Символ Веры (СИ) - Николаев Игорь Игоревич (книги бесплатно без онлайн .txt) 📗
Гильермо хватило ненадолго, от силы на четверть часа. После он забился в дальнем углу грузовика, плотно зажмурившись, закрыв голову и заткнув уши. Однако непрекращающийся железный рокот угольного района проникал в самую душу - через стекла в дверцах, борта грузовика, через колеса и сам горячий воздух, разбавленный черной пылью до состояния густого китайского чая. Левиафан раскинулся на десятки километров, механически перемалывая шестернями уголь и людей, страшной индустриальной алхимией отжимая и дистиллируя человеческие жизни, превращая их в чистую энергию, длинные ряды чисел банковских счетов.
И над всем этим ужасом светило бесконечно красивое красное солнце, оттенки которого не могли бы схватить ни кисть, ни фотопленка.
- Кто-то знает. Кто-то нет, - философски подумал вслух фюрер. - Всем плевать. Здешние работники живут года три, иногда четыре. Кому есть дело до грязных оборванцев?
- Это невозможно, - прошептал Гильермо. - Это ... просто невозможно. Это богопротивно. Человек не может так обходиться с человеком.
- А ты решил, что это самое плохое, что бывает на свете? - безрадостно усмехнулся фюрер. - Нет, правда, так решил?
Гильермо сглотнул и снова обхватил голову. Ему казалось, что мозг раскалился и вот-вот разорвет слабый череп. Слишком много увиденного, слишком много обыденного, мирского ужаса... слишком много всего!
- Я видел все зло мира, - прошептал Гильермо. - Теперь я его видел.
- Да ничего ты не видел, поп.
Голос фюрера был спокоен и холоден. Без льда показного неприятия, просто спокойствие и легкая не злая ирония.
- Получил пару раз по морде, увидел изнанку электрического бизнеса и познал жизнь, да, как же. Ты не видел вымирающие от голода деревни. Детей, отравленных суррогатами и гнильем. Рынки, где родители продают подростков даже не за деньги, а за еду и сигареты. Бельгийские и французские плантации. Кислотные и пластмассовые заводы в Индии, где работают, пока язвы не прогрызут плоть до костей. Ты не видел, как кригскнехты подавляют восстания на шахтах в колониях, а затем развешивают пленных на крестах.
- Крестах... - эхом повторил Гильермо. - Невозможно. Богохульно...
- Я видел целые вереницы таких крестов. И скелеты на них. Запрещено убирать, в назидание.
- Это ... здесь?
- Нет, это в Африке.
Гильермо сжал кулаки, быстро развернулся к Хольгу.
- Как ты можешь?! - бросил монах прямо в лицо фюреру. - Как ты можешь говорить об этом всем так, будто ...
Доминиканец запнулся, но выразить всю глубину чувств смог только цитатой:
- Ты ни холоден, ни горяч, если бы ты был холоден, или горяч!
- Иоанн Богослов, - хмыкнул фюрер. - Я читал его в школе, на уроках закона божьего. Да, поп, я теперь не холодный и не горячий...
- Что тебя сломало? - Гильермо говорил так, словно горло ему стиснула невидимая рука. - Почему ты стал ... таким?
Хольг молчал долго. Сначала Боскэ думал, что фюрер его снова изобьет и почти ждал этого. Что угодно, лишь бы сбросить морок безысходности. Но фюрер, казалось, даже не смотрел в сторону доминиканца. И заговорил в тот момент, когда Боскэ уже решил, что ничего не будет.
- У меня были две сестры, поп. И много долгов. Чтобы их погасить, я заключил контракт... с теми... в общем, с людьми, которых лучше обходить стороной. Я расплатился с одними долгами, но оказался должен снова. Контракт был составлен по новой, «лионской» системе и допускал перенос обязательств должника на его родственников. Но получилось так, что я ... пропал. На несколько месяцев. Когда деньги перестали поступать на счет, взыскание было предъявлено, а затем исполнено.
Гильермо перекрестился.
- О, нет, - развеял его жуткие фантазии Хольг. - Ничего ужасного, мы же не в дикарском обществе. Белые стоят выше разных ниггеров, их не рекомендуется заковывать в цепи и продавать в бордели совсем уж явно. Довольно простая работа домашней прислугой на Дальнем Востоке. Картельное производство, золотые и платиновые россыпи. А потом...
