По ту сторону безмолвия - Кэрролл Джонатан (мир книг TXT) 📗
Я услышал, как где-то за моей спиной кривит сзади мальчишка:
— Что я сделал? Он умер? Что я сделал? Рядом со мной на корточки опустился тренер и пытался заговорить, но все время обрывал фразу на середине.
— Мы вызвали «скорую». Здесь недалеко до…
— Вы в медицине разбираетесь?
— Нет. Отец был врачом, но… Эй, послушайте, может, тут есть…
Мы разговаривали, не глядя друг на друга. Оба не сводили глаз с Линкольна, ища признаков жизни. Их не было. Я все наклонялся и прикладывал ухо к его груди. Мне нужно было знать, что его сердце еще бьется. Где-то внутри этого неподвижного тела шла напряженная работа, чтобы он выжил.
— Может, ему надо сделать искусственное?.. Вы гляньте на проклятую опухоль!
Крови не было. Это пугало меня больше всего. Я все думал о сердитой, вздыбленной крови, запертой внутри маленькой головы. Если бы она могла где-то прорваться одним страшным потоком, Линкольн выжил бы. Он очнулся бы, вопя от боли, но выжил бы. Но крови не было. Опухоль, вздутие, но никакой крови, кроме убийственной багровости под кожей.
— Я убил его? Я же ничего не сделал! Я только ударил по мячу!
Самые худшие мгновения. Мальчик жив, но сильно пострадал, а ты понятия не имеешь, что делать. Только смотришь, молишься и стискиваешь кулаки от собственной глупости и беспомощности. Почему ты никогда не ходил на курсы первой помощи? Что, если он умрет, а ты ничего не сделал, только стоял и смотрел? Что скажет его мать? Как ты будешь жить после этого? В голове — только ужас. В сердце — только страх.
В «скорой» был мобильный телефон, но я неотрывно смотрел, как санитары хлопочут над Линкольном. Я не догадался позвонить Лили, пока мы не приехали в больницу и Линкольна не повезли на каталке в отделение неотложной помощи. В комнату быстро вошел врач и резко велел мне уйти.
— Это мой сын, доктор.
— Хорошо. Буду лечить его, как своего. А теперь, пожалуйста, уходите. Через несколько минут я скажу вам все, что смогу.
У стойки регистратуры я заполнил необходимые бумаги и позвонил в «Массу и власть». Лили на месте не оказалось, но я рассказал одной из официанток, что случилось, и та обещала, что найдет ее.
Чего Ты хочешь? Несколько лет моей жизни? Только бы он выжил. Что мне сделать, чтобы спасти его? Только бы он выжил. Мне казалось, что мне снова десять лет. Хотелось опуститься на четвереньки. О Господи, прошу, помоги ему, и я всегда буду хорошим мальчиком. Клянусь Тебе. Только бы этот малыш выжил — я сделаю все, что Ты захочешь. Я буду ходить в церковь. Брошу рисовать. Уйду от Лили. Сделай так, чтобы он поправился. Прошу Тебя.
На лицах людей в отделении неотложной помощи застыло выражение несчастное и вместе с тем тоскующее. С одной стороны, они готовы к худшему, с другой — смотрят с раболепной надеждой, как собака, которую вы ударили, а она робко, бочком, подбирается к вашей ноге — поглядеть, не миновала ли гроза.
Один человек привалился к стене, грызя палец, словно жареное крылышко. Он, не отрываясь, смотрел на свою руку. Малышка в великолепно отглаженном желтом платьице пыталась играть в прятки с женщиной, которая раскачивалась взад-вперед, закрыв глаза. Девочка прятала личико в ладонях, а потом снова отдергивала их со счастливым видом, выскакивая, как чертик из коробки. Ку-ку. Она заметила, что я на нее смотрю, и быстро юркнула за женщину.
— Прекрати! Прекрати, слышишь? — Та схватила изумленную малышку за локоть и сильно встряхнула. Мне хотелось подойти и прекратить эту воспитательную муштру, но я подумал, что достаточно уже натворил. — Встань здесь и веди себя тихо. Пожалуйста! Бога ради, можешь ты просто постоять спокойно?
Малышка замерла с выражением потрясения и страха на лице. Что бы ни происходило в больнице, что бы ни случилось с больным, которого она ждала, самое страшное для нее — это трепка от ее опекунши. Ей скажут: «Папочка умер» или «Мамочка очень больна», но это известие потрясет ее гораздо меньше, чем злобная вспышка ее испуганной спутницы. Вот что в ее понимании — конец света. Смирно стоя возле женщины, девочка засунула в рот большой палец и посмотрела на меня просто с ненавистью. Моего плеча коснулась чья-то рука, я не успел обернуться, как мужской голос произнес:
— Мистер Аарон?
