ОНО - Кинг Стивен (первая книга .txt) 📗
— Ну, что ты видишь, черный?
— Окоп, сэр.
— Окоп, верно. Я тут подумал: зачем он мне? Очень мне нужен окоп, вырытый черномазым. Ну, рядовой Хэнлон, вылезай, и чтобы все было засыпано. Живо!
Я принялся засыпать окоп. Когда я кончил, солнце уже село, сильно похолодало. Как только земля была выровнена, сержант подошел ко мне и сказал:
— Ну что ты теперь видишь, черный?
— Землю, сэр.
Уилсон снова меня ударил. Знаешь, Майк, я хотел было броситься на него с лопатой и размозжить ему голову. Конечно, тогда меня бы посадили в тюрьму и белого света мне не видать. Но, поверь, я готов был принять даже тюрьму. Насилу сдержался. А Уилсон кричит:
— Это не земля, долб…б. Это мой окоп. — Аж слюной брызжет. — Ну-ка рой его по-новой, живо!
Я снова принялся копать, затем засыпать яму, и только я ее снова засыпал, сержант кричит мне: зачем зарыл, ему, мол, надо погадить. Я снова отрыл окоп; Уилсон стянул с себя брюки, свесился над краем ямы, выставив свои тощие красные ягодицы, справил нужду и спрашивает:
— Ну, как дела, Хэнлон?
— Отлично, сэр, — отвечаю; я решил: вытерплю все до конца, пока не потеряю сознание или не упаду замертво.
— Хорошо, — говорит Уилсон. — Для начала, рядовой Хэнлон, засыпь этот окоп. Да поживее. Что ты, как таракан сонный?
Я в который раз принялся засыпать яму; вижу по его ухмылке: забава ему еще не прискучила. Тут смотрю: по полю спешит с фонарем приятель Уилсона, и прямо к нам. Оказывается, внеплановая проверка, и Уилсону может влететь, если его не будет в строю. За меня прокричали друзья, так что мое отсутствие прошло незамеченным, а вот друзья Уилсона, если их можно было назвать друзьями, не позаботились о сержанте.
Уилсон отпустил меня. Наутро я стал искать его имя в списке получивших взыскание, но его там не оказалось. Должно быть, он объяснил лейтенанту, что учил одного долб…ба окопному делу и потому пропустил поверку. Вероятно, его даже представили к медали за такую науку и, уж во всяком случае, освободили от наряда по кухне. Вот такие порядки были у нас в роте «Е».
Эту историю отец рассказал мне примерно в 1958 году: ему перевалило за пятьдесят, а матери было около сорока. Я спросил, почему в таком случае он вернулся в Дерри, раз такие здесь были порядки.
— Когда я завербовался в армию, мне было всего шестнадцать, — ответил отец. — На комиссии набавил себе несколько годков. Правда, не я до этого додумался — мать посоветовала. Рост был как раз подходящий, так что сошло. Я родился и вырос в Бурго, штат Северная Каролина. С едой было туго. Мясо ели лишь в пору, когда созревал табак, или зимой, когда отец приносил с охоты енота или опоссума. Самое светлое воспоминание о Бурго — это пирог с мясом опоссума, да еще кукурузные лепешки. Когда отец угодил в аварию на ферме и умер, мама решила переехать с Филли Лаубердом в Коринт, где у нее жили родители. Филли Лауберд был самым младшим в нашей семье.
— Это дядя Фил? — с улыбкой переспросил я, удивившись, что моего дядю маленьким звали Филли. Дядя был адвокатом в Туксоне, штат Аризона, и более шести лет состоял членом муниципалитета. В детстве мне всегда казалось, что дядя Фил богач. Во всяком случае, в 1958 году по негритянским меркам его доход был велик — двадцать тысяч долларов в год.
— Да, дядя Фил, — ответил отец. — Правда, в ту пору ему было двенадцать лет, он бегал по улице в бескозырке и залатанных штанах. Он у нас был самым младшим. Потом я. А старшие теперь кто где: двое умерли, двое женились, один в тюрьме. Говард у нас всегда был непутевым.
«Тебе надо в армию, — сказала мне твоя бабушка Ширли. — Я толком не знаю, как тебе там будут платить, но как только поставят на довольствие, ты мне каждый месяц будешь посылать денежки. Ох, не хочется отпускать тебя, сынок, но если ты не позаботишься обо мне и о Филли, что тогда с нами будет!» Мать дала мне свидетельство о рождении; я заметил, что цифра 8 была переправлена в нем на 6.
Я отправился на вербовочный пункт. Там мне дали подписать какие-то бумаги и ткнули пальцем в строку, где я должен был поставить крест.
«Я грамотный. Уж фамилию-то свою напишу», — сказал я.
Вербовщик рассмеялся; как видно, он мне не поверил.
«Раз так, давай подписывай, черный», — сказал он.
«Подождите. Хочу вас спросить кое о чем».
«Спрашивай. Отвечу на любой вопрос».
«А сколько раз в армии дают мясо? Два раза в неделю? — поинтересовался я. — Мне мама сказала, что дважды в неделю. Это она меня насчет армии надоумила».
«Нет, — ответил вербовщик, — не два раза в неделю».
