Книга крови 5 - Баркер Клайв (читаем книги бесплатно TXT) 📗
– Не могу тебе помочь. Я сам прихожу туда как посетитель, Все, что я знаю по рассказам деда, – этот город населен душами мертвых. Что бы ты там ни увидел, забудь. Ты не принадлежишь тому месту. Ты еще не мертв.
Всегда ли благоразумно верить словам, что говорят тебе мертвые? Очистились ли они от всякой лжи, умерев? Начали ли они новое существование как святые? Клив не верил в такие наивные вещи. Более вероятно, что они берут свои способности с собой, и хорошее и плохое, и используют там, насколько могут. В раю должны быть сапожники, не так ли? Глупо думать, что они забудут, как тачать башмаки.
Поэтому вполне возможно, Эдгар Тейт лгал огороде. Было то, чего Билли не знал. А как насчет голосов на ветру? Или тот человек, который бросил нож среди прочего хлама, прежде чем уйти в одиночку Бог знает куда? Что это за ритуал?
Теперь, когда страх истощился и не было даже пятачка твердой реальности, чтобы за него уцепиться, Клив не видел причины, почему бы не отправиться в город по собственной воле. Что в тех пыльных улицах могло встретиться более худшее, чем он видел на койке в собственной камере или чем то, что произошло с Лауэллом и Нейлером? Город представлялся почти убежищем. Безмятежность царила в его пустых улицах и на площадях, Клив ощущал там, будто все действия завершены, со всякими муками и гневом покончено. Эти интерьеры – с протекающей ванной и чашкой, наполненной до краев, – видели куда более страшноеи теперь казались довольными, пережидая тысячелетия. Когда ночь принесла очередной сон и город открылся перед глазами, Клив вошел не как испуганный человек, сбившийся с пути на враждебных пространствах, а как посетитель, предполагающий чуток расслабиться в хорошо знакомом месте, знакомом достаточно, чтобы там не потеряться, но все же не настолько, чтобы здесь наскучило.
Словно в ответ на эту приобретенную легкость, город сам открылся ему. Бродя по улицам, ступая окровавленными по обыкновению ногами, Клив обнаруживал, что двери широко распахнуты, занавески на окнах отодвинуты. Он отнесся к приглашению без высокомерия, решил воспользоваться им, чтобы пристальнее взглянуть на особняки и многоэтажки. При ближайшем рассмотрении они оказались далеки от образцов домашнего уюта, за которые он принял их поначалу. В каждом обнаруживался знак недавно совершенного насилия. Где-то – не более чем перевернутое кресло или след на полу, где каблук скользил в луже крови, где-то приметы более очевидные. Молоток, оставленный на столе вместе с газетами, на раздвоенном конце, которым вытаскивают гвозди, запеклась кровь. Была комната с разобранным полом, и черные пластиковые свертки, подозрительно скользкие, лежали возле вынутых досок. В одном помещении зеркало вдребезги разбито, в другом вставная челюсть валялась возле камина, в котором вспыхивало и потрескивало пламя.
Все это были декорации убийства. Жертвы исчезли, возможно, в иные города, полные зарезанных детей и убитых друзей, оставив эти живописные картины, которые сопровождали убийство, навсегда застывшими, бездыханными. Клив прошелся по улицам, истинный наблюдатель, и разглядывал сцену за сценой, в мыслях восстанавливая те мгновения, которые предшествовали вынужденному покою каждой комнаты. Здесь умер ребенок, кроватка его перевернута, здесь кого-то убили в собственной постели, подушка пропитана кровью, топор лежит на ковре. Была ли в этом разновидность проклятия – убийцы обязаны были ждать какую-то долю вечности (а возможно, и всю ее) в комнате, где они убивали?
Из преступников он никого не видел, хотя логика и подсказывала, что они должны находиться поблизости. Значило ли это, что они обладали способностями быть невидимыми, чтобы хранить себя от любопытствующих глаз, от прогуливающихся сновидцев, подобных ему? Или вправду время, проведенное в этом нигде, трансформировало их, и они больше не являлись плотью и кровью, а стали частью своего помещения, креслом, китайской куклой?
Затем он вспомнил мужчину на окраине, который пришел в своем лучшем костюме, с окровавленными руками, и удалился в пустыню. Он не был невидимкой.
– Где вы? – сказал Клив, стоя на пороге средней комнаты, комнаты с раскрытой печью, с посудой в раковине и с водой, бегущей из крана. – Покажитесь.
