Stiffen corpses: Жизнь и работа коченеющих трупов (СИ) - Литвин Юрий (читать бесплатно полные книги .TXT) 📗
— Разогнал 10-й полк — подполковник Дуботовк — Рраз! Вновь на кладбище чудил — волосатый некрофил. Цвайн!! Вновь сломал шестой барьер — бородатый тамплиер — Квадро!!!
— Три, — подсказал я.
— Что? — дернулась Сушеная Поэтесса.
— Считать научись, сколько раз просил. Подожди. Как там про Тамплиера? Шестой Барьер? Вроде ничего, а Эдсон?
— Тема, — произнес довольный титр.
— Молодец! — я потрепал Голову за ухо, — Можешь ведь, когда хочешь. Теперь тихо, Песню буду думать. Или Композицию…
И стал думать про Тамплиеров и Шестой Барьер. Мне в целом понравилось. А ребята еще долго резвились.
«Засмеялся как подлец, Джозеф Твин Ли — молодец».
Глава 7 ИЗВРАЩЕНИЕ В ЖЕЛТУЮ ДЕРЕВНЮ
…Я лежал на спине в Доме, бессмысленно глядя в потолок и размышлял о жизни. К тому же меня мучил Облом, бестелесное неприятное создание, полностью подчиняющее психику и частично двигательные функции. Сил с ним бороться лежа у меня не было, а вставать было лень. Мысли были примерно такие:
Все это бред…
Бред…
Бред…
Бред…
Бред…
И в другую сторону — бред…
Бред…
Бред…
Бред…
Бред…
При всем притом, пальцы мои меланхолично перебирали струны гитары, а их между тем оставалось всего две. И, тем не менее, я ухитрялся получать истинное наслаждение от собственных незатейливых импровизаций.
Мысли текли вяло и медленно. Ни с того, ни с сего вспомнился Хэнгмен. Как он однажды подошел к нам с предложением, от которого, по его мнению, никак нельзя было отказаться, и говорит, маслянисто щуря свои узенькие глазки в прорезях капюшона:
— А давайте песню напишем про то, как я люблю грибочки.
«Говно, вопрос», — улыбаюсь про себя и интересуюсь на всякий случай:
— Это и так все знают, зачем же еще и песню сочинять?
Чукки еще проще выразился, выхватил у Витала топор, перевернул, потом тут же его вернул и сказал:
— Ну на, пиши.
Сразу вспомнились незабвенные строки:
«Хэнгмен письмо написал топором на чьей-то горбатой и потной спине…»
А Хэнгмен, теребя болтающуюся на ухе, плутониевую серьгу, которую ему не без задней мысли, надо полагать, подарил Белый Дьявол, отобрав у какого-то недоноска с радиоактивно светящимися глазами, продолжает наступать:
— Ну, давайте, чего вам жалко, что ли?
Это значит, он нам идею предложил, а писать мы будем. Молодчик. Веселый притом. У него после появления серьги даже дырка новая на капюшоне появилась, как раз, чтобы ухо наружу торчало. Двусмысленно, я так полагаю.
Был только один способ избавиться от этого приставаки, и Чукки тоже его знал. Он спросил:
— А ты нам, что дашь?
Хэнгмен сразу расстроился. Потом решил разговор в шутку перевести, говорит:
— А я вас топором зарубаю, — и смеется.
Это вместо спасибо. После видит, что мы не смеемся и спрашивает:
— А что вы хочете?
Именно так: «Хочете».
«Уже прогресс!» — переглянулись мы с Дауном, а Витал молчит и глазками постреливает. Не люблю, когда в меня стреляют. Нет, не подумайте, страшного ничего, если не в голову. Зарастет. Регенерация, так сказать, но все равно неприятно. Постреливала тут одна глазками на Витала, поклонница. Из Знатных. Не просто так. Да не тут-то было, понял, мудрый Хэнгмен, что придуривается, сучка, и зарубку на ней поставил по-Хэнгменски, топором. Один раз, как говорится, зато на всю жизнь. Толи в корыстных побуждениях заподозрил, толи еще какая хреновина в голове его замаскированной прорезалась. Непонятно. Но с другой стороны настоящий Корпс и должен быть жесток и несправедлив. А иначе как?
Самое смешное желающих заполучить плутониевую серьгу только прибавилось. Так-то…
Дальше лежу, струны перебираю. Вот сколько же хороших вещей на память сразу приходит, с ума сойти.