Мгновение я думал, что меня с кем-то перепутали. Аарон? Потом по мне пробежала зловещая неестественная дрожь, как по листве перед грозой, — я понял, что меня приняли за Рика Аарона.
Я обернулся и уже собирался поправить, но тут до меня дошло: они так решили, потому что я привез мальчика. И я сказал:
— Я его отец.
Врача звали Кейси. Уильям Кейси. Потрясенный, я слишком долго глядел невидящим взглядом на его нагрудную табличку с именем. Уильям Кейси.
— Мистер Аарон, все будет в порядке. Вашему мальчику повезло. Мяч ударил его в висок, и он потерял сознание. Там большая гематома, и некоторое время у него будет сильно болеть голова, но, в остальном, все хорошо. Ни трещины в кости, ни серьезного сотрясения. Он пришел в себя сразу после вашего ухода.
— ДА! — Я вскинул оба кулака вверх и закрыл глаза. — Да!
— Мы бы хотели оставить его для наблюдения на ночь, но это просто стандартная процедура. Я уверен, что с ним все хорошо.
Я тряс и тряс руку доктора Кейси, пока тот мягко не высвободился и не велел мне сесть и отдышаться.
— Но с головой все будет в порядке? Не будет последствий или…
— Насколько я могу судить, нет, а мы тщательно его осмотрели. Голова поболит, и какое-то время он не сможет надевать бейсболку. Вот и все. Все будет в порядке.
— Спасибо, доктор. Большое вам спасибо…
— Мистер Аарон, когда я был молодым самодовольным врачом, пациенты говорили мне «спасибо», и я принимал это как должное. Но за двадцать пять лет медицинской практики я научился не считать своей заслугой, что кого-то вылечил, — я просто сделал все, что мог. Я рад за вас. Рад, что смог обнадежить. А сейчас мне нужно идти.
Я сел и нечаянно встретился глазами с той женщиной с ребенком. Она улыбнулась и махнула рукой в сторону соседней комнаты.
— Все хорошо?
— Да. Да, его ударили по голове, но все будет в порядке. Это мой сын. — На глаза мне навернулись слезы. — Мой сын.
— Рада за вас.
— Спасибо. Надеюсь… надеюсь, у вас тоже все хорошо.
— Там моя дочка. Мама вот ее. Знаете, почему мы здесь? Потому что эта умница-разумница, моя доченька, засунула свой толстый язык в бутылку с кока-колой! Ей-богу. И не спрашивайте меня, как ей это удалось. Мы все сидим, довольные и счастливые, на дне рождения внучки. Ее мама пьет кока-колу, а потом глядим — она машет руками, будто тонет. Но нет, оказывается, она не может вытащить язык из проклятой бутылки. Вы можете в такое поверить? Нам пришлось взять такси — моя машина сломалась, — так шофер над нами ржал всю дорогу. Черт подери, я и сама смеялась.
То ли от облегчения, которое я испытывал, узнав, что Линкольн поправится, то ли оттого, что женщина наконец улыбнулась, — но я тоже улыбнулся, потом хихикнул, потом открыто загоготал. Она тоже. Встречаясь друг с другом глазами, мы хохотали все сильнее.
— Как можно засунуть язык в бутылку из-под коки? Горлышко-то узкое!
— Не спрашивайте. У моей дочери всегда были особые таланты.
Мимо спешил врач, но, заглянув в комнату и увидев, что все мы хохочем, резко остановился. К тому времени даже пальцегрыз сломался. Странное, наверное, это было зрелище. Кто смеется в неотложке? Мы кто, вурдалаки или чокнутые? Маленькая девочка не понимала, отчего все так развеселились, но совсем не возражала. Она стала скакать по комнате, напевая: «Кока-кола, кока-кола».
И именно эту картину увидела Лили, когда выбежала из-за поворота коридора, преследуемая по пятам Ибрагимом: все смеются, ребенок скачет, просто праздник какой-то.
— Макс! Где он? Что происходит? Разрываясь между смехом, удивлением при виде Лили и облегчением, все еще кувыркающимся у меня в животе, я только махал рукой и улыбался, как ни гнусно это выглядело. Лили не знала, что сын вне опасности. Она думала, что его, возможно, уже нет в живых.