Глаза уловили движение, и он взглянул через дверь. Там стоял человек. Он стоял там все время, понял Клив, но стоял так тихо и был такой неотъемлемой частью комнаты, что оставался незамеченным, пока не посмотрел в сторону Клива. И он почувствовал прилив беспокойства, думая, что в каждой комнате, которую разглядывал, находился один либо несколько убийц, замаскированных своей неподвижностью. Человек, зная, что его увидели, шагнул из укрытия. Средних лет. На щеке порез после утреннего бритья.
– Кто ты? – спросил он. – Я тебя видел прежде Проходящим.
Голос тихий и печальный, не похож на убийцу, подумал Клив.
– Просто посетитель, – ответил он мужчине.
– Здесь не бывает посетителей, – возразил тот, – только возможные жители.
Клив нахмурился, пытаясь понять, о чем говорит мужчина. Но разум его, погруженный в сон, медлил, и до того, как смог разрешить загадку сказанного, возникли другие.
– Я тебя знаю? – спросил человек. – Я обнаруживаю, что забываю все больше и больше. А это не дело, верно? Если я забуду, я никогда не уйду, так ведь?
– Уйдешь? – переспросил Клив.
– Совершу обмен, – сказал человек, приглаживая челку.
– И пойдешь куда?
– Обратно. Вновь совершать это.
Теперь он пересек комнату и подошел к Кливу. Вытянул руки, ладонями вверх – те были покрыты пузырями.
– Ты можешь мне помочь, – сказал он. – Я заключу сделку с лучшими из них.
– Я не понимаю.
Человек явно считал, что Клив прикидывается. Верхняя губа, на которой красовались подкрашенные черные усы, оттопырилась.
– Понимаешь, – сказал он. – Прекрасно понимаешь. Просто ты хочешь продать себя, как и все делают. Предлагаешь самую высокую цену, так ведь? Кто ты, наемный убийца?
Клив покачал головой.
– Я просто сплю, – ответил он.
Приступ веселья у мужчины закончился.
– Будь другом, – попросил он. – Я не обладаю властью, как некоторые. Знаешь, некоторые приходят сюда и уходят отсюда в течение нескольких часов. Они профессионалы. Они договариваются. А я? Что до меня, это было преступление на почве страсти. Я пришел неподготовленным. Я останусь здесь, пока не смогу заключить сделку. Пожалуйста, будь другом.
– Я не могу помочь, – сказал Клив, не вполне понимая, о чем его просит мужчина.
Убийца кивнул.
– Конечно, – произнес он. – Я и не ожидал…
Он отвернулся от Клива и двинулся к печи. Жар там стал сильнее, и возник мираж полки для подогрева пищи. Мужчина небрежно положил одну из пузырящихся ладоней на дверку и закрыл ее, почти тут же дверка со скрипом отворилась.
– Ты бы только знал, как возбуждает аппетит запах жареной плоти, – сказал мужчина, опять повернувшись к дверке и пытаясь ее закрыть. – Может ли кто-нибудь меня обвинять? В самом деле?
Клив оставил его наедине с его бессвязной болтовней. Если тут и присутствовал смысл, вероятно, он не заслуживал того, чтобы в него вдаваться. Разговор об обменах и о бегстве из города был недоступен пониманию Клива.
Он побрел дальше, теперь не вглядываясь в дома. Он увидел все, что хотел. Определенно, утро близко и звонок затрезвонит на этаже. Возможно, он даже сам проснется, подумал Клив, и на сегодня покончит с путешествием.
Когда приходила эта мысль, он увидел девочку. Она была лет шести-семи, не больше, и стояла на ближайшем перекрестке. Явно, не убийца… Он направился к ней. Девочка либо от смущения, либо по какой-то менее достойной причине, повернула направо и побежала прочь. Клив последовал за ней. К тому моменту, как он достиг перекрестка, она была уже далеко на следующей улице, он опять пустился в погоню. Когда во сне длится подобное преследование, законы физики не одинаковы для участников погони. Девочка, казалось, двигалась легко, а Клив боролся с густым словно патока воздухом. Однако он не прекращал преследование, а спешил туда, куда вела девочка. Скоро он был на порядочном расстоянии от знакомых мест, в тесноте дворов и аллей, представляющих, как он полагал, многочисленные сцены резни. В отличие от центральных улиц, здешнее гетто содержало какие-то обрывки географических пространств: травянистая обочина, скорее красная, чем зеленая, фрагмент виселицы со свешивающейся петлей, груда земли. А теперь вот просто стена.
