Незнакомцы - Кунц Дин Рей (онлайн книги бесплатно полные .TXT) 📗
— Вам с напарником специально не сказали, что он священник, чтобы вы не относились к нему иначе, чем к простому человеку, — пояснил отец Вайцежик. — А кроме того, я сам не хотел ставить его в неловкое положение.
— Падший священник, — растерянно пробормотал Уинтон.
— Не падший, — уверенно поправил его отец Стефан. — Заблуждающийся. Со временем он вновь обретет веру.
— Но как он исцелил меня, когда меня продырявили? — сверля отца Вайцежика глазами, спросил чернокожий полицейский. — Как он совершил это чудо? Как?
— Почему вы считаете это чудом? — насторожился отец Стефан.
— В меня дважды выстрелили в упор, прямо в грудь. А через три дня я вышел из больницы. Три дня! Спустя десять дней я готов был выйти на работу, но мне дали еще две недели побыть дома. Врачи болтали что-то насчет моего крепкого здоровья, особых свойств закаленного организма, но похоже было, что они хотят убедить в этом не столько меня, сколько самих себя. Сам-то я, честно говоря, думал, что мне просто крепко повезло. Неделю назад я приступил к работе, и вот... теперь случилось кое-что еще. Взгляните! — Уинтон расстегнул рубашку, снял ее и задрал майку, обнажив грудь. — Куда подевались шрамы?
Отец Вайцежик вздрогнул и даже подался вперед от изумления, чтобы получше рассмотреть то место, где должны были быть следы ранения. Грудь Уинтона Толка была совершенно гладкой. Точнее, на месте входных отверстий остались лишь два маленьких, величиной с монетку, пятнышка. Следы от швов можно было разглядеть только при очень тщательном осмотре. Ни припухлости, обычной при тяжелых ранениях, ни ярких рубцов тоже не было видно, остался лишь тонкий светло-розовый шрам, заметный исключительно благодаря темно-шоколадному цвету кожи.
— Я видел у других ребят следы от старых пулевых ранений, — сказал Уинтон Толк с едва заметной дрожью в голосе. — Это были грубые, толстые, жуткие шрамы. Невозможно получить две пули 38-го калибра в грудь, перенести хирургическую операцию и спустя всего три недели выглядеть так, как я. Такое вообще невозможно!
— Когда вы в последний раз показывались врачу?
Уинтон дрожащими руками начал застегивать рубашку.
— Я был у доктора Зоннефорда на прошлой неделе. Тогда он еще не вынимал нитки, и грудь была сплошное месиво. Шрамы рассосались четыре дня назад. Клянусь, святой отец, если подольше постоять перед зеркалом, можно увидеть, как они исчезают прямо на глазах! Я много думал о нашем разговоре в больнице на Рождество, — судорожно вздохнул Уинтон, справившись наконец с пуговицами. — И чем больше я думал, тем больше обнаруживал странностей в вашем поведении. Вы говорили не совсем понятные вещи, задавали необычные вопросы, и все это навело меня на удивительные мысли... Вот что мне важно знать в первую очередь: Брендан Кронин когда-нибудь исцелял кого-нибудь еще?
— Да, — ответил отец Вайцежик. — Это был не такой тяжелый случай, как у вас, но он имел место. Я не могу, к сожалению, углубляться в подробности. Но ведь вы не только из-за этого позвонили мне, Уинтон. У вас был такой взволнованный голос. И все эти полицейские в этом доме... Что здесь произошло?
Широкое лицо Уинтона на мгновение озарилось улыбкой, тотчас же сменившейся столь же мимолетной гримасой мистического ужаса. Сильное душевное волнение чувствовалось и в его голосе.
— Мы были на маршруте, я и Пол. Нас направили вот по этому адресу. Приезжаем сюда и обнаруживаем обезумевшего от наркотиков парня. Совсем еще сопляк, шестнадцать лет, а уже сел на иглу. От этой дряни у него совсем поехала крыша. Выясняем, что его зовут Эрнесто, он племянник миссис Мендоза, сын ее сестры. Приехал пожить у них всего неделю назад, потому что родная мать с ним больше не справляется. Мендоза — славные люди. Вы заметили, какой у них в квартире порядок?
Отец Вайцежик кивнул.
— Они пытались взять парня в твердые руки, помочь ему стать нормальным человеком. Но такого трудно переделать, святой отец. Его уже ничем не проймешь. Этот Эрнесто уже имел шесть приводов, он был на учете в полиции. Короче, мы приезжаем по вызову сюда, и что мы видим? Парень совершенно голый, орет как ненормальный, глаза вылезли на лоб. Представляете?
