являло собой просто очередной храм — один из многих — художественного убожества Лос-Анджелеса.

Хотя, может быть, это я просто злобствую от обиды, подумал Брайен, въезжая на десятиэтажную стоянку, потому что с тех пор, как я сюда переехал, я не могу продать даже сценарий для комиксов, не говоря уже про роман.

Очередь из фанатов вытянулась чуть ли не по всему бульвару. Брайен прошел к огороженному веревкой входу с надписью: ТОЛЬКО ДЛЯ ПРЕССЫ. — Я из «Times», — сообщил он охраннику, помахав у него перед носом визиткой, принадлежавшей вообще-то его старому другу Эдду Крамеру, который давно уже завершил свое пребывание на посту тамошнего редактора. Охранник выдал ему бэджик и пропустил внутрь. Брайен давно уже понял, что в этом городе, если ты хочешь куда-то проникнуть, надо вести себя так, как будто тебя туда приглашали. Просто ломишься с деловым видом — и тебя принимают за настоящего. Здесь повсюду — иллюзии. Брайен прошел во внутреннее фойе, где был устроен буфет для «своих». Много спиртного и маленьких бутербродиков. Угощение разносили официантки, одетые в стиле «новой волны» начала восьмидесятых. Не прошло и десяти лет, как эти научно-фантастические наряды со множеством молний приобрели статус «классических». Брайен почти забыл о существовании парашютных штанов, но некоторые из будущих топ-моделей рассекали как раз в таких.

Само фойе представляло собой монумент дурного вкуса высокой моды. Если бы Леннон все это увидел, он бы точно перевернулся в гробу. Красные ковры, претенциозные люстры, какие обычно бывают в оперных театрах, скульптуры «Битлов» в стиле нео-Джакометти [35], обои в традициях оп-арта [36] и капельдинеры в кричащей униформе "квази Сержант Пеппер" [37]. Среди собравшихся были знакомые знаменитости — кто-то из «Rolling Stone», эта дикторша с CNN, как там ее зовут, — Брайен встречался с ними на вечеринках, но он был слишком мелкой сошкой, чтобы такие звезды его запомнили. Придется ему подыскать компанию среди представителей СМИ пожелтее... вот, например, Петра Шилох из «Мира развлечений».

Он помахал ей рукой. Но она его не заметила. Она смотрела в другую сторону. Но вместо Петры ему откликнулась официантка — подала бутербродик.

— Петра! — Они достаточно долго не виделись — ни разу с тех пор, как ее сын покончил самоубийством, — но уж Петра не будет перед ним чваниться. Она знала, что Брайен — писатель из категории «голодающих на чердаке». Она это узнала почти год назад, в тот вечер, когда заявила ему, что она не из тех женщин, которые «на одну ночь», и гордо ушла из его жизни.

Петра заметила Брайена и подошла.

— Вот уж не думала, что мы еще когда-нибудь увидимся, — тихо сказала она. — И особенно в таком месте. — «Господи, у нее такой вид... какой бывает только у человека, вконец убитого горем. Она недавно плакала и даже не озаботилась тем, чтобы подправить макияж. У глаз и у рта залегли морщинки, которых не было год назад». — А ты на кого тут работаешь? — спросила она.

— Ни на кого, — сказал он. — Но мне надо было прийти. Понимаешь, я знал его, Тимми Валентайна. Я был одним из последних, кто его видел.

— Да?.. Правда?.. Теперь у каждого есть похожая история про Тимми... но если подумать, ты что-то мне про него говорил в ту ночь.

Та ночь...

— Как думаешь, кто победит в этом дурацком конкурсе? — спросил Брайен.

— Я бы поставила на Эйнджела Тодда, — сказала она и рассеянно посмотрела куда-то вдаль. "Господи, у нее такой голос... как будто она влюблена.

Должно быть, после самоубийства сына у нее что-то случилось с головой", — подумал Брайен.

— Никто не заменит Тимми Валентайна, — сказал он.