Тут тебе и Семеросъежка. И семь гномов. И семнадцать гномов весны. И Женщина, которая стоит спиной. Потом еще про Шубу из Красного Медведявспомнилось. Или вот — Целлофановый Курьер. Просто бомба.
Поездка еще одна вспомнилась. К Чукки, на Ферму. Хорошо. Винца испили всласть. Я и не заметил, как стал насвистывать незабвенный хит «Это моя нога». И совершенно впал в благодушное настроение.
Чукки только дверь открыл, сразу из базуки своей:
— Бум! — вместо здрасьте.
Потом серпом в косяк, следом спица с перьями и диковинный нож полуметровая самоделка. Реакцию проверял. А сам стоит посреди комнаты, нунчаками крутит и орет:
— Не хочу сухариков!
Не хочешь и ладно, не дадим. Пошли на болота. Рассматривать. Для поднятия творческого настроения. Смотрели, смотрели, смотрели, смотрели, пока Чукки свои нунчаки не поломал. И сказал, что хочет тут 212-й пруд устроить. Мало ему видите ли 211-ти. Решили начать, не откладывая в долгий Потенциальный Ящик, и устроили пруд под песню про Weekly-Brickly, абсолютно бессмысленную, надо сказать песню, но при этом замечательно помогающую в любой работе, будь-то обыкновенный закат Солнца вручную, или устройство 212-го пруда.
По возвращении Чукки сразу уехал на Сексодром и сказал, что кун-фу сегодня заниматься не будет. Типа, нога болит. А на Сексодроме скакать не болит, но я сделал вид, что поверил и тоже куда-то уехал. Кажется на Пресловутые Кулички. Да, точно туда, а там схватил гитару и принялся творить, что попало на пьяную нездоровую голову. Типа Тварец, это который не от слова «Творить», а кторый от слова Тварь. Второго Типа.
А иначе если посмотреть на ситуацию… Какой же праздник без пистолета? Известно какой — мрачноватый.
Ух, ты, чего вспомнилось, это же из Второго Альбома! Как я его называю. Вот это память! А на самом деле он называется «Палач направляется в Ад». А куда еще Палачу направляться? Тут у нас все логично.
Я еще немного помузицировал и отложил гитару. Что-то не состыковывалось. Не укладывалось что-то куда-то. Никак. Я и так пробовал и этак, ничего не помогало. Меланхолия. Значит я теперь меланхолик. А знаете, кто такие меланхолики? Это извращенцы такие, которые и сами не живут, и другим не дают. Так-то… А потому это у меня не меланхолическое музицирование получается, а натуральное извращение. Извращение в Желтой Деревне, нет, в Желтую Деревню. Так точнее будет, и оригинальней. Надо запомнить. Или не надо.
Надо, как говаривает Краух, принимать экстренные меры. И причем быстро.
— Подъем! — заорал я.
Дремавший у окна Пивец нелепо вздрогнул и моментально свалился на пол, немедленно напустив лужу, а Сушеная Голова вытаращила глаза и завопила не тише моего:
— Яволь! Майн херц!
Я подошел к Пивцу и, придавив поганца к полу ногой, поинтересовался:
— У вас как у следователя, наверное, любимая книга «Преступление и наказание»?
— Ну да, — просипел тот синея.
— А любимый момент, когда Порфирий Раскольникова изобличил?
— Нет, когда Раскольников старуху топором стукнул.
— Молодец, — похвалил я, убирая ногу, — поубираешь тут все…
Со двора донеслось бодрое:
— This is I! — и я пошел встречать Чукки Дауна, так как это действительно был «I», в смысле — он…
…Вечером, когда наш, наконец-то вернувшийся на свое рабочее место, старина Солнце совершал свой туалет, выразившийся небольшим серым радиоактивным дождиком, нас с Чукки, мирно прогуливавшихся по маршруту «до Колонки и обратно» обстреляли какие-то идиоты.
У кого хватило ума напасть на двух отдыхающих Корпсов так и осталось для нас загадкой. Впрочем, стреляли они скверно, и к тому же ужасно торопились. Потому пришлось нам отдых сворачивать, и уже наутро, погрузившись на Сфинкса, ехать сначала на Виллу, где поджидал нас оголодавший Дистройер, а потом уже вместе с ним к Южному Посту, откуда лежала прямая дорога на Розовую Страну, где как мне тогда казалось, и находились корни этого неприятного инцидента…