«Я так и думал», — вздохнул я; этот тип, судя по всему, был редкостной сволочью, но в честности ему отказать было нельзя.
«В армии каждый день получают мясо на ужин», — пояснил он, и я тотчас упрекнул себя за то, что посчитал его честным.
«Вы, верно, думаете, что я дурак набитый».
«Это ты точно подметил, черный», — сказал вербовщик.
«Если я завербуюсь, я должен буду помогать матери и Филли Лауберду. Мама сказала: у вас есть какой-то тестат».
«Денежный аттестат на семью, — поправил меня вербовщик и постучал пальцем по бланку. — Это здесь. Что еще?»
«А на офицера я могу выучиться?»
Вербовщик запрокинул голову и расхохотался так, что мне показалось, он вот-вот поперхнется.
«Знаешь, сынок, — наконец произнес он, — когда у нас в армии появится первый офицер-негр? Скорее распятый Иисус начнет танцевать чарльстон, чем негр станет офицером. Понял? Ну, будешь подписывать?! Не тяни волынку. Ты мне уже надоел. От тебя воняет».
Я заполнил бумаги, меня привели к присяге, и я стал солдатом. Я рассчитывал, что меня пошлют в Нью-Джерси строить мосты: на войну отправить меня не могли, никаких войн вроде не было. Однако я угодил не в Нью-Джерси, а в Дерри, в роту «Е».
Отец вздохнул и заерзал на стуле — крупный мужчина с густыми седыми волосами. В ту пору у нас была самая большая ферма в городе и, вероятно, лучшая продукция. Мы трое — отец, мать и я — работали не покладая рук, работников нанимали лишь на время уборки.
— Я вернулся в Дерри, потому что вдоволь навидался лиха, и на Севере и на Юге — везде ненависть к нам, темнокожим. И вовсе не сержант Уилсон убедил меня в этом. Он всего лишь южанин, расист, так уж его воспитали. Нет, что меня окончательно убедило, так это поджог «Черного пятна». Знаешь, Майк, как бы тебе это сказать… — Он посмотрел на мать: она занималась штопкой и не подняла головы, хотя я догадывался, что она внимательно слушает наш разговор. Видно, и отец это понял. — После того пожара я возмужал. Погибло шестьдесят человек, восемнадцать из роты «Е». Ни одна рота так не пострадала. Генри Уитсан… Сторк Энсон… Алан Сноупс… Эверет Маккаслин… Гортон Сарторис — все мои друзья сгорели в этом огне. Это был поджог, и устроили его не Уилсон и его приятели-недоумки, а деррийское отделение «Белого легиона». Некоторые фамилии тебе известны. Поджигали отцы тех ребят, с которыми ты учишься. Так что не удивляйся, когда твои сверстники…
— Но почему, папа? Почему они подожгли?
— Так уж повелось в Дерри, — нахмурившись, ответил отец. Он неторопливо прикурил, затянулся и погасил спичку. — Не знаю, почему повелось, не могу объяснить, но в то же время нисколько не удивляюсь. «Белый легион» — это северная разновидность ку-клукс-клана. Они ходили в таких же белых балахонах… те же кресты, те же угрозы… требования убрать негров с работ, где заняты белые. В церквах, где священники проповедовали равенство и братство, они нередко устраивали взрывы. Про ку-клукс-клан написано множество книг, а о «Белом легионе» мало кто знает. Верно, потому, что книги по истории пишут в основном северяне, а им стыдно говорить про такое… «Белый легион» пользовался популярностью в больших городах и промышленных районах. В Нью-Йорке, Нью-Джерси, Детройте, Балтиморе, Бостоне, Портсмуте — везде были отделения. Пытались сколотить организацию в Мейне — не вышло, а вот в Дерри они прижились. Было еще мощное отделение в Льюстоне, как раз в те годы, когда подожгли «Черное пятно». Нет, их не волновало, насилуют ли негры белых женщин или занимают рабочие места белых: дело в том, что там, в Льюстоне, темнокожих вообще не было. Нет, они ополчились на безработных и бродяг, опасаясь, что те примкнут к коммунистам и прочей сволочи. А у них ведь как: раз безработный, значит, потенциальный коммунист. «Белый легион» занимался тем, что выпроваживал бездомных из города. Засовывали им в штаны всякую гадость, травили, иногда поджигали рубашки на живых людях. После поджога «Черного пятна» «Белый легион» у нас прикрыли. Ситуация вышла из-под контроля, как говорится. У нас в Дерри только и жди беды отовсюду. — Отец замолчал, затянулся, выпустил из ноздрей дым. — Так что, Майк, «Белый легион» и ку-клукс-клан — одного поля ягоды. Здесь они прижились, значит, почва у нас питательная для всякой гадости. А после поджога это дело замяли и ни гугу — тихо, как будто ничего и не было. — В голосе отца послышались злость и презрение, мать подняла голову и, нахмурившись, посмотрела на нас. — Подумаешь, кого спалили?! Восемнадцать солдат-негров, четырнадцать-пятнадцать штатских, тоже темнокожих, четырех музыкантов из негритянского оркестра и несколько любителей негритянской музыки. Эко дело!
