Волшебный дом - Герберт Джеймс (читать книги онлайн регистрации .txt) 📗
Мы с Мидж восторженно рассмеялись, и она поинтересовалась:
— Думаешь, в этой части мира все белки такие нахальные?
Я вспомнил ту, что мы видели при первом приезде в коттедж, и ответил:
— Возможно. Если это не та же самая особа, Мидж приоткрыла рот, словно действительно обдумывая такую возможность, потом сказала:
— Нам везет, что мы вообще кого-то видим. Несколько лет назад почти все рыжие белки вымерли из-за эпидемии, и я знаю, в этом районе немногие выжили. Их территорию занимают серые белки.
— Следующий раз перед уходом нужно проверить, все ли окна закрыты, а то в один прекрасный день мы вернемся и увидим, что кто-то здесь уже поселился.
— Ну, это было бы довольно мило.
— Если это не будут крысы или мыши.
— Ты вечно видишь все в черном цвете.
Я принял серьезный вид, хотя не собирался насмешничать.
— Кто-то из нас должен стоять двумя ногами на земле.
Мидж насмешливо посмотрела на меня и тут обнаружила, что все еще держит в руках раненого дрозда.
Отыскав картонную коробку, я застелил ее своим старым свитером и шарфом Мидж, которая положила птичку внутрь и постаралась ее накормить. Сначала это не удавалось, но, на время отложив свои попытки, в следующий раз она добилась некоторого успеха. Остаток дня — не такой уж долгий — мы провели, разбирая тряпье и всякие безделушки, подыскивая постоянное место для инструментов, оборудования и всякой хозяйственной утвари, развешивая картины, подметая, вытирая пыль и наводя хоть какой-то порядок. О'Мэлли со своей бригадой хорошо поработали, отремонтировав, подновив и покрасив коттедж. Даже дверцы кухонных полок были точно подогнаны, и я заключил, что перед покраской их обстрогали. Несколько половиц там и здесь по-прежнему скрипели, но не прогибались, и я не нашел в досках серьезных трещин.
После ужина — а поскольку это был наш первый настоящий ужин в Грэмери, Мидж с большим тщанием и заботой приготовила бефстроганов — мы перенесли заседание в круглую комнату. Я попробовал включить телевизор, но по экрану бежал «снег», и, так как ничего интересного все равно не передавали, я его вскоре выключил, решив на следующий день что-то придумать с антенной для него и приемника. Мы расслабились под любимые записи, и я был рад, что хотя бы на стереосистему не действуют помехи. В тот вечер мы оба ощущали покой, Мидж не досаждали никакие грустные воспоминания, а меня не донимали никакие сомнения насчет переезда. Когда альбом закончился, она попросила меня сыграть ей, как я часто делал по вечерам, когда Мидж приходилось работать за мольбертом или когда просто у нас было соответствующее настроение. Я пошел за гитарой, а она откупорила для меня бутылку вина.
Теперь я развалился на диване, кончики пальцев еще пощипывало от контакта с гитарными струнами, голова Мидж прислонилась к моей груди, и вскоре наша взаимная теплота перешла во взаимное желание.
В отличие от великолепно-безумной утренней любви нынешняя была томно-изощренной, каждое движение и каждое мгновение смаковались и растягивались, вся пылкость сдерживалась и все же постепенно достигала полноты. Чувственность возросла в обоих наших телах, и комната снова закружилась и завертелась, последние гаснущие лучи солнца рассеялись радугой, хотя и тронули стены ярким румянцем.
Акт любви между нами постепенно перешел в нечто большее. Он превратился в огромный наплыв чувств, вышедший за пределы тела, и не взорвался в душе, а скорее извергся в лениво разливающийся поток энергии. Представьте замедленную съемку, как стекло разбивается на тысячи — миллионы — осколков, каждый из которых сверкает на солнце, каждый крохотный кусочек отражает собственное существо, собственную сущность. Вот так же можно изобразить возникший в нас чувственный отклик, хотя сравнение далеко не точно, потому что такое хрупкое раскалывание есть явная противоположность мягкой вспышке, рождению звезды, что мы испытали тогда Мы слились воедино не только друг с другом, но с самим воздухом вокруг нас, со стенами, со всеми живыми организмами внутри. Каким-то образом мы перешли на другой уровень — тот, который мы, возможно, мимолетно ощущаем время от времени, но всегда лишь мимоходом, смутно сознавая его существование, но никогда не в состоянии прочувствовать его ясно; наш ум всегда уступает своему ограничивающему стремлению к реальности.