Уинтон тяжело вздохнул, живо представив себе весь этот ужас, и продолжал:
— В общем, Эрнесто схватил Гектора, этого мальчугана, которого вы, наверное, видели, когда входили, повалил его на диван и приставил ему к горлу шестидюймовый нож. Мистер Мендоза совершенно потерял рассудок, заметался, не зная, то ли пытаться отнять у Эрнесто нож, то ли нет. Эрнесто визжит, втолковать ему что-либо невозможно, мы держим его на прицеле, потому что с наркоманом, у которого в руках нож, шутки плохи, но не стреляем, пробуем его урезонить или отвлечь от ребенка. И нам это почти удается, но внезапно Эрнесто делает резкое движение и одним взмахом перерезает Гектору горло! Кровь брызжет фонтаном во все стороны, разрез глубочайший, от уха до уха, страшно глядеть. Эрнесто заносит нож над головой Гектора — и мы стреляем, уже не помню сколько раз, он падает на мальчика, мы его оттаскиваем в сторону, он мертв, Гектор едва дышит, хрипит, пытается зажать ручонкой рану, у него закатываются глазки...
Уинтон перевел дух, зябко передернув плечами, и уставился в окно.
Сердце отца Вайцежика учащенно забилось, но уже не из-за описанного Уинтоном кошмара, а в предчувствии его чудесной, как уже догадался священник, развязки.
Глядя в окно, Уинтон продолжал рассказывать дрожащим от волнения голосом:
— При таких ранениях никакую первую помощь оказать нельзя, святой отец. Перерезаны артерии, вены, кровь остановить невозможно, на шею жгут не наложишь. Короче, дело дрянь. Я стою перед мальчиком на коленях и вижу, что он умирает, с такой раной больше двух минут не живут. Я знаю, что помочь ему не смогу, но он такой маленький, мне его так жалко, что я невольно зажал руками эту ужасную рану на горле, чтобы хоть как-то остановить кровь, оттянуть смерть. Я был разъярен творящейся несправедливостью, я не хотел, чтобы этот ребенок умер вот так нелепо, чтобы он вообще умирал, и тогда...
— И тогда он неожиданно исцелился, — тихо сказал отец Вайцежик.
Взгляды полицейского и священника встретились.
— Да, святой отец. Он исцелился. Он захлебывался собственной кровью, секунды отделяли его от смерти, но он исцелился. Я даже не понял, что происходит, ничего особенного не почувствовал, просто держал на его горле руки. Разве не странно, что я ничего не почувствовал? И только когда кровь вдруг перестала сочиться сквозь мои пальцы и мальчик закрыл глаза, я закричал, подумав, что он умер: «Нет! О Боже, нет!» — и убрал от горла Гектора ладони. И в этот момент я увидел, что рана... рана закрылась. Она все еще выглядела ужасно, на месте разреза алел страшный рубец, но это был рубец! Края раны сами собой стянулись!
На глаза Уинтона навернулись слезы. Он не мог говорить. Но это были слезы радости, чистой, дикой, безграничной радости. Уинтон не выдержал этого прилива счастья и разрыдался.
Со слезами на глазах отец Вайцежик протянул ему руки.
Уинтон крепко сжал их и, не выпуская из своих ладоней, продолжал:
— Пол, мой напарник, увидел, что происходит. Увидели и супруги Мендоза. К нам на помощь прибежали еще двое патрульных, они тоже все видели. Тогда я снова положил руки на горло Гектора, на этот жуткий рубец, и пожелал, чтобы он ожил, как ожил я в кафетерии, когда надо мной, фактически уже мертвым, вот так же склонился Брендан. Я представил себе, как в последние дни заживали шрамы на моей груди, и понял, что между моим исцелением и тем, что теперь происходит, есть какая-то связь. Спустя минуту мальчик открыл глаза и улыбнулся мне! Видели бы вы эту улыбку, святой отец! Я отнял руки, рубец был на месте, но он посветлел. Мальчик сел и позвал маму, и тут я не выдержал. — Уинтон умолк, судорожно глотая воздух. — Миссис Мендоза отнесла Гектора в ванную комнату, сняла с него окровавленную одежду, выкупала его, а в это время в квартиру подъезжали все новые и новые люди из нашего управления. Все хотели собственными глазами увидеть чудо. Слава богу, что пока еще о нем не пронюхали репортеры!