Фюрер еще немного помолчал.
- А потом случился бунт. Работники требовали повысить жалование на пару рублей. Вместо подавления администрация устроила полное уничтожение. Наемники залили все ипритом и взорвали даже собачьи будки. Несогласование вышло... прислугу должны были вывезти, но опоздали, а криги начали операцию раньше запланированного. Накрыло всех. Когда я вернулся ... к людям и цивилизации, то остался один.
Гильермо посмотрел в лицо фюреру. Он ожидал увидеть хоть что-то, хотя бы тень слез. Однако лицо Олега не выражало ничего, глаза его были сухи и безразличны, как стеклянные шарики, что вставляют чучелам. Только усталость.
- Потом пошел слух... Что концерн Престейнов был в доле с местными, но через суд потерял свою часть производства. Престейн должен был отдать все активы по разработке россыпей.
- Провокация, - сначала выдохнул Боскэ, а затем уже подумал над сказанным.
- Именно. Против Престейна выступили великие князья, они хотели получать доходы с россыпей единолично. Но американец решил показать, что кидать его обходится дороже, чем договариваться. И он просто обесценил передаваемые активы. Штрейки устроили волнения, а наемники под предлогом подавления восстания ... стерли все в отравленную пыль. Работники пошли по графе сопутствующего ущерба. Они вообще никому не были нужны, требовалось уничтожить лишь дорогое оборудование и дороги. Так говорили...
Хольг скрестил руки на груди, посмотрел на закат. Багровое пламя сжалось в узкую полосу, перечеркнуло небо чуть выше темного горизонта.
- Вот такая она, настоящая жизнь, ваше святейшество, - саркастически сообщил фюрер. - В ней нет смысла быть ни холодным, ни горячим. Это все равно всем безразлично. Даже богу.
- Ты... вы неправы, - сказал доминиканец, прижимая обе руки к груди, там, где под грязной пропотевшей одеждой висел на простой бечевке деревянный крест.
- Я прав. Богу нет до нас дела. Если он и есть, то где же его всемогущая рука? - Олег испытующе посмотрел прямо в глаза Боскэ, и под его взглядом Гильермо склонил голову.
- В чем заключался божий промысел, когда умерли мои девчонки?
Доминиканец сглотнул. У него имелся ответ на этот вопрос. Несчастный контрабандист был не первым и не последним человеком, который вопрошал - если Бог существует, откуда в мире столько зла? Но... Одно дело, читать Книгу, в которой давным-давно написано все, чтобы провести человека по дороге мирских страданий к блаженству единения с Богом. И совсем другое - рассказывать о Божьем Промысле тому, кого жизнь бездумно и равнодушно переехала, как дворнягу колесом.
- У меня нет ответа, - вымолвил Гильермо. - Нет ответа, который вы приняли бы ... Олег.
Фюрер чуть изменился в лице, затем вспомнил, что его имя называл Торрес. Надо же, у попа хорошая память.
- У меня есть только вера, - печально качнул головой доминиканец. - И я думаю, вы не захотите разделить ее со мной.
- Нет. Не захочу. Я верю в то, что завтра мы должны прибыть в Дашур. И если враги нас найдут, остановит их не вера, а наше оружие. Если повезет. А если не повезет... Всем плевать. Таков настоящий мир.
- Возможно... - голос Гильермо прошелестел, словно лист на ветру, так тихо, что Хольг сначала не расслышал и собрался было вернуться к грузовику.
- Возможно, - повторил доминиканец, и голос его окреп.
Хольг подождал развития речи, но монах лишь молча опустился на колени, молитвенно сложив пальцы с обломанными ногтями.
За спиной скрипели мелкие камни под ногами уходящего фюрера. Гильермо плотно зажмурился, крепче стиснул замерзшие руки. Крест на груди казался теплым.
- Всемогущий Боже, услышь наши молитвы, возносимые с верой в Воскресшего Твоего Сына, и укрепи нашу надежду на то, что вместе с усопшими рабами Твоим и все мы удостоимся воскресения. Через Господа нашего Иисуса Христа, Твоего Сына, который с Тобою живёт и царствует в единстве Святого Духа, Бог во веки веков. Упокой с миром сестер Олега. Аминь.