Трудно понять, правда? Но я пытаюсь дать, хоть и неумело, какое-то представление о том, что случилось в тот вечер в Грэмери. И, может быть, представить это в каком-то виде для самого себя.
И более того. Мы ощущали ауру Грэмери, дух, не имеющий ничего от Флоры Калдиан и всех прочих, кто жил здесь до нее, но бывший сущностью самого места. В постройке, в почве, в окружающей атмосфере заключалась безграничная доброта, проистекающая из земной непорочности.
И как все положительное предполагает отрицательное, здесь также таилась темнота, притаившееся зло. Оно было по краям — неопределенная тень, дремлющая энергия, не обладающая большой силой. Но существующая.
Мы пережили все это, но не зафиксировали в уме, и опасение скоро пропало, быстро поблекло, оттесненное физическим ощущением, основным, всеподавляющим чувством, которое привело нас к тому признанию, что своим нахлынувшим потоком унесло осторожность. Только теперь, после того как столько всего случилось, можно припомнить и частично объяснить, что же произошло с нами в тот вечер. И все равно это только моя интерпретация, к тому же созданная через долгое время после события.
Я первый обрел речь — Мидж все еще была в полном ошеломлении, или изнеможении, или и в том и в другом.
— Ты что-то подложила в бефстроганов? — Я хотел пошутить, похорохориться, приходя в себя, но она не засмеялась. — Мидж, что с тобой?
Она смотрела на меня, но не видела; в ее глазах светилось лишь сонное удивление.
— Мидж?
Она медленно и глубоко вдохнула, подняв грудь и плечи, а потом так же медленно выдохнула. И наконец сказала:
— Что произошло?
Вопрос был обращен как ко мне, так и к себе самой.
— Мы занимались любовью, — лениво улыбнулся я.
Странное состояние уже покидало меня, свои права заявляла материальная реальность, как это бывает, когда просыпаешься после сна.
Мидж провела обеими руками по глазам и посмотрела на меня так, будто стерла свое изумление. Потом зевнула и словно заразила меня, потому что я тоже зевнул. Я помог ей одеться — Мидж путалась в застежках, как уставший ребенок, рассеянно, почти некоординированно.
— Не понимаю, — промямлила она. — Я не соображаю, Майк...
Мои движения тоже были замедленны и неуклюжи, но меня наполняло тепло, мои чувства теперь восхитительно притупились. И я не мог прогнать улыбку.
— Наверное, мы перешли какой-то барьер восторга, Мидж. Наверное, здешняя земля действительно повлияла на нас. Боже, я не представлял, что такое возможно.
Видите, как работает человеческий мозг, как он старается рационализовать иррациональное, чтобы не спятить? Боже правый, я приписал это романтическому эпизоду!
Впрочем, Мидж было не так просто убедить.
— Мы оба устали, Ведьмочка. Как ты сама сказала, на тебе сказывается деревенский воздух. Не лечь ли тебе спать, пока я запру дверь?
— Мне нужно помыться...
— Не нужно.
— Почистить зубы...
— Это займет полминуты. Я присоединюсь к тебе, прежде чем ты коснешься подушки.
— Хорошо, Майк. Майк...
— Что?
— Ты меня любишь, правда?
— Ты сама знаешь.
Я поставил ее на ноги, и ее качнуло ко мне.
— Господи, — прошептала Мидж. — Я и не знала, что так устала Я как пьяная.
— Откуда тебе это знать? Давай, я тебя отведу.
И я сделал больше: я поднял ее и отнес в спальню, она была такая легкая, что я почти не ощущал ее веса. Положив Мидж на кровать, я остановился, склонившись над ней.
— Ты как, дальше справишься, пока я проверю двери и окна?
Она кивнула и, дразня, спросила:
— Все еще нервничаешь вдали от города?
